Часть третья. Общая всему человеческому роду книга Пансофия

то есть Всеобщая премудрость, основанная на самой человеческой природе с тем, чтобы через правильное познание и должное в каждом отдельном случае применение врожденных всем людям универсальных идей, врожденного желания добра, порывов к достижению желанного и служащих к тому орудий все люди смогли увидеть все хорошее и плохое в себе и всецело безошибочными путями искать и найти добро, избегать и избежать зла

Труд, посвящаемый всем народам земли для утверждения во всем роде человеческом совершенного разумения и совершенного мнения, для достижения таким путем среди людей в конце концов всеобщего согласия и для устранения, с божьей помощью, раздора в мире

^* (При жизни Коменского "Пансофия" была издана лишь в очень небольшой части (около половины предисловия, всего 14 страниц инфолио) в нескольких экземплярах пробной печати без указания места и года издания (ср. "Светочи Европы...", общее примеч.). В полном (незавершенном) виде опубликована в пражском издании 1966 г. (с. 163-776). Наш выборочный перевод - по этому последнему изданию.

"Пансофия", самая обширная часть "Всеобщего совета", является и самой незавершенной. Многие главы не дописаны, у некоторых лишь намечены заглавия, текст пестрит сокращенными отсылками к разнообразной литературе, которую Коменский надеялся со временем привлечь для развертывания соответствующих тем. Весь корпус "Пансофии" разделен на восемь "ступеней" и восемь "миров". Начальный из этих миров, "мир возможности", вбирает в себя все, что только может быть во всех остальных мирах и вообще где бы то ни было; он чистая и неограниченная "мощь", свернуто и сосредоточенно заключающая в себе что угодно, а потому и не входит в счет миров в качестве одного из них, являясь "основой (basis) всей "Пансофии". Мир возможности именуется также "идеальным", но не в том смысле, что он соответствует какой-то извне ему заданной идее, а просто потому, что в нем так или иначе коренятся все мыслимые идеи каких бы то ни было вещей. В отличие от мира возможности все остальные семь миров Коменский называет "мирами осуществившейся идеи" (mundi ideati), "сотворенными мирами", хотя, опять-таки, два первых мира, мир божественного ума и ангельский мир, еще так близки к миру возможности, их идеи еще настолько первозданны и близки к источнику, что оба они, будучи, как и все прочие, тоже "мирами осуществившейся идеи", вместе с тем остаются также и "идеальными" мирами, причем мир божественного ума - в большей степени, чем ангельский мир. В божественном уме из чистой возможности (мощи) творятся все идеи всех миров; мир ангелов (т. е. вестников) служит передаче творящих идей земному материальному миру. Начиная с третьего, материального мира (это четвертая ступень "Пансофии", поскольку ее первой ступенью был исходный мир возможности, изъятый из порядкового счета миров), мы уже нигде не имеем дела с чистыми, а всегда только с осуществившимися идеями. Если материальный мир, природа есть осуществление божественных идей, то мир искусства (т. е. мир человеческого творчества) представляет собой плод усилий человека создать, в подражание окружающему его миру, свой материальный мир. Следующий, пятый, "нравственный" мир (шестая ступень "Пансофии") возникает как распространение творчества и труда человека не только на материю, но и на свою собственную душевную, т. е. психологическую и социальную, природу с целью подчинить ее справедливому закону и прекрасному порядку. Шестой, "духовный" мир (седьмая ступень "Пансофии") представляет собой еще более дерзновенное усилие человека, а именно попытку обнять своим творчеством самую глубокую и неисследимую основу человека, его абсолютно свободную волю, эту, по выражению Коменского, "бездну", которая у не осознавшей свое духовное измерение личности являет собой хаос волений, порывов, стремлений, обманчивых страстей, гибельной погони за призраками блага и счастья. Овладение бездной человеческой свободы совершается действием самой же свободной воли, которая не подавляет и не ограничивает себя, а учится находить подлинный простор своего действия не в ограниченном мире, а в неограниченной бесконечности бога, в "океане" безбрежного божественного блага. Наконец, поскольку не только материальный (третий) мир явился неполным, ослабленным изображением первоидей, но и человеческие попытки создать свой мир искусства тоже не достигают всего желаемого совершенства, а при создании нравственного и духовного миров человек проявляет, соответственно, все меньше и меньше умения, да и самой охоты заниматься ими, то для того, чтобы ступени "Пансофии" не были ступенями безнадежного нисхождения от лучшего к худшему, Коменский в конце ее говорит о "вечном" мире, который является тоже миром вполне осуществившейся идеи, но на этот раз уже не человеческой, а снова божественной: это - идея полного восстановления и возрождения всего, что гибло в предшествующих шести мирах. Впрочем, то, что "вечный мир" (т. е. мир, включающий всё, что было хорошего во всех мирах, однако уже без опасности гибели или перемены) творится Богом и по божественной идее, нисколько не исключает возможности и человеческого "сотрудничества": больше того, целью всей Пансофии и было научить человека восходить по ступеням несовершенного, временного делания к такому материально-душевно-духовному творчеству, которое прикоснулось бы к бессмертию. Последняя часть "Пансофии" кратко говорит о "пользе" этой универсальной системы знания. Три непосредственно следующие за "Пансофией" части "Всеобщего совета", а именно "Пампедия", "Панглоттия" и "Панортосия", названы здесь плодами "Пансофии". Это значит, что "Панегерсию", "Панавгию" и "Паннутесию", эти окаймляющие части "Всеобщего совета", Коменский не считает непосредственно связанными с системой "Пансофии".)

