5. Конативное припоминание

Иногда мы припоминаем не сразу, но с некоторым предварительным активным усилием. В этом случае припоминание - один из видов конативного привычного автоматизма. Поскольку психология автоматизма, в частности привычного автоматизма, и психология усилия изучены очень слабо, а специальное изучение их нами в данном случае далеко бы отвело от темы настоящего исследования, постольку следует признать, что причисление припоминания к привычкам автоматическим и конативным волевым актам скорее указывает, где искать разъяснений проблемы, нежели дает это разъяснение. Поэтому ограничимся здесь лишь одним предположением: так как в данном случае имеет место активное усилие, то, возможно, мы имеем дело с явлением несколько более высокого нервного уровня, чем в случае простого привычного автоматизма.

Не дает ли некоторый материал изучение мимики конативно припоминающего? Станем наблюдать мимику испытуемого, с усилием старающего припомнить что-либо, но при этом не думающего, так как в последнем случае была бы, конечно, мимика размышляющего. Бывают такие случаи, когда испытуемый усиленно старается припомнить, но при этом, по его словам, "в голове пусто", "в голове нет никаких мыслей". Какова мимика такого субъекта? Несколько лет назад, в связи с [анализом] генезиса мышления у детей, я изучал психологию искания^*. Есть несколько видов искания. Наиболее примитивное искание - моторное: производят ряд ищущих движений. Другой вид искания - мысленное: ищут, так сказать, мысленно; искание на этом этапе есть не что иное, как умственное решение задачи, произведение ряда действий мысленно. Но бывает еще и как бы промежуточный между этими двумя вид искания: субъект останавливается, моторно не ищет, но нет и заметной работы мышления, он ищет глазами, переводя их с одного объекта на другой (зрительное искание). Так вот, мимика конативно, но не рефлексирующе припоминающего очень похожа на мимику остановившегося, зрительно ищущего. Когда-то Аристотель [припоминание] (αναμνησισ) назвал исканием (Σητησισ). Возможно, что и в самом деле припоминание развилось из искания. Конечно, это только гипотеза, но эта гипотеза, как увидим дальше, хорошо объясняет ряд непонятных явлений, [обнаруживающихся] при припоминании.

^* (См. "Развитие мышления школьника", гл. "Рассуждающее мышление", раздел "Искание".)

Итак, будем наблюдать мимику усиленно, но пока безуспешно старающегося припомнить, при этом такого, у которого "мыслей нет". Это отнюдь не расслабленная мимика. Скорее это напряженная мимика, я бы сказал, скорее тормозного типа. При этом выразительная мимика концентрируется прежде всего в верхней части лица, именно около глаз. Далее испытуемый начинает вести себя довольно странно. Оказывается вдруг, что припоминающий испытуемый, вместо того чтобы припоминать, внимательно рассматривает висящую на стене полку, угол комнаты, предметы на стене и т. д. Припоминание как-то незаметно для него самого перешло в рассматривание окружающей обстановки, т. е. он делает то же, что делает ищущий при условии, если последний неподвижен, только, пожалуй, припоминающий делает это более, я бы сказал, фиксирующе это более фиксирующее рассматривание, если можно так выразиться, более пристальное искание. Такое весьма "иррациональное" поведение конативно припоминающего - пристально рассматривать окружающие (чаще всего в моих опытах более далекие) предметы - становится понятным, если генетически припоминание мы будем выводить из искания. Да и теоретически оправдано выводить интеллектуальную деятельность, каковой является припоминание, из практической деятельности.

Но оставим гипотезы и обратимся к фактам. При конативном припоминании приходится делать усилие. Некоторые нервные субъекты жалуются, что такое усилие иногда бывает для них мучительным. Всякий, кто экспериментировал, исследуя память, знает, что испытуемых приходится порой побуждать "постараться еще припомнить", так как они бросают припоминать еще до того, как исчерпались усилия. В моих опытах с тренажем припоминания, о которых будет речь дальше, кривая тренажа после нескольких сеансов неожиданно стала падать, и испытуемые объяснили этот временный упадок кривой тем, что "надоело припоминать", "стал меньше стараться" и т. п. В жизни настоятельная нужда настойчиво побуждает припоминать. В школе таким побудителем служит отметка, одобрение и т. п. Тем не менее бывают случаи, когда тот или иной ученик не дает ответа, так как не хочет затруднять себя усилием припомнить, и слишком быстро отвечает: "Не помню". Особенно часты эти случаи в самых младших классах.