^** (Пансофия (третья и главная часть "Всеобщего совета"). Обращение к "императорам, царям, государям и правителям общественных дел" как "земным богам" с призывом быть достойными "земными заместителями" небесного Бога (165). Посвящение Герарду Де Гееру, сыну и наследнику долголетнего покровителя Коменского Людовика Де Геера (167). Обращение к Творцу "неба, земли и всех бездн" и к "смертным обитателям земли". Призыв к людям выбраться из мрачных лабиринтов заблуждений, пробудиться и дружно взяться за дело всеобщего спасения. Просьба не смущаться малостью, несовершенством и неполнотой предлагаемой "Пансофии": она - лишь начало, замысел, который осуществят все люди совместными усилиями. Предупреждение о том, что автор пользуется не строгим философским, а общедоступным, и к тому же диалогическим стилем (в дальнейшем это намерение исполнено лишь частично). Пансофия - панацея от всех болезней человеческого рода, как бы сокровищница ИСТИННЫХ идей, школа избавления от мнений и приобретения знаний; она предназначена для всего человеческого рода без различения вероисповеданий (169-175). Совет о создании книги "Пансофия". Смысл премудрости - в упорядочении всех человеческих помыслов, слов и действий, и такому упорядочению должна послужить единая, всеохватывающая, ясная и истинная книга, как бы краткое собрание всей человеческой мудрости. Необходимость, возможность и осуществимость такой книги доказываются в форме пяти "проблем" (задач) с их "решениями". Автор возлагает надежды на "пансофическое воинство", составленное из еще не испорченных пороками и заблуждениями детей, прошедших мудрую школу. Подкрепление этой мечты цитатами из Библии (Пс. 8, 2-9; Ис. 28, 29; Иоан. 4, 11; Откр. 2, 24) (179-194). Первая ступень и основание всей "Пансофии", мир возможности. Гл. 1. Мир возможности есть умопостигаемое: представление о предпосылках (идеях) всех реально существующих вещей, например, для того чтобы римлянин Боэций впервые изобрел часовой механизм, идея этого изобретения должна была сначала существовать в своей собственной возможности. И подобно тому, как, даже если бы мир и время не существовали в действительности, они существовали бы в вечной возможности (в своей идее), так, даже не зная помыслов всех существующих в мире людей, каждый человек по интимному ощущению возможностей своего ума в известном смысле как бы заранее уже познал и всех людей, и весь мир, и все свои безграничные способности в этом мире (199-203). Гл. 2. Мысль, вращаясь в мире возможности, заранее (априорно) располагает пределами, внутри которых располагаются вещи и события. Эти пределы - "начало", "середина", "конец"; "ничто", "всё". При помощи этих пределов мысль охватывает числом и формой любое множество, разнообразие и бесформенность вещей. При помощи понятий и слов она способна охватить также и сущности и акциденции вещей. Мышление есть всегда упорядочение (203-208). Гл. 3. Ничто, нечто, всё как предметы мысли, речи, действия, понимания или непонимания, избрания или отвержения, стремления или пренебрежения (имеется лишь план главы) (208). Гл. 4. Система общих понятий (тема не развита, подчеркнута лишь упорядоченность человеческих помыслов) (208). Гл. 5. Система общих всем людям желаний и стремлений: тяга к пользе, добру, высшему благу (208-210). Гл. 6. Система общих всем людям способностей и порывов (предварительные заметки) (210-211). Гл. 7. Разделение мира возможности на субстанции, акциденции и "недостатки" (следы некогда имевшегося бытия) (211-212). Гл. 8. Комбинаторика и классификация комбинаций помышлений, речей и поступков. Определения понятий "сочетание", "сопряжение", "связь", "соотнесение" и др. (212-213). Гл. 9. Виды объединений помыслов, речей, поступков (213-214). Гл. 10. Мир возможности, или мир идей, необходимо рассматривать как ключ ко всему, о чем идет речь в других "мирах" "Пансофии". Советы читателю о правильном применении света ума: первопонятия - как бы буквы алфавита, которые необходимо научиться складывать, соблюдая полноту, упорядоченность и связность во всяком действии. Человеческий ум - не область света, а самый свет, поэтому он сам для себя является и учителем, и книгой; источник мудрости - самопознание, источник благоразумия - верность себе, источник мужества - самообладание. Краткое описание последующих семи миров "Пансофии". Разрозненные замечания об исправлении книг и налаживании библиотечного дела трудами Совета света (214- 225). Вторая ступень "Пансофии", вечный мир. Введение о мире вечной действительности, который отражается в нашем уме как в зеркале (231). Гл. 1. Разнообразные доказательства существования бесконечной сущности (233-236). Гл. 2. Бесконечная сущность - не вещь, не понятие, не слово, не субстанция, не акциденция, не недостаток, а нечто более высокое, чем все это. Она всемогуща, неограниченна, является источником бесконечной любви, проста, не находится ни в каком отношении к конечным вещам, не противоположна ничему, не имеет начала или причины, не имеет цели вне себя, не изменяется, не претерпевает изменений; это - благой, святой н блаженный, ибо ни в чем не нуждающийся, Бог. Бог един, но в то же время троичен (многочисленные доказательства его триединства). Три ипостаси (лица) Бога раздельны между собой, однако не подлежат соположению, взаимоподчинению (субординации) или соупорядочению, а также сравнительной количественной оценке (236-246). Гл. 3. Бог пребывает в непоколебимом покое, и вместе с тем внутри себя он производит действия осуществления, порождения и любовного связывания, а вовне себя - действия промышления, изъявления своей воли в слове своего откровения и сотворения. Источник сотворения - вечные любовь, премудрость и всемогущество. Как бы от лица божества ("монолог Бога") Коменский говорит о божественных причинах мира, о его иерархичности, о мере бытийности, о пространстве, времени, числе, мере, весе, действиях внутримировых вещей, о причинах зла в мире, о единстве, истине, благе как источнике бытия, о становлении, множественности и взаимопорождении вещей, о создании умопостигаемого и телесного миров, о сотворении человека, о возникновении мира искусства, мира нравственного сознания, о познании человеком вечности. Вся эта большая глава представляет собой метафизику в форме захватывающего драматического диалога между божественной Любовью, Премудростью и Всемогуществом ("Любовь: Итак, подарим нашему творению в спутники Вечность? Премудрость: Подарим, и пусть в нескончаемые веки оно хвалит и славит деяния наши. Всемогущество: Вечность вещам можно будет придать задним числом - так, чтобы вещи хотя и имели начало, но не имели конца, подобно тому как числу мы дали в качестве начала единицу, конца же ему никакого не предначертали...") (246-263). Третья ступень "Пансофии", умопостигаемый ангельский мир. Вступление о необходимой троичности сотворенного мира, тремя ипостасями которого являются идеальный мир в божественном уме, мир духовных умопостигаемых ангельских сущностей и, наконец, ощутимый материальный мир; первый мир подобен закрытой книге, второй - открытой, третий - не только открытой, но и вслух читаемой (269-271). Гл. 1. Между миром в божественном уме и вещественным миром должен существовать еще один промежуточный, содержащий в себе упорядоченные духовные начала вещей. Библейские свидетельства об ангельском мире (273-274). Гл. 2. Умопостигаемый мир ангелов сотворен до создания неба и земли (274-276). Гл. 3. Материей для создания ангельского мира послужило вечное Ничто; сначала божественное всемогущество создало как бы сгустки Ничто, придав им смутное бытие, а затем божественная любовь вдохнула в эти сгустки жизнь, т. е. некоторое знание, силу и волю; в свою очередь, вечная премудрость сообщила им сияние и движение (276-277). Гл. 4. Ангелы, т. е. чистые умы или духи, составляют в своем ангельском мире стройную структуру бестелесных сущностей (277-279). Гл. 5. Превосходя знанием человека, ангелы, однако, не всеведущи. Коменский ставит, но не успевает разобрать вопрос о речи ангелов (279). Гл. 6. Ангелы обладают волей и чувствами (279). Гл. 7. Будучи не связаны телом, ангелы весьма подвижны и неостановимы в своем действии (280). Гл. 8. Время жизни и число ангелов известны лишь Богу; их страсти - ликование перед лицом Бога; они не знают смерти; их любовь пламенна; их совершенство не допускает приращения (280-281). Гл. 9. Ангелы способны падать и вырождаться в демонов - хаотических, безлюбовных, искусительных, в высшей степени дисгармонических созданий (282-283). Гл. 10. Ангелами как простыми и первичными созданиями правит непосредственно Бог (284). Четвертая ступень "Пансофии", материальный мир. Вступление, выражающее радость по поводу достижения ступени материального мира, доступного человеческим чувствам и подлежащего "механическому" анализу наподобие громадной машины (289-291). Гл. 1. Телесный мир - театр божественного всемогущества, несомненно сотворенный для человека как школа его восхождения к богопознанию. Описание шести дней творения, но Моисею (295-301). Гл. 2. Природа, художница материального мира, представляет собой внутреннюю ("врожденную") силу всего. Четырнадцать положений о природе ("природа не испытывает нужды в необходимом", "природа действует ради определенной цели", "всякий излишек враждебен природе" и т. д.) (301-305). Гл. 3. Материя, дух, свет (или огонь) - три начала этого мира, обитающие, соответственно, в сере, соли и ртути (305-308). Гл. 4. Первое и постоянное действие природы - движение (с описанием всевозможных видов движений тел и стихий), а результат движения - изменение вещей: их порождение из семени, материнского начала и тепла; их возрастание под влиянием привлечения дополнительной материи, т. е. питания; их уменьшение, видоизменение и гибель (308-317). Гл. 5. В мире имеется семь ступеней субстанций: элементы (материя, дух, свет - первые элементы, не существующие в мире в чистом виде; под действием света с его движением и теплом хаотическая материя складывается в элементарные тела), пары (описание паров и ветров), небесные тела и метеоры (к которым относятся туман, облака, дождь, снег), минералы (включая металлы, руды и окаменелости), растения, живые существа и, наконец, человек (о последних двух ничего не сказано) (317-338). Гл. 6. Описание самодвижущихся существ - животных. Способность к ощущению отличает их от растений. Питание животных (с перечислением органов пище-варения), их жизненные органы (дыхание, кровообращение, теплообмен), их органы чувств, представляющие как бы раздельные каналы одного общего чувства (с разбором вопроса о сне), их двигательная способность (движения чувств и телесные движения), их произносительная способность (краткое описание "орудий голоса"), их оборонительная и воспроизводительная способность. Классификация животных по способу и среде передвижения (338-353). Гл. 7. Человек как вершина всего материального мира, "живое существо, обладающее свободой действия и предназначенное для господства над всеми творениями и для вечного собеседования со своим Творцом". Человек отличается от животных разумом, речью, разнообразием производимых действий, но в первую очередь - "абсолютной свободой воли"; именно последняя, а не разум есть высшая человеческая способность. Строение человеческого тела (сказано только о мозге), строение человеческой души (страсти, способности). Дух, или ум, как образ божий, состоящий из трех бесконечных сил: разума, воли и деятельной способности. Строение человеческого разума с его способностями изобретения, суждения и памяти. Строение воли, состоящей из желаний, свободы выбора и сознания (или совести), с классификацией желаний. Строение деятельной способности с описанием руки (как орудия орудий) и речи. Учение о человеке как микрокосме и малом боге. Болезни человека, его вырождение и уродство (353-377). Гл. 8. Время и пространство как первые "акциденции" мира. Мир имеет пределы (ибо не может быть бесконечным), однако нельзя ответить на вопрос, где находится мир: он - нигде, ибо полон собой и вне себя не имеет ничего, ни даже пространства. Мир ни тяжел, ни легок. Он полон действий и претерпеваний, находящихся в вечном круговороте. Он прекрасен благодаря своему упорядоченному разнообразию. Он обладает цветом, звуком, запахом, вкусом, осязаемостью (378-384). Гл. 9. Многосложность и ступенчатость мира отражает божественную премудрость. Время мира будет длиться как бы бесконечно. Земля парит в средоточии мира. Еще раз о совершающихся в мире действиях и претерпеваниях, идущих от трех первоначал (материи, духа, огня) и от трех элементов (воздуха, воды, земли). Премудрый порядок в смене лета и зимы. Пронизанность мира пангармоническими соответствиями и созвучие каждой части мира целому (ибо в своем основании все вещи едины). Совершенство мира, наличие зачатков разума у животных, кругообращение в мире; снова о вырождении и уродах. Сочетания, или сопряжения, вещей (384-394). Гл. 10. Предводитель материального мира Бог хранит его и правит им, что позволяет из наблюдения природных вещей познавать творца (огонь - гнев божий, время - подобие вечности, пространство - намек на безмерность Бога, и т. д.). Познание мира учит о существовании Бога, о его единстве (ввиду единства мира), троичности (ввиду троичности начал мира, материи, света и духа), бесконечности, всесовершенстве. Божественное знание отличается от человеческого и ангельского всевременностью, вездесущностью, неограниченностью, полнотой, действенным характером. Бог хранит мир и управляет им с помощью самих же своих творений, с помощью ангелов (в исключительных случаях) и путем непосредственного воздействия на творения (через присутствие в них). Отрицать действующее в мире провидение - значит отрицать Бога; причем божественная забота простирается вплоть до мельчайших вещей в мире. Для человека божественное провидение иногда выступает в облике судьбы. Бог может совершать сверхъестественные чудеса; наоборот, дьявол и вообще создания ограниченной (не бесконечной) силы совершать чудеса не могут. Мир может устареть (суша сравняется с водой, солнечный свет ослабнет), однако ввиду неистощимости начал мира - материи, духа, света - мир не может погибнуть и уничтожиться: Бог обновит его, по всей вероятности, огнем (394-414). Пятая ступень "Пансофии", мир искусства. Вступление о мире искусства как первом из трех миров, сотворенных человеком в подражание Богу (остальные два - мир нравственный и духовный) (421-423). Гл. 1. Опираясь на свое всемогущество в материальном мире, человек творит мир искусства, имеющий, как и божественный мир, три начала, а именно: материю (все создания Бога), дух (стремление к господству) и свет (изобретательность ума) (425-426). Гл. 2. Искусство творит, во-первых, применяя вещи, во-вторых, управляя ими и, в-третьих, подражая им: все, что возможно для природы, возможно и для искусства, хотя не природа повинуется искусству (она "равнодушна к нашим гипотезам"), а искусство следует за природой. Некоторые общие правила эвристики (426-431). Гл. 3. В основе человеческих искусств лежит умение обращаться с началами телесных образований - материей, духом, огнем (светом). Классификация небесных тел, минералов и веществ по признаку светоносности, сгораемости, раскаляемости и невосприимчивости к огню. Свойства и качества огня, света, луча. Теоремы о луче и свете ("луч невидим в прозрачной среде", "свет есть рассеянный луч" и т. д.). Пиротехния, искусство света и огня (сохранение, создание света в светильниках - кратко, оптика - кратко общие принципы). Химия как часть пиротехнии (кратко). Магия как изучение сокровенных свойств света, с рекомендацией строить для наблюдения природы высокие башни на горах и выкапывать глубокие колодцы в низинах. Уранотехния как искусство наблюдения и предсказания небесных явлений; кратко об астрологии, включающей этическое и нравственное применение света для воспитания человеческих душ. Аэротехния и анемотехния как искусство использования ветра для вентиляции подземных шахт, для мореплавания, возможно, также и для воздухоплавания и для потехи. Гидротехния, с описанием усовершенствованного Архимедова винта. Геотехния как овладение землей (кратко). Геометрия (кратко) (431-442). Гл. 4. Минеротехния, или искусство добычи и применения ископаемых. Металлотехния, с экскурсом в алхимию (кратко) (442-443). Гл. 5. Фитотехния и гилотехния как садоводство и лесоводство (кратко) (443-444). Гл. 6. Зоотехния как использование живых существ для труда и развлечения, а также для медицинских и образовательных целей (445- 446). Гл. 7. Искусство управления человеком. Его цель - познание Бога; его ценность - ничтожна, если его ничему не обучить, и всеобъемлюща, если его обучить всему, а потому главное руководство человеком есть его обучение. Соматотехния как забота о теле и его действиях. Искусства жизни: искусство долгожительства и избежания смерти, искусство здоровья (диэтетика и медицина), искусство хорошего самочувствия (пропуск в тексте, с отсылкой к разделу о здоровье). Искусства ума как познание истины, добра, возможного и должного. Матетика, или искусство самообучения через чувственное восприятие, разумный анализ воспринятого и расспрашивание других людей (эротематика) пли чтение книг (анагностика). Аксиомы и правила познания вещей ("чтобы знать - учись", "человеческий ум свободен и хочет руководства, а не принуждения", "труд познания облегчается благодаря продвижению от общего к особенному" и др.). Гностика как искусство познания, с теоремами о познании ("знание не есть мнение", "вера не есть знание, но уверенность, что другие знают", "кто знает, что он многого не знает, тот больше знает" и др.). Дидактика как искусство обучения через пример (показ), наставление и обучение подражанию, с дальнейшим подразделением примера (показа) на демонстрацию и чувственное восприятие, наставления - на определение вещи, подразделение ее на части и сравнение с другими вещами, подражания - на побуждение к имитации, руководство имитирующими действиями и их исправление. Требование ясности, быстроты и увлекательности преподавания. Синкритическая дидактика и ее правила: самостоятельное и непосредственное рассмотрение вещей, пояснение вещей через их противопоставление. Диалектика как искусство спора и ведения беседы и ее правила (строгое ограничивание темы, выяснение спорных пунктов, требование ясности речи). Диакритика как искусство отличения разнообразных мнений от истины путем многостороннего и тщательного анализа выдвигаемых положений. Диалетика как искусство примирения мнений. Искусство убеждения, его виды и методы. Искусства ума, имеющие дело с разнообразием умственных способностей человека, случаями гениальности, пороками ума (косность, рассеянность, неметодичность) и лекарствами от этих последних. Искусство медитации, отрешения ума и его сосредоточения на избранном предмете. Описание метода "спекулятивной эвристики", направленного на обнаружение сущностей (чтойностей) вещей через рассмотрение их цели (назначения) и формы. Прагматическая эвристика - на примере постройки дома (кратко). Искусство суждения - с правилами суждения ("не судить о вещи, не познав ее", "остерегаться того, что не установлено чувством, разумом, верой" и т. д.) и советами по применению силы суждения в деле познания