Вообще усилие припомнить длится недолго, да и то с колебаниями. При затянувшемся конативном припоминании (т. е. не перешедшем ни в автоматическое, ни в рефлексирующее) наступает обыкновенно своеобразное состояние, точнее, наступают два [разных] состояния, хотя они смежны во времени. Первое - уже вышеописанное состояние "пустой головы": "Ни о чем не думаю", "Нет никаких мыслей". Можно было бы предположить, что это результат истощения от чрезмерного умственного усилия, но это маловероятно: и усилие не было столь сильным или продолжительным, чтобы могло настолько утомить, и испытуемые не обнаруживают никаких ни объективных признаков умственного утомления, так как тотчас же, как ни в чем не бывало, могут заняться утомительной умственной работой (вычислениями, заучиванием наизусть), ни субъективных жалоб на это утомление. Данное состояние я склонен истолковать скорее не как состояние истощения, но как весьма активное и в то же время чрезмерное торможение. Очень характерен для этого состояния следующий парадоксальный факт: чем сильней в данном состоянии мы делаем усилие припомнить, тем "пустей" оказывается голова, тем чрезмерней умственное торможение. Но "пустая голова" не все время остается такой. Состояние "без мыслей" то и дело переходит в другое, не менее парадоксальное состояние. Один из испытуемых охарактеризовал его словами: "Лезет в голову всякая чепуха". При ближайшем рассмотрении эта "чепуха" оказывается или различными мало развитыми мыслями в связи с фиксирующим рассматриванием окружающих предметов, о котором речь шла выше, либо всяческими непроизвольно возникающими воспоминаниями. Волевое припоминание как бы деградирует в непроизвольное воспоминание. Эти воспоминания могут быть либо не связанными с данной детерминацией (надо припомнить фамилию, я вспоминаю какой-нибудь вчерашний эпизод), либо протекать в ее русле (вспоминаются разные другие фамилии). При этом очень часто из этих детерминированных, но тем не менее непроизвольных воспоминаний выделяется какое-нибудь одно (или несколько, нередко явно сходных), которое вспоминается даже не просто непроизвольно, но навязчиво непроизвольно ("упорно лезет в голову"). Парадоксальность данного состояния состоит в том, что чем сильней стараемся мы припомнить, тем навязчивей вспоминается именно это и тем безнадежней оказывается припоминание: "лучше бросить", "перестать припоминать" и т. п. говорят в этих случаях, испытуемые.

Конативное припоминание, поскольку в нем имеют место усилие, напряжение, а также и неудачи, может сопровождаться неприятными переживаниями: "не хочется напрягать память", "надоедает", "нервничаю", порой даже "мучительно". Все мои испытуемые единодушно утверждали, что опыты с припоминанием гораздо неприятнее опытов с заучиванием. С другой стороны, всякий экспериментатор знает, что нередко испытуемый припоминает меньше того, что он может припомнить, и достаточно бывает небольшого отдыха или побуждений (особенно ободряющих) со стороны экспериментатора для улучшения припоминания испытуемого.

Из всего вышесказанного следует ряд педагогических выводов. Не надо считать, что ученик может припомнить только то, что он припомнил, но добавочными ободряющими вопросами надо побуждать его еще припомнить, допуская даже небольшую паузу. Эти побуждения надо индивидуализировать, помня, что одни из учеников не хотят затруднять себя добавочным усилием, другие нервничают, а возможно, процесс припоминания стал для них действительно уже мучительным. Поэтому, с одной стороны, побуждая и поощряя к дальнейшему припоминанию, надо помнить, что возможно наступление парадоксальной фазы конативного припоминания, и тогда, чтобы не "молотить солому", приходится оставить ученика в покое.