истины вещей (чувства могут обманывать, разум не всегда надежен, авторитет подлежит проверке истиной, доводы других людей должны быть проанализированы). Искусство памяти и запоминания. Искусство языка как умение ориентироваться в своей речи на истину вещей, с подразделением этого искусства на грамматику, риторику, ораторское искусство, полиглоттию, стеганолалию (тайную речь); искусство письма и подчиненные ему орфография, каллиграфия, тахиграфия, полиграфия, стеганография (тайнопись), типография. История, ее цель (самоотчетность человеческих действий) и польза (удовольствие, возрастание познаний, подражание великим деяниям); похвала энергичному и лаконичному стилю, законы красочного стиля, одобрение аттического стиля. Критика текста (кратко). Диагностика, искусство чтения и понимания книг, с советами читать серьезные книги, выбирать из них необходимое, "анатомически" разбирать слова, мысли и предмет описаний. Искусство разумного обращения к людям и общения с ними. Искусство писания книг, с классификацией книг на исторические, профетические, догматические, полемические; ответственность авторов, берущихся писать новые книги, и требование отчетливости, краткости и искренности при написании книг. Правила устройства библиотек и благоразумного пользования ими. Защита себя и товаров от холода и жары (кратко). Оптика - кратко (несколько основных понятий и названия цветов по-латински и по-чешски). Акустика - кратко (названы лишь два вида звучания - простое и отраженное, эхо). Искусства действия с десятью "прагматическими наставлениями" ("не браться за дело, не имея опыта", "не поручать дела человеку, который относится к нему без охоты", "заблаговременно приучаться к исполнению дела" и др.). Искусство ремесленных искусств - кратко (два общих правила). Искусства претерпевания, т. е. безболезненного перенесения голода, холода, жары (лишь названо). Таттотехния, искусство упорядочения чего бы то ни было (кратко) (446-522). Гл. 8. Топотехния, искусство размещения или укрытия на местности (кратко). География (кратко). Астрономия (кратко), с рекомендацией не отклоняться от показаний чувств. Хронотехния, искусство умелого использования времени (с советом использовать каждый вечер как напоминание о смерти), умелого подражания времени (его быстроте и подвижности), умелого измерения времени (устройство часов, календаря). Экскурс: проект новой системы мер длины, исходя из диаметра Земли; проект новой системы мер веса, исходя из массы Земли. Некоторые замечательные свойства простых чисел. Описание различных типов весов. Искусства качеств, а именно их комбинаций (кратко). Снова (кратко) о таттотехнии (искусстве упорядочения). Искусства использования (лишь названы). Развлекательные искусства (живопись, музыка, кулинарное искусство, искусство удобной утвари, украшений). Шутливые искусства (игры). Искусства показа чудес, знамений, использования случайностей. Искусство обращения зла на пользу (ибо всякое зло есть в аспекте всей вселенной добро) (522-539). Гл. 9. О совершенстве мира искусства (лишь названы какие-то забытые пли неизвестные искусства, имеющие дело с огромными массами материала или, наоборот, с крошечными вещами) (539). Гл. №. О Боге как первом источнике всех человеческих искусств и изобретений. Об "искусстве знаков" - физиогномике, семиотике, каббале (кратко) (539-541). Шестая ступень "Пансофии", нравственный мир. Вступление о высочайшем искусстве управления самим человеком, правителем мира (545-547). Гл. 1. Основание нравственного мира - неизменность человеческой природы, стремящейся к самопознанию и самообладанию. Материя нравственного мира - сам человек как свободное существо, дух нравственного мира - врожденное человеку желание достижения цели, свет нравственного мира - совесть, наглядный пример творения и закон Бога (549-550). Гл. 2. Творец нравственного мира - человеческое благоразумие, т. е. смиренное и нерасточительное управление самим собой и другими; оно проявляется не столько в рассуждениях, сколько в действиях и опирается на доводы разума и на опыт своих и чужих заблуждений (550-555). Гл. 3. Благоразумие по отношению к самому себе есть этика, или господство над собой. Такое господство возможно, оно является одновременно труднейшим и легчайшим делом в мире. Основание этики - познание человеком своей животной, разумной и духовной (божественной) природы, которая благодаря своей многосложности и легкоподвижности нуждается в постоянном руководстве. Руководству подлежат воля и аффекты, трудовые навыки, склонность к получению удовольствия. Мерилом овладения собой становится самодостаточность человека, довольствующегося малым и необходимым. Предостережение против разрушительных страстей: сластолюбия, опьянения, лени, жадности, заносчивости. Советы о том, как управлять собой в несчастье, и наблюдения, помогающие терпеливо переносить беды ("невыносимое не длится долго", "наше терпение - показатель нашего совершенствования в Боге", "терпение - лучшее средство от бед" и др.). Кузнец своей судьбы (ср. одноименное сочинение Коменского) - человек, благоразумно управляющий собой (555-570). Гл. 4. Благоразумие в обращении с другими есть симбиотика, или искусство общения. Основа взаимообщения людей - согласие, справедливость и взаимное доверие, украшение человеческого общежития - вежливость, исполнительность и скромность, особенно в обращении с дальними. Советы сдерживать язык и любить молчание ("беседуя с ближним, будем считать, что беседуем с Богом", "допустимо отчасти умалчивать истину" и др.). Правила поддержания дружбы и искренности с друзьями (570-577). Гл. 5. Благоразумие в управлении своими семейными есть экономика. Она требует обязательных хозяйственных и духовных познаний, постоянного внимания и душевной бодрости. Человек должен управлять человеком разумными доводами, а не силой, прибегая к наказанию, только когда все другие средства воздействия испробованы. Обязанности отца семейства по отношению к супруге, детям, дому, прочим домочадцам. Советы выбирать жену благочестивую, стыдливую, благоразумную и, по возможности, красивую и богатую. Обязанности детей, наследников и слуг (кратко) (577-584). Гл. 6. Благоразумие в управлении коллективами молодежи, или схоластика (искусство устроения школ), требует помнить о том, что дети - существа, не менее взрослых наделенные свободой воли, и о том, что дети с раннего младенчества являются общительными, "социабельными" созданиями (584-585). Гл. 7. Благоразумие в управлении государством, пли политика, должно отправляться от представления о человеческом обществе как о едином организме, упорядоченные части которого выполняют каждая свои необходимые функции. Демократия - естественнейший строй, аристократия - наиболее обеспеченный от тирании и хаоса, монархия - совершеннейший, ибо подражающий мироправителю и самодержцу Богу; однако каждому строю грозит извращение и трудно определить, какой из них лучший. Три части политической науки - учение об основании, управлении и защите государства (585-588). Гл. 8. Идея монархии требует, чтобы к трону были приближены философы, ученые политики и богословы. Войны между государствами неизбежны, однако заключение одного-единственного мира ценнее, чем множество военных триумфов. Приложение о панархии: возможно такое устроение человеческого общества, когда власть будут иметь все, однако даже тогда необходимо, чтобы высшую должность занимал мудрейший человек. С другой стороны, даже монархия не есть подчинение всех одному человеку, но подчинение всех через одного человека Богу (588-591). Гл. 9. Совершенство нравственного мира - в полноте добродетелей, постоянства, искренности, благоразумия. Счастлив правитель, воле которого следуют все, но для этого его воля должна следовать благоразумию, благоразумие - мудрости, а мудрость - Богу (591- 954).Гл. 10. Нравственным миром управляет Бог через самих же людей, через ангелов и сам непосредственно, а именно поскольку он поддерживает и сохраняет человеческую природу, позволяет совершаться всему, что может совершиться, и препятствует совершаться тому, свершения чего он не хочет. Аксиомы о блаженной и доброй жизни ("блаженно жить может только добрый", "добродетель - своя собственная награда" и др.) (594-597). Седьмая ступень "Пансофии", духовный мир. Вступление о богопознании и богообщении. Гл. 1. Духовный мир есть мир общения с Богом; материей этого мира является бездна, или хаос, свободной человеческой воли, его духом - божественный дух, стремящийся оформить эту хаотическую материю, а его светом - образ божий в нас. В падшем состоянии человеческая воля одержима порывом к мнимому благу и находится в беспорядочном разброде; сотворение духовного мира совершается действием божественного слова, истинно понятого Писания. О способах истолкования Писания: буквальном, или историческом, нравственном, аллегорическом и анагогическом. К Писанию надо подходить не как к древу познания, а как к древу жизни; при чтении его надо ставить себя на место тех, к кому Писание обращается или о ком оно говорит; истину божественных слов надо как бы подтверждать своим исполнением их (605-611). Гл. 2. Религия есть духовное благоразумие в возвышенном общении с Богом как таковым, т. е. как верховным существом. Бог никогда не использует в обращении с человеком свое всемогущество, а всегда действует, только привлекая к себе человеческую свободную волю; поэтому общение человека с Богом есть школа, в которой человек восходит от страха к познанию, мужеству, благоразумию, пониманию, мудрости и душевному богообщению. Средства, или орудия, общения с Богом - вера, любовь и надежда. Ступени теотехнии (искусства общения с Богом) - искусство полагаться на Бога, искусство подражать Богу и, наконец, высшее искусство - склонять Бога к исполнению нашей воли (смягчение гнева божия, стяжание его расположения). Отдельные соображения о человеческом состоянии до падения, после падения и в благодати (611-621). Гл. 3. Бог не мог не дать своему разумному творению свободу воли, потому что она - благо; хотя человек пал, злоупотребив этой свободой, и в результате совершенно извратился телом (оно стало смертным) и душой (в ней поселились тьма, греховность и сластолюбие), причем продолжает грешить и теперь, однако даритель свободы воли не является виновником греха: грех совершается человеком потому, что он похож на свободу, похож на владение собой, похож на благо (621-631). Гл. 4. Связь между Богом и человеком восстанавливается через единого богочеловека Христа (631-639). Гл. 5. Иисус из Назарета, Бог и человек в едином лице, восстановил распавшиеся после Адама всеобщность, простоту и свободу человеческой природы и научил людей пути спасения через веру, любовь и надежду (639-653). Гл. 6. Таинства христианства (653-657). Гл. 7. Совершенство Христа не может не вести к восстановлению и возрождению человечества, как обещано Писанием; для этого необходима не только божественная работа, но и наше сотрудничество. Корень возрождения - предание себя божией воле, его полнота - познание себя (своей сотворенности, своего падения и осуждения), возвращение к Богу, соединение с Христом верой, любовью и надеждой, исполнение божией воли; путь достижения - неотступный духовный опыт. Разъяснение любви к самому себе, к ближнему и к Богу. Разъяснение христианской надежды на достоверное спасение через веру в Бога. Техника каждодневной духовной борьбы, противления Сатане, умерщвления телесного греховного начала, устойчивости против искушений, самоотречения. Совершенная религия как восстановление и возрождение человека (658-685). Гл. 8. Три вида религиозных союзов: души с Богом, души с ангелами и благочестивых и святых людей между собой (Церковь). Первый долг христианина - подражайте Христу в простоте, святой чистоте и добродетели; три корня последней: доброе намерение, смирение и самоотречение. Ангелотехния как искусство общения с ангелами, и демонотехния как умение ненавидеть, остерегаться или избегать Сатаны. Устроение Церкви, ее сохранение, ее единство и распространение (проповедью, писанием, примером святой жизни и мученичеством, но никогда не оружием), ее защита от раскола, увеличение ее философского и богословского опыта (685-699). Гл. 9. Украшение церкви, соблюдение ритуалов и церемоний, избежание нечестия, идолатрии. Извращения религии: политеизм, псевдоапостольство, духобор-чество (699-701). Гл. 10. Бог правит духовным миром через самих людей, через ангелов, через свое непосредственное участие (провидение). Учение о блаженстве, душевном покое и богопознании спасаемых, о состоянии душ непосредственно после смерти и о будущем Церкви (воскресении святых) (701-724). Восьмая ступень "Пансофии", вечный мир. Вступление о том, как постепенное отпадение ангельского, материального мира, мира искусства, нравственного и духовного миров от идеального мира (ибо искусство не может поспеть за природой, о нравственности люди заботятся меньше, чем о внешнем искусстве, а о своих духовных и религиозных глубинах еще меньше, чем о нравственности) восполняется Богом, который вновь возвращает всем этим мирам простоту и совершенство, вбирая их в свою вечность (729-730). Гл. 1. Подобно тому как дни творения завершились субботой, днем покоя, так всякое временное движение в мире рано или поздно будет поглощено вечностью (после завершения всего круговорота вещей). В вечности все люди духовно (а следовательно, бодро и деятельно) воскреснут, подвергнутся страшному суду, получат заслуженную ими долю и, поскольку время прекратится, уже ничего не смогут в ней изменить (глава не закончена) (731-738). Гл. 2. О художнице вечного мира, славе божией (глава не написана) (738). Гл. 3. В вечности составы распадутся на простейшие элементы и обнаружатся причины всех божиих дел (глава не дописана) (738-739). Гл. 4. О божественном всемогуществе, подчиняющем себе все силы мира и ада (глава не написана) (739). Гл. 5. О милосердии божием (глава не написана) (739). Гл. 6. О божием правосудии (глава не написана) (739). Гл. 7. По-видимому, в будущем вечном мире преобладающая часть людей окажется спасенной, подобно тому как спасено большинство ангелов; возможно также, что спасутся все, кроме добровольных грешников. Спасенные будут пребывать в блаженном созерцании себя, ангелов и Бога, во всезнании и наслаждении Богом, в божественной хвале и вечном успокоении (739-747). Гл. 8. Свойства вечного царства и единство, которое совершится в нем (глава не написана) (747-748). Гл. 9. Осужденные будут вечно подвергаться мукам, пропорциональным их греху, во мраке, хаосе и огне. Хотя вряд ли существует чистилище как особое загробное состояние, однако не исключено, что люди, которые не верили и не совершали добрых дел, но и не грешили упрямо против Бога, как не подлежащие ни аду, ни небесной радости, будут оставлены в смертном сне без пробуждения навеки. Правда, многое, касающееся вечного мира, пансофии неизвестно (748-751). Гл. 10. Божественные благость, премудрость и всемогущество правят вечным миром; Бог явит в нем себя полностью: оправданным - в блеске славы, осужденным - в виде вечного Ничто. Итак, мир начался в тишине и молчании, а завершится в ликовании славы; начался в хаосе, а завершится в блаженной красоте (глава не дописана) (751-752). Последняя часть "Пансофии", описание ее полезности. Введение о плодах пансофии (757-758). Гл. 1. Пансофия есть свод универсального знания, светильник человеческого разума, устойчивое мерило истины вещей, неизменное расписание человеческих жизненных занятий и, наконец, лестница восхождения к Богу. В своем учении о мире возможности пансофия опровергает скептиков, в учении о материальном мире - деистов, в учении о мире искусства - невежд и простецов, в учении о нравственном мире - макиавеллистов, в учении о духовном мире - всех еретиков и схизматиков, в учении об ангельском и вечном мире - саддукеев. Главный плод пансофии - свет, открываемый в человеческом уме, мире, Писании; мир человека с самим собой, с другими людьми и с Богом; здравие тела, души и духа; и, наконец, радость. Попутно пансофия помогает преодолеть путаницу, царящую ныне в школах, государстве, церкви; неразбериху в библиотечном деле; беспорядок в ведении повседневных дел. Дальше, пансофия помогает понять не только книги мира и ума, но и создания человеческого таланта, освобождая тем самым из-под гнета авторитетов (глава не дописана) (759-765). Гл. 2. Панавтогносия (всецелое познание себя на основе познания Бога и мира) как плод пансофии пробуждает человека к постоянной самоотчетности, самосоразмерению с другими людьми и с миром, обращению всего на свете к достижению конечного блаженства (глава не дописана) (765-766). Гл. 3. Панавтономия, второй плод пансофии, позволяет человеку полагаться только на свое чувство, разум и волю, на вещи мира и на Бога, обеспечивая ему таким путем полную свободу (глава не дописана) (766). Гл. 4. Панавтократия, третий плод пансофии, позволяет человеку спокойно и уверенно владеть собой (глава не дописана) (767). Гл. 5. Панавтаркия, четвертый плод пансофии, позволяет человеку как малому богу во всех сферах своего существования вполне довольствоваться собой (глава не дописала) (767-768). Гл. 6. Пампедия, пятый плод пансофии, указывает доступный и действенный путь взращивания умов всех людей в мире (глава не дописана) (768-769). Гл. 7. Панглоттия, шестой плод пансофии, поможет так усовершенствовать языки мира, что все жители земли смогут беседовать между собой, понимать друг друга, приходить к взаимному согласию и жить между собой в сладостной гармонии (глава не дописана) (769-770). Гл. 8. Панортосия, седьмой плод пансофии, исправит от ошибок и преобразит философию, политику, религию, возведя их к столь очевидным первоначалам, что азиаты, европейцы, африканцы и ахмериканцы смогут, отложив ненависть, достичь единства (глава не дописана) (770-771). Гл. 9. Всеединение, восьмой плод пансофии, объединит людей через учреждение Экуменического совета народов, который, разобрав, восполнив и утвердив книгу "Пансофия" (в качестве канона для понимания трех божиих книг), определив для каждого народа его долю в работе всеобщего восстановления, навеки закрепит исправленные нормы человеческого существования. Кроме Христа, никого не будут называть царем царей, епископом епископов (папой) или философом философов. Диспуты и споры будут запрещены и заменены братскими собеседованиями. Экуменический совет народов навеки покончит с распрями, утвердив единство в необходимом, свободу в необязательном, любовь во всем (глава не дописана) (771-774). Гл. 10. По обетованию Писания, на земле наступит праздник праздников. Правильно учрежденная пансофия станет "универсальной алхимией", золотым искусством, день ото дня увеличивающим пансофический свет, в сиянии которого станет ясно, что как от единого Бога через всю вселенную все пришло к единому Человеку, славе божией, так от единого Человека через всю вселенную все должно возвратиться к единому Богу; род человеческий возрадуется великому свету и исполнится божественного ликования, благодаря Всемогущего. Заключительная молитва "несотворенному свету" Иисусу Христу о ниспослании своего светоносного огня всей земле, чтобы воспламенить сердца разумного творения к божией любви и хвале (глава не дописана) (774-776).)

Единому на небесах, всем на земле мое приношение!

1. Достопоклоняемый Господь, могущественный создатель неба, земли, бездны и всего, что в них! Препоручив небеса небес престолу своего величия, ты подарил сынам человеческим землю, этот дом, где единой семьей живем мы все, созданные тобой по твоему образу, как ты сам сказал, и названные тобою твоим потомством. Так почему же, когда ты, наш прародитель, един на небесах, мы, твое потомство, не пребываем на земле воедино, но в тысячеликом раздоре так разнимся повсюду между собой восприятиями, желаниями и пылкими стремлениями, что постоянно разоряем сами себя взаимным отвращением, ненавистью и войнами? Сжалься когда-нибудь, наконец, и повели нам из бесчисленных тупиков темноты, заблуждения и погибели вернуться на царственную дорогу света, истины, мира, любви и спасения, благословив это наше, принятое во святое имя твое, намерение объединить все в тебе, едином!

2. А вы, смертные обитатели земли, начнете ли вы когда-нибудь просыпаться к осознанию скверны и преступности своих раздоров и к желанию счастливо выбраться, наконец, из своих зловещих лабиринтов? Начните сейчас! Эта книга, идущая к вам всем с зовом: "Проснитесь, проснитесь!", дает вам первый случай к тому! Никто не гнушайся читать и слушать ее! Она ни к чему не подстрекает, но, выступая посредником всеобщего спасения, хочет показать всем источники, ручьи, реки, моря и самый океан всякого света, мира, истины и спасения.

3. Конечно, бесчисленные книги написаны людьми для пользы людей, однако о них всех можно было бы правдиво сказать, что ни одна не подобна этой нашей, ни одна не равна нашей по всеобщности или универсальности и не учит всех людей всему, что служит полному счастью здешней и будущей жизни, с такой же полнотой, упорядоченностью и ясностью, как наша. В самом деле, всё множество других книг написано - и без конца пишется - или о каком-то частном предмете (да и то обычно не очень важном и мало полезном для достижения счастья), или в интересах только своего народа, вероисповедания, языка, больше раскалывая, чем объединяя. (Говорю о тех, которые слывут лучшими, минуя пока нечестивые, ложные, кощунственные и открыто вредоносные). Наоборот, эта новая предназначенная самому последнему веку книга в своем новом подходе к старым вещам приступает к объединению стремлений, трудов и сил всего человеческого рода, перед лицом всех людей развертывая всё существующее, всё влекущее и всё отвращающее в таком порядке, чтобы ни один здравомыслящий человек не смог не увидеть, что благо и что зло в нем и вокруг него, и не преуспеть в стремлении к благу и в избежании зла, лишь бы захотел следовать божьему водительству.

4. Из-за этой своей новой и универсальной направленности - всё доброе соединить, всё злое отвергнуть, все дальнейшие споры о различении добра и зла прекратить - книга получает название Пансофии в знак того, что все люди могут найти здесь всецело всё необходимо им нужное¹. И пусть никого не удивляет и не задевает, если в книге, как она впервые нами составлена, чего-то нет: всякое начало хромает, всё недостающее будет явно восполнено, когда объединенными трудами мудрых людей книга будет доведена до совершенства, - коль скоро здесь навеки заложено непоколебимое основание для этого.

¹ (Следует помнить, что пансофией Коменский называет то свою "Пансофию", то некое будущее, долженствующее возникнуть из объединенных усилий всех светлых умов сочинение, которое выйдет за рамки простой книги и станет как бы живым воплощением премудрости.)

8. А чтобы мысли нашей Пансофии могли оказывать свое влияние с приятностью и легко даже для понимания простецов, мы искали какого-то наиболее удобного метода их преподания и не смогли найти ничего лучше следующих трех способов.

Во-первых, свести в одну эту книгу всё содействующее счастью человеческого рода для внушения читателю надежды, что вещи, сумевшие войти в одну-единственную и не очень толстую книжечку, не настолько неисчерпаемы, чтобы их не мог вместить ум любого человека.

9. Потом, мы предпочли все писать не строгим философским стилем в точных отвлеченных терминах, а общенародным разговорным языком, называя лопату лопатой, а лодку лодкой. Без соблюдения этого Пансофия не была бы Пансофией. Она стремится, просвещая весь мир, склонять всех к лучшему и обращать все ручейки добра к их источнику, Богу, причем открыто в виду всех просвещаемых склоняемых, обращаемых, - а как она этого достигнет, даже уча всему, если не позаботится, чтобы все всецело поняли всё? Не поймут все, если не поймет простой народ, всегда составляющий большую часть человеческого рода.

10. Наконец, в тех же целях мы предпочли писать Пансофию не сплошной монологической речью, а как бы поделенной между собеседниками². Долго слушать одного говорящего скучновато; читателю приятней, когда его время от времени подстегивает и постоянно развлекает чередование вопросов и ответов. Мы поручаем вести эти беседы о важнейших вещах трем лицам, Мечтателю, Исследователю и Судье, - на том основании, что, по нашему наблюдению, при ведении совместных советов люди распадаются на три разные группы: (I) порывающихся к благу, (II) недоверчивых, озабоченно и досконально расследующих средства к достижению желаемого, и (III) решительных деятелей, то есть тех, кто при малейшей наметившейся где бы то ни было возможности действия тотчас хватается за нее и рад применить для успеха дела предлагаемые средства. Итак, нам показалось уместным распределить всё содержание между ними тремя так, чтобы Искатель излагал свои желания как всечеловеческие, Критик расследовал возможность всякого желательного дела и перечислял его трудности, пока не откроется надежда на его осуществимость, а третий определял, какое решение следует принять после всего этого благоразумного взвешивания, и делал выводы тоже как бы от имени всего человечества. Сохранить этих лиц нам пожелалось еще и потому, что Мечтатель представляет, по-видимому, богослова, Исследователь - философа, а Судья - политика: ведь богослову свойственно (по крайней мере, должно быть свойственно) желать человечеству высшего блага и звать к нему, философу - разбирать, что подлинное благо, что лучше, что наилучшее и какими путями всё достигается; а в силах политика - побуждать своей Богом данной властью к совершению должного. Будет короче, однако, не называть собеседников всегда полностью, а просто обозначать их первыми буквами алфавита: А, Б, В³.

² (Диалогичность не выдержана на всем протяжении "Пансофии": иногда собеседников только два (критик и автор, ученик и автор), причем нередко они не обозначены даже буквами, а чаще всего идет монологическое изложение материала.)

³ (А. - Мечтатель, Б. - Исследователь, В. - Судья, однако иногда А. - Спрашивающий, Б. - Автор.)

11. Книга "Пансофия" предлагается всем живущим под небом народам, в равной мере как уже воспитанным и утонченным, так и еще не воспитанным и варварским, и тем и другим с целью блага и спасения. Для народов, не имевших пока никаких книг, откуда они могли бы получать просвещение, иметь одну эту книгу будет значить иметь το παν⁴. А кто, наоборот, слишком завален и запутан множеством разнообразных и противоречивых книг,- как бывает там, где библиотеки разрослись до непомерности, и многие от незнания, за что прежде взяться, или ничего не читают, или ничему не верят, терпя скудость среди высшего достатка и тьму среди высшего сияния света, - тем не будет ли спасением приобрести в нашей книге здравую меру и прийти от обеих крайностей к середине?

⁴ ("Всё" (греч.).)

12. Все наши старания здесь служат тому, чтобы в Пансофин можно было признать подлинную панацею против всех пороков человечества, как бы настоящую сокровищницу идей: и всех совершенств для опознания исправления всех недостатков, искажений и уродств; и всего порядка для выявления и поправления всякой неупорядоченности и путаницы; и, наконец, истин всякого рода для обличения и выправления любых заблуждений, недостоверных мнительных правдоподобий, которыми сейчас переполнен мир. Поистине подошла пора всем людям учиться не мнению, а знанию, не поддаваясь чужому убеждению, а все проверяя собственными чувствами и охватывая разумом. Пора не метаться, не блуждать, не ломиться напропалую, а двигаться в пределах, очерченных вехами вечного порядка, все подчинять ему, все вести прямым путем к положенной цели. Пора не довольствоваться крохами блага, не разноречить, не спорить о них, а всем обладать всем и всецело, всем быть едиными в едином и всем всецело наслаждаться всеми совместно полученными благами.

14. Итак, всякий знающий себя частичкой рода человеческого - на высшем ли, на низшем ли стоишь месте, ученый ты или неуч, знатный или плебей, царь или нищий, из какого бы народа, религии, состояния ты ни был, лишь бы был причастен человеческой природе, - знай, что эта книга написана ради тебя, посвящается твоим нуждам и преподносится прямо тебе, ничего от тебя обманом не скрывая, ничему льстиво не поддакивая, ничего враждебно но обличая, но имея единственную цель свободно, искренно и откровенно изложить все, что служит всеобщему спасению.

21. Но зачем, снова скажет кто-нибудь, столько предисловий к этой книге? Я тоже снова отвечу: чтобы читатель с самого начала знал, что искать в ней и чего от нее ждать, а наши будущие цензоры стали прозорливей и внимательней при отыскании шероховатостей во всем нами написанном. Похвальные же слова говорятся у нас об этой книге не как она есть сама по себе, а какой она, мы хотим и надеемся, будет, если Бог даст, чтобы эта "тропинка праведных" простиралась "как светило лучезарное, которое более и более светлеет до полного дня" (Притч. 4, 18) (...) Даже небесная премудрость в своем простирании восходит ступенями и постепенно улучшает свои произведения. Так совершалось дело творения; так же - дело искупления; дело возрождения и восстановления совершается тоже не иначе, как через борьбу и преодоление, вплоть до победы духа над плотью. Что же странного, если у нас все тоже так? Возьмите искусства, ремесленные и свободные. Как многого эти наши искусства - арифметика, геометрия, астрономия, география и так далее - до сих пор еще не знают! Но это не мешает им торжествовать по поводу уже изобретенного. Сколько раз на земном глобусе встречаешь отметку: "Терра инкогнита"! Она не для того, чтобы та земля осталась навеки неизвестной, а для того, чтобы подтолкнуть к исследованию идущих за нами. Если и на глобусе нашего разума, и на глобусе наших стремлений, и на глобусе наших способностей и стараний - для более полного рассмотрения которых и служит свет нашей Пансофии - до сих пор есть свои неведомые земли, свои неприступные гроты, свои еще не одоленные вершины, крутые скалы, глубокие, еще не перейденные реки и тому подобное, что за беда? Все это, скорее, украшает вселенную премудрости, становящуюся лишь величественней от таких трудностей, которые наш слепой или темный ум до сих пор даже и не замечал(...)

Совет о создании книги "Пансофия"

1. Коль скоро, по мудрому слову Аристотеля, мудрому присуще упорядочивать, то и мы, если в нас есть мудрость, - вернее, если мы хотим стать мудрыми, - будем упорядочивать! Путаница была, бывает и всегда будет порождением и вернейшим признаком немудрости.

2. Что же будем упорядочивать? - В подражание Богу, по образу которого мы созданы, - все. То есть все, что думаем, что говорим и что делаем.

3. Каким образом? - Приводя все к числу, мере и весу, в подражание тому же Богу нашему⁵.

⁵ (Имеется в виду знаменитый текст Премудр. 11, 21 ("...но Ты всё расположил мерою, числом и весом"), под эгидой которого проходило все точное и "математическое" мышление средневековья и начала Нового времени. Коменский в своих сочинениях цитирует его или вспоминает о нем десятки раз. В данном случае для него речь идет о том, чтобы, полагаясь на размеренно-упорядоченное строение мирового бытия, насадить в пансофии строгий, однозначный, "математический" метод мысли. О математичности пансофического знания у Коменского см. "Предвестник всеобщей мудрости", примеч. 53. )

4. Как это - к числу, мере и весу? - К числу: так, чтобы о всем в деле, речи, мысли отдавать себе отчет; чтобы ничто не ускользало от нашего познания (по слову еврейского мудреца: "Равно в большом и малом деле не оставляй никакого неведения", Сир. 5, 18). К мере: так, чтобы мы понимали внутреннее расположение и форму (благодаря которой все есть то, что оно есть, и отлично от прочего) всякого дела, слова, помысла. Весом будет сама внутренняя истина вещей и отвечающее ей употребление; без них все легковесно, низменно, бесполезно и таковым должно считаться.