Что же представляет собой это непроизвольное навязчивое воспоминание? Однажды, написав письмо, я обнаружил, что вместо "Константин Николаевич" написал неправильно: "Константин Петрович". Решив переписать письмо, я обнаружил и другое: я забыл хорошо известные мне имя и отчество, и чем усиленнее я старался припомнить, тем безнадежней были мои усилия, голова оказывалась без мыслей, и навязчиво лезло в нее "Константин Петрович", иными словами, тем упорнее вспоминал я "Константин Петрович". В данном случае объяснение было под рукой: так звали одного моего университетского товарища, о тяжелой смерти которого я недавно узнал, причем это произвело на меня очень сильное впечатление. "Константин Николаевич" был вытеснен сходным, но в данный момент эмоционально более сильным "Константин Петрович". В опытах на припоминание собственных имен мы то и дело встречаемся с подобным фактом. Испытуемый припоминает, как зовут героя пушкинского "Выстрела", и вместо "Сильвио" навязчиво и неоднократно "само" лезет в голову "Джулио", хотя испытуемый знает, что это не так. Другому испытуемому в аналогичном случае навязчиво и неоднократно "само" лезет в голову "Антонио". Вместо "Мариула" навязчиво вспоминается "Марианна", вместо "Облонский" - "Волконский" и т. д. Таких примеров можно привести сколько угодно. Во всех этих случаях явно имеет место так называемая ассоциация по сходству, или, как я предпочел бы выражаться, частичная трансформация, состоящая в том, что припоминается только одна часть, другая же часть заменяется, вытесняется иным, непроизвольно вспоминаемым. Но пока воздержимся от объяснений, имеют ли место здесь ассоциация по сходству, диссоциация, репродуктивное торможение, трансформация или еще что-либо иное. Пока ограничимся только описанием: навязчиво вспоминаемое - сходное.

В данных примерах - это фонетически сходное, притом стойкое, неоднократно репродуцируемое в одном и том же виде. Но в ряде случаев это фонетически сходное само может оказаться изменчивым, трансформирующимся. Так, например, вместо "Рогдай" навязчиво лезет в голову "Рашлей", "Рафлей", "Вафлей", "Мамлей". Легко заметить, что получается как бы рифмованный ряд, в то же время бессмысленный. Другой пример: вместо "Облонский" - "Волконский... Болконский... Полонский... Вронский... Пронский". Все без исключения испытуемые говорят о таких рифмованных воспоминаниях.

Даже там, где на первый взгляд кажется, что имеет место смысловое сходство, на самом деле оказывается часто звуковое сходство. Испытуемому надо припомнить, как немецкие психологи называли опыты на непосредственное воспроизведение, и вместо "Merkfähigkeit" навязчиво вспоминается "Aufmerksamkeit", "Aufnebmen", "Wahrnebmung". Легче заметить здесь звуковую трансформацию Merk-fähig-keit в Auf-merk-sam-keit, которое дальше само фонетически трансформируется в Auf-nehmen, а последнее - в Wah-nehm-ung.

Все эти непроизвольные навязчивые воспоминания не только не помогают припоминанию, но, наоборот, мешают ему. Они не приводят, а скорее уводят. Испытуемый вместо "Репетилов" непроизвольно вспомнил "Раскольников" и хочет избавиться от этого навязчивого воспоминания. Напрасно. В результате этих попыток получается безнадежный ряд: "Раскольников... Рассудихин... Рассымихин... Рассозонов... Рассомонов... Расеейников... Раскольников".

Но поразителен общеизвестный факт. Упорно неприпоминаемая фамилия спустя некоторое время может вдруг (именно вдруг) вспомниться сама собой - тотчас по выходе из лаборатории, в трамвае, ночью и т. д. Неудавшееся как припоминание впоследствии удается как воспоминание. Гипотетическое объяснение этому факту дается ниже (см. [раздел] 10).

Насколько вредны вышеописанные ассоциации по сходству, видно из того, что я, экспериментатор, наслушавшись их, не раз впоследствии ловил сам себя на том, что не мог, несмотря на усилия, припомнить ряд фамилий, которые раньше припоминал без всяких затруднений, так как вместо них вспоминались усвоенные от испытуемых сходные фамилии.