10. Согласен: прекрасно хотеть этого. - Но я, сверх того, еще хочу, чтобы мы, если Бог удостоит нас такого света, не поленились потрудиться для подобного же просвещения других, создав книгу, которая одна содержала бы все. От начала до конца читателю сопутствовали бы в ней наивысшая доступная краткость, порядок, позволяющий беспрепятственно переходить от начального к высшему, неизменный свет и неоспоримая истина. В конечном итоге она стала бы некоей лестницей нашего ума, по которой, проходя через все, он поднимался бы вплоть до невидимой вершины всего, Бога.

11. Прекрасное, высокое, поистине благотворное для человечества желание! Чтобы наш разговор о необходимости, возможности и путях создания этой книги был основательнее, хочу услышать от тебя объяснение каждого слова ее названия. - Ладно. Чем лучше ты уловишь ее замысел, тем с большим жаром отдашься нашим общим стремлениям и упованию на Бога. Так слушай!

12. Говорю о создании книги, потому что до сих пор такая еще не создавалась и едва ли кому приходила на ум возможность из троякой книги Бога⁶ создать единую книгу. Если такое удастся, лишь это будет чем-то новым,- а именно, что подобная вещь, по внушению божию, кому-то пришла на ум. Все остальное будет старым - вечный поток божиих дел, слов и помыслов.

⁶ (Три книги Бога - мир (природа), дух (и человеческий ум), Священное писание. Этот образ можно встретить у Бэкона, Кампанеллы и других современников Коменского. )

13. Говорю "книги", не "книг", потому что понимаю ее неразрозненной и повсюду самовосполняющейся, чтобы начавший ее читать мог найти конец только в конце. Как едино бытие всего сущего, Бог, как едина система всех систем, мир, как едино зеркало зеркал, ум, как едино объяснение объяснений, Священное писание, и един толкователь толкователей, язык, так пусть будет единой книга книг, Пансофия, учащая всему.

14. Говоря "всему", имею в виду все, что могут познать люди и о чем негоже оставаться в неведении мудрому человеку: изложение уже известного нам, людям; перечисление того, чего мы пока не знаем, будь то вполне и без надежды узнать в земной жизни, будь то с надеждой в дальнейшем открыть; вещи новооткрытые; вещи изучаемые. Словом, о каком бы нужном предмете ни зашла речь, о нем у нас должна оказаться достаточная информация (informatio), - но прежде всего о том, что надо человеку знать и делать, во что верить и на что надеяться для достижения блаженства в этой и в будущей жизни. Должно здесь говориться и о том, что предстоит совершить и претерпеть человеку в веке сем и в вечности, коль скоро человеческая мудрость, по божьему свидетельству, - знать и предвидеть, что с нами будет в последние времена (Втор. 32, 29).

15. Если все это сможет дать одна книга, она заслуженно назовется Пансофией - как бы истиннейшим компендием всей божественной и человеческой мудрости. Пансофическое знание - и преподавание - будет не чем иным, как знанием (1) числа, (2) меры и (3) веса, то есть умением ясно увидеть и объяснить (1) всю полноту необходимого содержания вещи, (2) весь ее порядок и внутреннюю форму и (3) ее верное, целиком и в частях, применение. (...)

23. Как в своей природе Бог един, так и во всем он любит единство, ненавидит разброд. Он произвел много творений, но все их свел в единую систему: повелел расплодиться многим людям, но от единого ствола и в едином от рождения образе; много предопределил областей для их обитания, но на едином земном шаре; многих приведет к себе на небеса, но через единого водителя и спасителя; и так можно перечислять без конца. Как же нам не желать, в подражание Богу, свести все наши мысли и дела, вместе с трояким источником света и его разветвлениями, к единству?

24. Как сами вещи нельзя дробить без их разрушения, так и от нас они требуют нераздробленного понятия о себе. Вещи настолько сцеплены, что ни единая не предоставлена целиком сама себе, каждая связана с множеством других и ни одна не настолько безразлична, чтобы не быть помощью или помехой при ее правильном или неправильном употреблении. Поэтому необходимо знать все, иначе ни одну вещь нельзя познать вполне и достоверно, что видно на общеизвестном примере часов. Пожелав понять, каким образом они звонят, ты должен будешь обязательно знать все в них: как от первого колеса движется второе, а от него другие, вплоть до последнего. То же в великом хороводе мира: здесь не найдешь вещи, которая не была бы движимой и движущей, изменяемой и изменяющей. Итак, необходимо охватить познанием все - или все с необходимостью окажется искаженным. Поэтому в высшей степени здраво намерение Пансофии принять в рассмотрение все вообще, чтобы каждый человек, наблюдая подчинение малого великому, великого величайшему, не упустил ни одну из вещей, не заставив ее служить нашей конечной цели ...

36. (...) Велика, но не разнолика истина, ибо в любой вещи единственна: больше одной истины не может быть. И в то же время, хоть и не разнолика, она разлита по вещественному разнообразию. Искать ее поэтому можно везде; а найдя ее в чем-то одном, можно надеяться, что мы ее нашли во всех сходным образом устроенных вещах. Это обстоятельство - ключ ко многим таинствам; благодаря ему можно представить все восходящим от непоколебимых первоначал к непоколебимой истине в такой вечной гармонии и взаимосвязи, что воссоздание всего в уме оказалось бы столь же нерасторжимым, как и сама машина мира, от формы которой не отойти⁷, пусть даже кто-то попытался бы из страсти к переменам разрушить ее.

⁷ (Форма машины мира, понимаемая здесь еще в старом, "существенном" смысле слова (форма как эйдос, идеальная сущность), - это природа, поэтому от нее нельзя "отойти": как бы ни действовал человек, законы природы остаются ненарушенными. )

55. Надо желать, чтобы было так. - А если желать, то и пытаться; а если приступить к делу с разумом, то и надеяться на успех! Слушай подробнее, в чем моя надежда: надеюсь, что всю совокупность познаваемого можно выстроить в ЛЕСТНИЦУ МИРА, воздвигнутую для разумного обозрения так, что всякий обладатель здравого ума и неповрежденного чувства сможет в постепенном восхождении прийти от первичного к последнему, от низшего к высшему и заведомо найти все где бы то ни было существующее, равно как и Того, Кто выше всего в мире и в Ком высший свет, мир, успокоение.

56. Так вот что? Мечтаешь о лествице Иаковлей, по которой восходят с земли на небо? - Да, о лествице, которую Бог показал Иакову (Быт. 28, 12), нам же, послав облеченную в плоть вечную Премудрость, представил на деле (Иоил. 1, 52) и по которой ангелы божии - всякое разумное творение- восходят с земли на небеса и с неба на землю. То есть, проникая через совокупность мира в Бога и вновь нисходя от Бога через все нижележащее к самому себе, человек должен научиться соединять небо с землей и землю с небом ради исполнения на земле, как и на небе, всей воли божьей.

57. Святое желание, надо признать, лишь бы стремление к подобному не превышало человеческие силы. В самом деле, не превращаем ли мы дело человеческого обращения в искусство? - Бог обещал своей Церкви в последние времена некий святой путь, по которому не будут ходить нечистые, путь настолько прямой, что даже глупые не заблудятся (Ис. 35, 8); и раз обещал, то даст, лишь бы, следуя Христовой заповеди, мы просили, искали, стучали: стучащим он обещал открыть, и нечего бояться греха, прося, ища, добиваясь обещанного. В этой смиренной надежде - на соработничество с Богом - мы и попытаемся развернуть перед всеми людьми, мудрецами и глупцами, совершенный путь простых. Говорю путь, потому что он будет надежным средством достижения искомого; говорю простых, потому что при его прямизне самые немудреные простецы сумеют им идти, ведь их чувства постепенно, начиная от самых известных вещей, будут восходить до вершин, на какие способен человек; говорю совершенный, потому что, с божьей помощью, он даст возможность прийти к желанной цели совершенства, причем без того, чтобы кому-то пришлось обессилеть посреди дороги.

58. Лишь бы Бог смилостивился к нам, наконец, и помог нашему порыву!

Мало того: надо надеяться и надо стремиться выстроить эту лестницу мира, этот совершенный путь простых так, чтобы поняли и дети. Верно восприняв истину вещей, они потом нас, взрослых, надувшихся от своей мнимой мудрости, но разнообразно блуждающих вокруг средоточий истины и бесконечно спорящих, примирят сперва с истиной, а после и с нами самими. В самом деле, мы так запутались в бесчисленных науках и занятиях, что только один способ выбраться из наших лабиринтов у нас и остался: посмотрев, как делают следующие только водительству Бога и природы - простецы и дети, взяться за подражание им.

59. Смотри, далеко идешь! - Да, далеко; потому что верю обещаниям Бога и его святых о ярчайшем свете, который будет послан в последние времена, и полагаюсь на исполнение того, о чем пел вдохновенный пророк Давид: "Из уст младенцев и грудных детей Бог совершит хвалу Свою, во разрушение врага и мстителя" (Пс. 8).

60. Вот куда ты это относишь? Смотри, как бы не исказить божьи слова! - Ничуть; все совершенно ясно. Кто этот столь часто поминаемый враг и мститель? Сатана, заклятый противник Бога и людей. Кому он мстит? Богу, который низверг его с небес, и человеку, который вознесен на его место. Как мстит? Сбивая с толку, путая, оглупляя людей, чтобы, делая не то, что должны делать, они не достигли своей цели и Богу не дали. В том, что касается понимания мира, он делает это посредством суетной философии; в том, что касается взаимообщения, - посредством насильственного государственного устройства; в том, что касается богопочитания, - посредством ложных религий. А кто противостоит этому врагу и мстителю? Властитель Господь, простирающий свое величие выше небес, а в конце концов и по всей земле. Как? Укрощая мстительного врага и разрушая его труды - лжефилософию, лжегосударства и лжерелигии. Чьим посредством? Посредством "младенцев и грудных детей", то есть молодости, которая еще не знает глубин сатанинских (Откр. 2, 24), не обучена словопрениям о мире и зависит от подаваемого извне питания и водительства - прежде всего божественного и природного. Как это возможно? Иногда - совершенно таинственным образом (как в Матф. 21, 15-16), но иногда и обычным, если водительство окажется добрым. Ведь человек, образ божий, не много умален перед ангелами, увенчан славой и честью, поставлен над делами рук божиих, все положено под ноги его не только для созерцания, но и для владычества, и недаром он наделен светом разума: без понимания вещей не было бы подлинного владычества, не было бы разумного богопочитания (Пс. 8, 4-10)⁸.

⁸ (В основу параграфа положен Пс. 8, 5-9 (после слов о "младенцах и грудных детях"): "Что есть человек... что Ты посещаешь его? Не много Ты умалил его пред ангелами; славою и честию увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его" и т. д.)

61. Что слышу? Учениками Пансофии ты делаешь детей? - Да, до сих пор мы имели обыкновение отгонять отроков от философии, но вот теперь Бог выставляет их войском против своих врагов. Сатаны и всякой темной силы, - как в Исайе, гл. 28, где Господь, пожаловавшись, что все в народе его (читай: взрослые), даже священники и пророки, опьянились от вина (заблуждений и злых навыков), так что шатаются в своем суждении, и все полно блевотиной и испражнениями, продолжает, что некого больше учить ведению и звать к разумению, кроме как "отнятых от грудного молока, отлученных от сосцов матери" (ст. 9), т. е. первую молодость, злыми навыками еще не развращенную.

62. Совершенно нелепые вещи! - Бог всегда нелеп для мира, если лепы мы со своими действиями. И все-таки глупость у Бога "премудрее человеков", и "немощное Божие сильнее человеков" (1 Кор. 2, 25), потому что он один дивен в совете, величествен в делах (Ис. 28, 29). Впрочем, не воображай себе Бога слишком уж нелепым и заметь, что он говорит не о первом младенчестве, еще не знающем различения между правым и левым, но об отнятых от груди, а Давид называет их "голелим" (так это звучит по-еврейски), что означает детей, уже начинающих, играючи, действовать. И разве нз знаешь, что, по свидетельству Платона, Сократ тоже считал восьмилетнего ребенка способным давать ответы на разумные и сообразные его пониманию вопросы по всем частям философии, поскольку от природы присущий каждому свет разума, достаточно рано давая о себе знать, способен ко всему этому?

63. Дал ли Сократ примеры? - Разумеется. Но если нам нужен более надежный и более всеобщий опыт - то вот и случай к тому, поле нашей Пансофии.

64. Собираешься предназначить Пансофию для детей и простецов? - Есть примеры, показывающие, что Бог умеет со скудными средствами, какими человеческий ум пренебрегает, совершить невероятное; хочет ли он сделать это и здесь, останется сокрытым в его помыслах, пока не обнаружится на деле. Подвигнутый божьими обещаниями - о божественном научении отнятых от материнского молока младенцев и разрушении врага и мстителя от уст малых детей, - я начал надеяться, что из правильно наученной всему христианской молодежи можно составить те Гедеоновы безоружные отряды⁹, что с одним лишь светильником природного разума и с трубою речи, готовой славить дела божьи, смогут при пособничестве божьем привести в смятение неисчислимые полки мадианитян (Суд. 7). Это будут Давиды, вооружением скорее смехотворные, чем устрашающие, и все-таки побеждающие одною пращой и камнями из ручья (1 Цар. 17); это будут сыновья князей, обращающие в бегство тридцать двух нечестивых царей; это будут, наконец, те дети, которых всевышний Учитель поставил в пример великим апостолам (Матф. 18, 2-3).

⁹ (Имея лишь триста человек войска, но зная, что мадианитяне опасаются его, Гедеон выставил против них свои отряды ночью лишь с трубами и светильниками; испуганные внезапно загоревшимися огнями и громом труб, полчища врагов бежали в смятении (Суд. 7, 9-23).)

65. Вот уж совсем необычные вещи! - Но Бог, обещающий миру совершить необычное, сделает так, что благодаря самой практике они станут обычнейшими. Во всяком случае, я считаю простецов и детей настолько способными легко воспринять все таинства истины, что в деле побуждения к более благому и истинному образу мысли предвижу больше хлопот не с ними, "неотесанными", а с вами, учеными. Из-за вас наше крайне постепенное пансофическое руководство на каждом шагу придется сопровождать небольшими комментариями для искоренения давно въевшихся превратных мнений у тех, кто ими и себе вредит, и другим докучает.

66. Довольно же витийствовать в преддверии, допусти нас вовнутрь! - Во имя святое Того, чья пшеница делает красноречивыми юношей, а вино - отроковиц (Зах. 9, 17), начну с нового заглавия и вступления: идя от первых оснований и продвигаясь с неизменной постепенностью, буду возвышать ум - свой и желающего следовать за мной, - пока мы не увидим, что выше подниматься некуда, и, возрадовавшись восхождению, все восхвалим Бога.

67. Да сделает Бог, чтобы рядом с поющими "Осанна!" детьми не оказалось больше завистливых первосвященников и книжников (Матф. 21, 15-16); пусть Господь их оставит, поразит их навеки проклятием, как бесплодную смоковницу, или скажет им то, что он сказал фарисеям: "На суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы" (Иоил. 9, 39).

Пансофии ступень первая: мир возможности, или основание всей пансофии

1. Что такое мир возможности? - Полная и благоупорядоченная система мысли, т. е. совокупность всего, что здравый ум может отчетливо воспринимать, целесообразно желать и уверенно осуществлять, выстроенная внутри человеческого ума с той целью, чтобы человек мог судить о разумности, желательности и осуществимости всего, что когда бы то ни было предстает извне его рассмотрению.

2. Прекрасный замысел, - Исследователь]¹⁰. Прекрасный и очень полезный. В самом деле, эта систематическая соупорядоченность помышлений внутри ума будет служить увеличительным стеклом для отчетливого рассмотрения всего также и вне ума, ключом для отпирания всех встречающихся замков и затворов и мерилом для измерения всего.

¹⁰ (Еще один признак недоработанности "Пансофии": Коменский забывает о принятом им ранее условном буквенном обозначении участников диалога (см. выше - примеч. 3), которых теперь только двое (И. - Исследователь, Ю. - Юноша).)

8. (...) Когда художник-мастер замышляет изготовить какое-то новое создание, он сначала или набрасывает его на бумаге, или вчерне изготовляет из какой-либо материи в уменьшенном виде. Так же вот архитектор мира Бог прежде создания мира заранее замыслил идеи своих произведений и в соответствии с ними действовал; и до сих пор произведения природы возникают не иначе, как согласно тем же самым идеям, что среди философов первым заметил Платон.

9. Как? Зовешь меня назад к платоновским идеям? Над которыми смеются? - И. Смеются, но люди несведущие, не понимающие дела. Платон увидел идеи, да неверно их понял; поэтому, сам усвоив какое-то их практическое употребление, он не смог достаточно разъяснить все другим. - Ю. А ты надеешься, что сможешь увидеть и разъяснить их лучше? - Надеюсь добиться с помощью божией, чтобы даже и ты сам лучше увидел, надежнее понял и для более высоких целей их употребил, чем Платон и кто бы то ни было из прежних философов. - Ю. Смотри, не слишком ли много обещаешь? - И. Не больше, чем обещает света земле восходящее в безоблачный день солнце. - Ю. Что говоришь? Не приравниваешь ли Платоновы идеи солнцу? - И. Не о Платоновых речь, а о божественных: о всех основаниях вещей, непосредственно усматриваемых разумным созданием, ангелом или человеком. Высоко поднимаясь над горизонтом ума, они подобно ярчайшему солнцу излучают навстречу ему чистейший духовный свет. (...)

12. Называешь ли ты идеи вещей вечными, как считал Платон? - И. Идея существует трояким образом: прежде всего в себе самой, то есть в своей, возможности; потом в уме художника, усматривающего эту возможность; и, наконец, в каком-то материальном образце, или модели будущего произведения, построенной художником для того, чтобы его идею увидели и другие. Соответственно, я называю вечными идеи в их первом образе бытия, не во втором и не в третьем. Приведу пример. Возможность построить из сочетания колес часовой автомат первым открыл Боэций Римлянин. Открыл? Но что значит "открыть", если не увидеть то, что уже есть, только скрыто? Стало быть, идея часов существовала, прежде чем появиться в уме изобретателя. А где она была, прежде чем появиться в нем? Не иначе как в самой себе, то есть в возможности себя самой. Когда началась эта возможность? Никогда: ведь даже если отмыслишь мир и все его времена и эпохи, всё равно в самом вечном основании вещей остается истиной и всегда было истинным, что такая-то вещь, таким-то образом устроенная и так-то сделанная, может быть произведена.

13. Ты меня убедил и дал увидеть, что идеальный мир предшествует в самой вечности этому нашему вещественному. Признаю, что, не будь идеального мира, не было бы и вещественного. Это как если бы никто не изобрел формы¹¹ часов, ни у кого и не было бы никаких часов: где нет формы, нет и сформированного. Но как нам увидеть этот идеальный мир? Где его найти? - И. В нас самих.

¹¹ (Форма - здесь: устройство (ср. выше - примеч. 7). )

14. В нас самих? Но ведь только создателю мира Богу ведомы от века все дела его (Деян. 15, 18)! - И. Разумеется, так. Они всегда были ему ведомы от века, - но они ведомы и нам, коль скоро он сообщил нам напечатления¹² своих вечных помыслов. - Ю. Кому сообщил? - И. Своему произведенному по образу божию вечному творению, ангелам и людям. - Ю. Когда? - И. При самом первом нашем создании.

¹² (Напечатления вечных божественных помыслов в человеческом уме Коменский понимает не как врожденные идеи, а как предрасположенность к восприятию разумного строя мира, которая должна быть введена в действие волевым усилием и воспитанием, т. е. в конечном счете человеческим творчеством.)

15. Как? - Творя мир и располагая в нем все согласно предначертанным числам, мерам и весам; запечатляя затем те же самые числа, меры и веса на своем сотворенном образе, человеке, чтобы и он мог, тоже все исчисляя, измеряя и взвешивая, повсюду исследовать потаенные основания божественной премудрости.

16. Стало быть, вместо поля, где мы могли бы охотиться¹³ за идеями вещей, ты мне предлагаешь сам же наш ум? - И. Именно так. Хочу сопроводить тебя в твой же собственный ум как в область света, где образ божий сияет яснее, чем где бы то ни было в мире. Поистине Бог своим перстом начертал на образе своем, человеке, (1) свои истины и все мыслимое, сказуемое и существующее; (2) всякий мыслимый, сказуемый и существующий порядок; наконец, (3) все правила для отличения истины от лжи, добра от зла, возможного от невозможного.

¹³ (Ср. Николай Кузанский. Охота за мудростью, Пролог: "... для желающих философствовать - что я и называю охотой за мудростью - опишу области охоты, а в них некоторые места и приведу их в поля, переполненные, по-моему, желанной добычей" (Николай Кузанский. Соч., т. 2.- М., 1980, с. 345).)

17. О, если бы все было так, как говоришь! - И. Хочешь ли, чтобы было так? - Ю. Всем сердцем. - И. Так попробуем же, пе удастся ли тебе открыть в самом себе образ божий, а в образе божием - Бога, а в Боге - все!

18. Если бы только нам как-то удалось заглянуть в умы всех людей! Наверное, все вместе знают все, чего по отдельности мы не знаем. - И. Нет нужды в множестве. Все люди - единый человек; познавая одного, познаёшь всех. - Ю. Кого же одного? - И. Не ищи его вне самого себя: ты тот один. И если познаешь себя изнутри, сможешь, словно из центра, увидеть всех по всей окружности рода человеческого, убеждаясь, что все суть то же самое, что ты, и не иное. Да что я говорю? Ты сможешь тогда увидеть всё во всей вещественной сфере, потому что мир есть не что иное, как то же, что ты, образ его сотворителя; только в тебе малый мир, вне тебя большой.- И - это надо ценить выше всего - если познаешь самого себя, сможешь познать и сотворителя тебя и мира, коль скоро он создал тебя по своему образу. Да есть ли такое, чего ты не мог бы познать из своего образа, если он точен? А разве, создавая в тебе свой образ, Бог не имел возможности сделать его точным¹⁴? (...)

¹⁴ (Здесь можно видеть развитие положений Николая Кузанского о "точности" в творящем начале (см., например, "Простец о мудрости. Книга вторая", 39: "Абсолютный прообраз, который есть не что иное, как абсолютная точность, правильность, истина, справедливость или благо, свернуто заключает в себе все, что может быть образовано..." - Николай Кузанский. Соч., т. 1. - М., 1979, с. 381).)

Пансофии ступень вторая, на которой человек обнаруживает и созерцает источник своего ума, вечный ум (а в нем - идеальный, или прообразующий, мир)

(...) Наш ум мыслит, следовательно, существует. Если существуем мы, - значит, и Бог, сделавший нас такими, тоже. Я сознаю в своей глубине, что всегда каким-то образом мыслю, намереваюсь, действую, причем эти мои всегдашние мысль, намерение (желание или нежелание) и действие суть несомненнейший факт и подлинно существуют¹⁵. Однако они не всегда были во мне. Выходит, они где-то были раньше меня. Не от отца ли моего всё это ко мне перешло? Допустим. Но откуда к нему? Опять от отца. А откуда - к первому общему нашему отцу? Ведь где последовательность, где первое и последующее, там и что-то изначальное, раньше чего ничего нет. Значит, обязательно существует нечто первомыслящее, первонамеревающееся и перводействующее, не идущее ни от чего другого и имеющее мышление, воление и действие своей сущностью. Видя реку в поле, всякий из нас обязательно рано или поздно подумает об источнике или ключе, откуда она течет; видя поднимающийся дым, подумает об огне, от которого тот исходит; видя тень - о теле, подобием которого является эта тень. Так неужели нам не придет в голову, что есть какой-то создатель и у этих наших тенеподобных мыслей? (...) Ошибка антропоморфизма была не в том, что он судил о прообразе по подобию с образуемым, но в том, что он исходил не из высшей части [человека], души, а из низшей и органической, тела. Мы поступим поэтому наоборот, и прямой путь поведет нас через ступени (закон) причинности, превосходства и отрицания¹⁶ (об этом последнем антропоморфисты всего больше забывают). Итак, мы будем рассматривать первое и бесконечное бытие относительно, то есть в постоянном сравнении со ставшим и конечным сущим, понимая, что, во-первых, о Боге можно высказывать всё, что истинно; во-вторых, все это, однако, надо высказывать о Боге иначе, чем о прочих вещах, то есть как недостаточное о превосходящем; и, наконец, все о нем нужно высказывать с противоположением, [как конечное] о бесконечном.

¹⁵ (Ср. с тезисом Декарта: "Я мыслю, следовательно, существую". Коменский, однако, не полагается на достоверность мыслящего и действующего субъекта; он ищет за ним и в его основе более высокую, вечную реальность божественной личности. Коменский оказывается, таким образом, намного традиционнее Декарта. Философия Коменского созвучна картезианской философии субъекта не в конкретных положениях, а в интенции: Коменский еще продолжает говорить о мире идей и об иерархии миров, но все это уже подчинено у него задаче утверждения человека, обеспечения устойчивости его позиции среди всей окружающей действительности.)

¹⁶ (Закон причинности - положение о том, что для всего в мире должна быть причина. Закон превосходства - положение о том, что эта причина по своей мощи должна превосходить наблюдаемые следствия. Закон отрицания требует, чтобы причина всего во Вселенной была не подобна пи одной конкретной вещи в большей мере, чем другой. Эти "законы" - традиционные приемы философской теологии (начиная с "теологии" Аристотеля), при помощи которых она восходила от явлений наблюдаемого мира к познанию творца мира.)

(...) Заодно напомню о трех признаках человеческой свободы. (1) Никто ничего нежеланного не делает с охотой, будь то даже совершенный пустяк, тогда как даже труднейшие с любовью взятые на себя тяготы люди несут с радостью. (2) Младенцы, чувствуя, что им не дали чего-то должного им, плачем проявляют свое возмущение. (3) Естественно увлекаться любовью к красивым людям, но если заставишь кого-то против желания любить даже красивейшего человеках то вместо любви возбудишь ненависть. Любовь отвергает все подневольное, даже саму красоту. Любовь - вещь самопроизвольная.

И поскольку человек имеет с Богом всё общее - бытие, жизнь, ощущение, понимание, - то у него есть сродство с Богом, от которого он все это получил. А так как то же получили другие творения, он и с ними имеет сродство, то есть они его собратья. При всем том, поскольку он владеет совокупно всем, чем другие творения владеют раздельно (возьмем, к примеру, звуки всякого рода, какие только можно образовать: он может произнести вместе с козой А, вместе с овцой Б, вместе с собакой Р, вместе со змеей С и т. д., так что в конце концов складывается членораздельная речь, в которой возникает столько имен, слов и названий всех вещей, что их хватает для выражения всего сколь угодно обширного разнообразия вещей, причем не одним способом, а бесконечным числом их, как свидетельствует множественность языков), то он знает себя выше всех по своему достоинству, поскольку он самый полный по составу, поистине microcosmos и microtheos¹⁷ - и в этом смысле даже выше ангелов, вместе с которыми он причастен мысли, воле и способностям, потому что ангел тоже может именоваться и именуется малым богом, но не может быть назван микрокосмом(...)

¹⁷ ("Малый мир" п "малый бог" (греч.). Положение о человеке как микрокосме существует с глубокой древности, в европейской философии - с Анаксимена и пифагорейцев; в эпоху Коменского оно пользовалось огромной популярностью, особенно среди философов платонически-пифагорейской традиции, к которым принадлежали и розенкрейцеры. Для своей педагогики Коменский делал из этого положения тот вывод, что учащийся не нуждается в навязывании ему чего бы то ни было извне: он сам в качестве микрокосма заранее уже обладает в себе всей полнотой знания, она только скрыта, и ее надо умело развернуть ("Чешская дидактика", 5, 2).)

Пансофии ступень третья, являющая умопостигаемый ангельский мир

11. Человек, животное, растение сначала пребывают и существуют в потенции, заключенной в их семени; потом они начинают развертывать свою силу и формироваться в соответствии со своей идеей, но пока еще в материнском лоне; наконец, они прорываются наружу, начиная в собственных, сформировавшихся в материнском лоне, телах обитать вовне материнского лона. Так мир от века существовал в божественном уме как в своем материнском лоне; потом он сформировался актуально, но в том же материнском лоне вокруг престола величия; наконец, он развернулся открыто и стал видимым миром.

12. Сходным образом поступает зодчий со своим произведением. Сначала мастер - художник задумывает его сам в себе и некоторое время им в себе наслаждается. Потом, если хочет показать свое произведение другим, чертит его на бумаге или как-либо еще. Наконец, созидает свое произведение материально, чтобы все его видели и оно могло иметь реальное применение.

13. Или, если мне будет позволено изобразить вещественное в символе словесного, Бог относится к миру, как наш ум, источник помышлений и речей, к идущему от него слову. Слово трояко: сперва только мыслимое, не произносимое вовне; во-вторых, произнесенное, но тайно и шепотом, так что его воспринимают только самые близкие; наконец, звучащее, так что его слышит вся окружающая толпа, или даже зрительно изображенное, так что оно может длительно пребывать для прочтения в книге. Вот, говорю я, и мир был сначала сокровенно задуман в божественном уме, потом безмолвно образован в ангельской духовной природе и, наконец, проявился в этом зримом, звучащем, осязаемом виде.

14. Или еще: мир-архетип подобен мудро написанной, но закрытой книге, где премудрость светит только самой себе. Ангельский мир - той же книге, но уже открытой, когда ее премудрость молчаливо озаряет читающего. А этот наш телесный мир подобен книге не только открытой, но и громко и ясно читаемой собравшемуся множеству, чтобы многие просветились(...)

Пансофии ступень четвертая, где представляется для созерцания мир материальный, или телесный, с его видимыми творениями и всем, что в них и с ними по природе происходит

Введение

1. Следует третий мир, наш здешний, нами самими обитаемый, повсюду открытый нашим чувствам. Возрадуемся! Мы не будем тут странниками: в доме, где мы рождены и воспитаны, нам придется познавать существующие рядом с нами вещи уже не через чужие свидетельства, а через достоверные показания наших собственных глаз, ушей, носа, нёба и пальцев.

2. Мы будем идти по этому миру не так, как странствуют по полям, лесам, горам, морям путешественники, со стороны озирая все встречное или в лучшем случае выучивая названия всего; нет, углубляясь по возможности в самые недра вещей, мы, насколько дозволит родитель природы, приникнем к ее сердцевине.

3. Целиком материальный и механически устроенный, этот телесный мир и рассматриваться тоже должен по механике: его строение в целом и в частях надо разбирать и показывать так осязаемо и наглядно, как это делается с конструкцией (structura) зданий, кораблей, карет, часов и так далее, чтобы не оставалось никакого места для оспаривания: только показ. Здесь лишается всякого слова тот, кто ничего не доказывает; а ничего не доказывающим будем считать того, кто не показывает вне всякой возможности возражения. (...)

Глава 7. О человеке, пожинателе плодов этого мира

1. Бог оставил бы незавершенным свое творение, видимый мир, если бы не произвел свой совершенный образ, напечатлев на нем знаки своей бесконечности; да и видимый мир не был бы универсумом (το παν) без высшей ступени видимого творения, как бы без вершины пирамиды.

2. Собери поэтому сейчас всю свою любознательность, созерцатель, для тщательного рассмотрения себя самого. В самом деле, всё существующее сперва и главным образом существует для себя, потом уже для другого; так что наш ум, прежде поглощенный исследованием других творений, теперь обязан максимальным вниманием себе самому и своему жилищу¹⁸. О человек! Ты создан последним, но лучшим всех; и созерцают тебя последним, но внимательней всех, - причем сводя тебя к механике, потому что в своем устройстве ты машина.

¹⁸ (Т. е. ближайшее к человеку, а именно он сам, попадает в поле зрения человека в последнюю очередь: человек сам по себе, существенное в нем, - это, по Коменскому, ум, который обычно занят множеством вещей, не обращая внимания на себя.)

3. Так что же такое человек? Это живое существо, обладающее свободой действия, предназначенное для господства над творением и для общения в вечности с творцом. (Человек сотворен, чтобы быть (1) главой всего творения и как бы малым миром¹⁹; (2) правителем видимого, как бы наместником царя и заместителем Бога; (3) сопричастником вечности, предстоящим ее трону. В первом смысле мы рассмотрим его сейчас, во втором - говоря о мире искусства и нравственном мире, в третьем - говоря о духовном и вечном мире: человек - цель, ради которой уготовано даже и само царство небесное (Матф. 25, 34-35)).

¹⁹ (См. выше - примеч. 17.)

4. Он состоит из трех частей: (1) животности, то есть органического тела и чувственной души, подобно любому другому животному; (2) разумности, то есть привнесенной божественным дуновением души, высшая часть которой - свобода выбирать действия по желанию, и (3) бессмертия, т. е. привилегии бесконечно долгого существования (...)

5. Итак, человек - сложнейшее из творений: он обладает в себе природами всех творений. От телесного мира у него материя, от элементов - дыхание, огонь и части тела: одни твердые, земные, другие текучие, водные, третьи тонкие, воздушные. От паров у него то, что его тело - как бы непрерывно действующий испаритель; от сгущений - то, что все однородные части его тела (кровь, плоть, кости и т. д.) есть не что иное, как загустевшие пары; от растений - такое же, как и у них, возрастание, увеличение, созревание, увядание; от животной природы у него пространственное передвижение, пять чувств, разнообразные аффекты и т. д.; от ангельского мира - разумный и бессмертный дух, и т. д. (...)

6. Он же и гармоничнейший из всех составов: важнейшее и мельчайшее в нем служит своим определенным, предустановленным и прекраснейшим назначениям. Конечно, сама вселенная и любая ее часть тоже гармонично составлены, но едва ли что устроено старательней и искусней, чем человек, взять ли его тело, дух или душу: все в нем являет как бы сложнейшие и искуснейшие часы - к вящей славе создателя.

7. Человек трояко возвышается над животными: разумом, речью и свободой способного к чему угодно действия; но высшее отличие от них состоит в его абсолютной свободе выбора, не связанной необходимостью делать скорее одно, чем другое (...)

I. Строение человеческого тела

Хотя человек создан для господства над творением и ему вручена власть над ним, тело ему дано не гигантского размера, а средних между максимальными и минимальными пропорций: ему предстояло возобладать не телесной, а разумной силой, чтобы явить собою образ божий²⁰. Телесным же - в отличие от ангела - ему надлежало стать для того, чтобы, внешне приобщаясь к свету и тьме, он мог внутренне улавливать то и другое для раскрытия бездн во всем существующем. Совокупное тело есть субстанция из стихий, поэтому оно подвержено всем состояниям стихий (тяготеет к земле, греется, мерзнет и т. д.). О строении его см.: Картезий. "О страстях души", ч. 3, разд. 7.

²⁰ (Ср. у Николая Кузанского ("Об ученом незнании", III 4, 207): "... Всесовершенный человек совсем не обязательно должен выделяться какими бы то ни было привходящими свойствами, за исключением того, что относится к интеллекту".)

Тело - орудие и жилище жизненного духа²¹, а жизненный дух - орудие и жилище души: как жизненный дух живет в теле, правя им, словно кормчий кораблем, так душа живет в жизненном духе и управляет им. И как тело без жизненного духа не движется и ничего не ощущает (что видим у трупа), так жизненный дух помимо ума ни о чем не судит и ничего не понимает (что видим у животных). Словом, душа как своим носителем и инструментом пользуется жизненным духом, жизненный дух - телом, тело - внешними орудиями. Человеку дано такое тело, которое удобно служило бы всем нуждам разумной души. Для этого оно (1) снабжено многими органами, (2) прямостояще, (3) обнажено и безоружно, чтобы, оставаясь в себе свободным, оно по требованию обстоятельств могло одеться и вооружиться каким угодно образом. В самом деле, рука, орудие орудий и самый умелый исполнитель,, дана только человеку; только ему довелось быть прямостоящим, чтобы он не жил в забвении о своем отечестве, небе; только он создан нагим и безоружным, но опять по особому божьему дару: животные повсюду носят с собой свою одежду (шерсть, перья, панцирь) и оружие (когти, рога), но разве это не всегдашняя тяжесть и не помеха для многообразия действий? Дарованная человеку свобода и умелость в добывании, приготовлении и сохранении всего для себя необходимого и желанного есть нечто гораздо более божественное.

²¹ (Жизненный дух (неоплатоническое pneyma) - в античной и средневековой философии промежуточная инстанция между душой и телом, связующее звено между ними.)

Устройство человеческого мозга

Совершенное сходство строения и массы мозга у человека и животных поражает некоторых анатомов, но нам это послужит надежным доказательством того, что (1) виды творений по сути дела представляют собой просто ступенчатую последовательность; (2) человеческая душа есть не что иное, как привнесенная свыше управительница животными действиями; (3) человек, не делающий ничего сверх действий животного, есть поистине животное: раз природа у всех одинакова, различие создается только вдохновительницей жизни, разумной душой.

Мозг разделен надвое: одна, большая часть - под затылочной костью и под теменем; меньшая - в затылке. Называемая мозжечком, она предназначена для переплавления жизненных духов в животные духи, которые потом растекаются от нее через спинной мозг и нервы по всему телу. Вверх, вплоть до передней части мозга, текут более отстоявшиеся [жизненные духи] для целей разумного рассуждения. И достойно хвалы провидение божие, что разделило их так: созерцание (то есть размышление или рассуждение) требует покоя жизненных духов (потому что изображение плохо запечатляется на дрожащей зеркальной поверхности), а оно не могло бы иметь покоя в месте, где происходит переплавление и зарождение жизненных духов, поскольку переплавлению сопутствует движение. Бог с тем же намерением также и желудок, и печень, и даже сердце расположил в столь отстоящем от очага мышления месте, чтобы непрестанное бурление и шум от переваривания не нарушали спокойствия размышлений; ведь если помеха всё равно случается после приема пищи, то что было бы, если бы мозг располагался где-нибудь поблизости? (...) Позади мозжечок разделяется на два желудочка с той же целью, для какой во внешних органах есть два глаза и два уха: а именно для большей возможности взаимной поддержки и для меньшей опасности потери. Это видно при параличе половины тела, когда от поражения одной части мозга воображательная способность, интеллект и память не полностью пропадают, а только слабеют, как при потере одного глаза. (Другие делят мозг на три полости - правую, левую и заднюю, особо именуемую мозжечком. Еще другие насчитывают две, четыре, пять частей мозга, но по-настоящему их три.) В центре мозга есть железа, о назначении и действии которой разъясняется у Картезия ("О страстях души", разд. 31).

II. Строение человеческой души

Душа - заключенная в человеческое тело и правящая его действиями частица мирового духа²². Человеку дан более обильный и чистый дух, чем другим живым существам; отсюда несравненное превосходство его внутренних действий: внимание у него пристальней, воображение сильней, память вместительней, аффекты безудержней. Что человеку дан более обильный дух, явствует из большего объема его мозга по сравнению с другими животными (в соотношении с размерами тела каждого): вся его округлая и очень вместительная голова наполнена мозгом; для какой цели, если не для того, чтобы дух имел более просторные мастерские и палаты? Прочее явствует из опыта. См. Коменского "Физику", Амстердам, с. 175; о внимательности к предметам - там же; о воображении - там же; о памяти - там же, с. 176 (добавь различие между памятью и припоминанием, или воспоминанием: одно - хранитель, другое - раздатчик; одно - книга для записей, куда заносится всё необходимое, другое - реестр-указатель всего записанного); о чувствах - там же, с. 178. К перечисляемым там чувствам надо отнести еще тоску и пресыщение. Тоска - невыносимость отсутствия желанной вещи, пресыщение - неприязнь к приевшейся вещи. Например, если у кого нет места, как у изгнанника, или времени, как у умирающего, или надлежащего количества того и другого, или необходимого качества, или нет деятельности, или недостает благоприятных претерпеваний, или он не может упорядочить себя, или чувствует бесполезность своего дела или себя самого, или не имеет для утешения спутника или товарища, то возникает тоска; наоборот, если всё это приходит сверх необходимости, то закрадывается пресыщение²³. В отношении всего этого вообще заметь себе: (1) Первые движения души не в нашей власти, поскольку они непосредственно идут от объектов с такой стремительностью, что разум или сознание не успевают сказать своего слова, и [внешние воздействия] вторгаются в душу, пронизывают и видоизменяют ее. (2) Есть три главных источника движений ума, воли и чувства: а) внешние телесные объекты, б) внутренние гуморы тела, в) недра самого ума. Но от объектов - начало: в самом деле, младенцы ни гуморов в себе не ощущают, ни тем более ума, но постепенно то и другое взаимно возбуждается и очищается. (3) Для укрощения аффектов нет ничего полезней, чем помедлить или отвернуться от возбуждающего объекта, а потом посоветоваться с разумом.

²² (Коменский держится здесь платонического представления о том, что жизнь - результат действия неизменной, неумирающей мировой (космической) души, которая по-разному проявляется в разных живых существах или уходит из них, подобно тому как человек может сосредоточивать свое внимание на разных предметах, переводить его с одного предмета на другой или совсем его не сосредоточивать.)

²³ (Это перечисление причин тоски (которым параллельны причины пресыщения) "конструируется" у Коменского при помощи десяти аристотелевских категорий (см.: Аристотель. Категории, гл. 4), а именно (в том порядке, которому следует Коменский) категорий сущности, места, времени, количества, качества, действия, претерпевания, расположения, отношения, обладания. Такой способ построения и организации понятий путем проведения рассматриваемого предмета через определенную категориальную сетку восходит к "Великому искусству" каталонского философа и богослова Рамона Лулля (1235-1315), который разработал технику комбинирования понятий на основе элементов и даже строил для этой цели "логические машины". Почти все свои классификации Коменский получает сходным методом "механического" перебора логических возможностей. Всего чаще он организует понятия по триадному принципу.)

Таковы действия человеческой души.

Ее отличие от души животных проясняется еще так. (1) У той и другой есть око воображения, как бы зеркало для восприятия рассеянных вокруг зрительных лучей. (2) Душа животных видит вещи только непосредственно, человеческая - еще и отраженными в себе, то есть так, что видит не только внеположные ей вещи, но еще и внутри самой себя видит и судит это свое видение. (3) Душа животных видит, слышит и т. д. слитно - человек распознает число, меру, вес (то есть считает, мерит, взвешивает), чего животные не могут. (...)

III. О духе, или уме, как образе Бога и о его составе из троякой бесконечности: интеллекта, воли и силы

Человек может называться образом божиим в разных смыслах. (1) Бог из себя, собою, ради себя создал всё; человек из себя, собою, ради себя научается всему. (2) Бог создал всё, уподобляя чуждое небытие своему бытию, и бытию такому, которое подобно Богу; человек тоже познает Бога, уподобляя самому себе Бога, а через Бога - всё. 3) Бог един; едина и человеческая природа. (4) Вместе с тем он троичен: в нем всемогущество, премудрость, любовь (или вечное "могу", "знаю", "хочу"); и человек тоже состоит из интеллекта, воли и способностей. (5) Как Бог триедин, так человек по его образу создан триединым, то есть состоящим из тела, души и духа,- подобно тому как всякое телесное создание состоит из соли, ртути, серы, или телесности, водности, маслянистости. Тело ему дано из земли, то есть темной материи; душа - из души мира; а дух - из самого дуновения божия, чтобы он стал бессмертным и оказался совершеннейшим образом божиим. О теле и душе говорилось - теперь нам надо сказать о духе.

Дух, или ум (в просторечии разумная душа), есть сила и способность следовать познанному добру. Он наделен создателем троякой способностью (1) познания всего сущего - что называется разумом, или умом, а также интеллектом, возникающим из истины и соответствующим мере; (2) воления всего полезного - это воля, объектом имеющая благо вещей и соответствующая весу; (3) делания всего способствующего обоим вышесказанным - это движущая способность, объектом имеющая единство вещей и соответствующая числу. Итак, а) интеллект, понимая предстоящие вещи, устанавливает их истину; воля, охватывая их, удостоверяет их благо; способность берется за них; б) интеллект собирает вещи; воля, принимая или отвергая, соразмеряет их; способность, принося плоды, прибавляет им весомости или отнимает у них ее; в) интеллект есть понимание всего, кроме несуществующего (несущего); воля есть желание всего, кроме неблага; способность есть делание всего, кроме неосуществимого (невозможного).

Разум, или интеллект, имеет опять три части: (1) воображение,! через внешние чувства воспринимающее всё, что ему предстает; (2) суждение, разбирающее всё представленное ему воображением и судящее обо всем воспринятом, истинно оно или ложно, хорошо или плохо; (3) память, хранящая для будущего употребления плоды восприятия и суждения. Воображение ищет единство вещей, суждение - истину вещей, память - благо, то есть порядок, пользу, приятность вещей; воображение доставляет помыслы, суждение их распределяет, память закрепляет; воображение предузнает, или схватывает, или собирает, суждение распознает, или измеряет (разумным основанием), память признает, или закрепляет.

В волю входят (1) желания, указывающие человеку, на что должна быть направлена человеческая воля; (2) порывы, подстегивающие его волить должное; (3) совесть, одобряющая или осуждающая движения воли.

Интеллект подобен горящему светильнику, которому воображение, наподобие масла, доставляет материю для горения; а разум подобен пламени, которое на тысячу ладов озаряет выхваченные им предметы и словно в тонком трепетании рассеивает вокруг себя светоносные лучи. Память подобна близлежащим предметам, которые вбирают этот свет и его отражением освещают всё вокруг.

Действия совершаются (1) самодвижущейся и движущей силой, то есть жизненным духом; (2) орудиями конкретных движений, то есть членами тела; (3) умением и ловкостью так или иначе управлять движениями для совершения дела, что дается частым повторением действия. Отсюда у детей любовь к движению и действию, и за ней - упорство, изобретательность, самолюбие (способность включает движение, осмысленность, порыв) (...)

Примечание 4. Задатки, или отблески, всего этого есть и у животных; кое-чем они нас даже превосходят - тонкостью чутья, яростью страстей, крепостью сил и т. д. Но есть различие, поскольку (1) животным определено что-то одно или во всяком случае немногое, а человеку - всё вообще; (2) они не сознают себя знающими, волящими, действующими, но всё совершают природным движением; (3) они не способны из своих знаний, волений, возможностей вывести что-то новое, человек - может до бесконечности.

Вопрос. Отличаются ли эти способности реально²⁴ от души? Ответ. Не отличаются. Они поэтому и между собой тоже не различаются иначе, как в нашем способе представления. Одна и та же душа глазами видит, ушами слышит, умом понимает, волей желает, получая разные названия по причиняемым ею действиям: когда одушевляет тело, она душа, когда познает - ум, когда желает - воля, когда размышляет - память, когда судит о правильном - рассудок, когда дышит - жизненный дух, когда что-то ощущает - чувство и т. д.

²⁴ (Реальное различие - в античной и средневековой философии различие, существующее внутри самой вещи независимо от того, в каких своих аспектах она предстает разным наблюдателям.)

Строение человеческого интеллекта - как бы высочайшей отовсюду открытой дозорной башни

²⁵ (Интеллект, или ум, в традиционном философском словоупотреблении обозначал всю человеческую способность воспринимать (вбирать в себя) новое - все, что расширяет человеческое существо за его прежние границы; поскольку такое расширение в принципе не имеет пределов, интеллект считался бесконечной потенцией. В отличие от современного понимания интеллекту приписывалась в связи с этим способность стремления, воли, любви.)

Строение человеческого всезнания именуется умом (разумом), данным от Бога орудием познания всего. Его образуют врожденный ум²⁶, суждение и память, или восприятие, разбор и закрепление. Эти три способности коренятся в различии внутренних чувств: общего чувства²⁷, воображения и памяти, в своей основе представляющих собой собирание, распределение и связывание. Ум (ingenium) подобен обращенному к вещам и всё схватывающему живому зеркалу, суждение - всё исчисляющему числу, всё измеряющей мере, всё взвешивающим весам, память - хранилищу. Ум изыскивает, суждение разбирает найденное, память складывает разобранное. Дальше, добродетель первого - гибкость, второго - твердость, устойчивость и непоколебимость, третьей - вместительность.

²⁶ (Ср. выше - примеч. 12.)

²⁷ (Общее чувство, согласно аристотелевскому учению, - это не привязанное ни к одному отдельному из пяти органов чувств и воспринимаемое каждым из этих органов ощущение движения, покоя, численности, фигуры, величины.)

Определения. Ум есть молниеносная способность мысли наблюдать вещи и их различия. Суждение есть умение мысли схватывать и тщательно продумывать (то есть исчислять, измерять, взвешивать) всё в мире. Память есть вместительная способность сохранять всё схваченное и продуманное для будущего употребления.

Всё это предваряется и вводится чувством (воображением), направляется рассудком, завершается пониманием. Чувство само по себе простирается на настоящее, рассудок (основа предположений²⁸) на будущее, понимание на прошедшее. В самом деле, как глаз видит не вещи вовне себя, а отвлеченные от вещей силой света и донесенные до него лучами отображения вещей, так ум (интеллект) рассматривает донесенное чувствами до воображения и, разглядывая это в нем, своем театре, выносит свои суждения. Отсюда следует, что (1) воображение служит интеллекту не орудием, а объектом (объекты внешних чувств - вовне их; объекты внутренних чувств, т. е. внимания, воображения, памяти,- во внешних чувствах; объекты интеллекта - во внутренних чувствах: триада²⁹); (2) для правильного устроения интеллекта необходимо правильное устроение (а) внешнего ощущения, (б) внутреннего ощущения, (в) сокровенного суждения о последнем. (От всякого зияния, разрыва или недолжного сочетания в том, другом или третьем может возникнуть или незнание, или ущербное познание, или ошибка.) Отсюда явствует обязанность логики следить за внешними, за внутренними чувствами (особенно воображением) и, наконец, за самим умом, высшим созерцателем вещей.

²⁸ (Из этой фразы следует заключить, что Коменскому были известны не только главные тексты Николая Кузанского. Последний учит о рассудке как основе "предположений" (т. е. любых рациональных мыслительных конструкций) в трактате "О предположениях", см.: Николай Кузанский. Соч., т. 1. - М., 1979, с. 185-279.)

^{29Здесь дает о себе знать тяготение Коменского к триадному расположению всего понятийного материала. Ср. выше - примеч. 23.)>}

Строение познавательной способности

(Внешними чувствами мы воспринимаем находящееся вне нас, внутренними - проникающее в нас через внешние чувства, сокровенными - коренящееся в нас самих, то есть самый состав нашей природы, а именно (1) привходящий от Бога и придающий нам те или иные наклонности вес³⁰, (2) отличающую истину от лжи разумную меру и, наконец, (3) числа-силы, безмолвно приоткрывающие нам наши возможности и невозможности.)

³⁰ (Здесь число, мера и вес, которые, согласно Священному писанию, пронизывают все творение (см. выше - примеч. 5), получают у Коменского широкое символическое перетолкование: вес - тяготение человеческого духа, мера - заложенный в человеческом уме критерий истины и лжи, число - интимное ощущение человеком своих потенций.)

Врожденный ум. Достаточно подробное описание врожденного ума - в "Новейшем методе языков", гл. 10. Смотри и раздел "Мир искусства" о науках и искусствах, созданных человеческим умом³¹. Врожденный ум различается соответственно различию человеческих темпераментов. В образовании человека участвуют три зодчих, а именно троякий жизненный дух: природный, растительный и ощущающий, из которых каждый образует свои органы (хотя все три всегда сопутствуют друг другу, откуда постоянная рядоположность вен, артерий и нервов). Из взаимодействия всех трех образуется человеческий характер, или, как еще говорят, нрав, смотря по преобладанию того или другого начала. В отношении характера запомни, что (1) обычно насчитывают четыре главных темперамента, но в частностях существует удивительное разнообразие; (2) отсюда происходит большое различие наклонностей, складов ума, нравов; (3) однако наклонность не есть необходимость, поскольку люди наделены свободой выбора. Всё это выведено из гипотезы о четырех элементах, но исходя из принятых нами начал темпераментов должно быть, скорее, шесть, а именно от смешения каждой материи, то есть земли, воды и воздуха (или их преобладания), с духом и с огнем. Так,

³¹ (См. с. 363 наст. т.)

О других различиях в складе ума см. "Мир наук и искусств" и др.

Суждение. Господин мира и местоблюститель творца среди творений, человек не мог не быть наделен способностью суждения. Итак, она ему дана с полным оснащением - см.: Нейфельд. "Против Валерия Максима", гл. II.

Афоризмы об интеллекте. 1. Интеллект сам по себе ничего не понимает, и лишь будучи приложен к вещам, он озаряется вещами и озаряет вещи. В самом деле, он мера вещей, а мера измеряет не сама себя. Уподобление. Светоносный луч невидим сам по себе без предмета, равно как предмет тоже не виден без света, и лишь при падении луча на предмет и его обратном отражении делается светло. К примеру, запрись при восходе солнца в отовсюду закрытую келью, и ты ничего не увидишь; сделай узенькую щель с солнечной стороны, и увидишь проникающий в келью луч, - но сделай отверстие в противоположной стене так, чтобы луч снова ускользал в него, и опять всю келью заполнит темнота; наоборот, заткни то противоположное отверстие, чтобы луч отбрасывал назад разреженный свет, и снова увидишь всю келью освещенной. Вопрос. Обладает ли наш ум нормами вещей, то есть аксиоматическим знанием, сам по себе или он их получает от вещей с помощью чувств? Ответ. В нашем уме от природы заложены контуры всей вселенной и всей гармонии мира, но они актуализируются только под действием чувств. Ведь даже и способность ощущения от природы, но само ощущение - от воспринимаемых вещей. Так что наш ум принимает измеряемые им³² вещи извне, а сами меры - дар природы, но поскольку для того, чтобы быть измеряющими, они должны измерять, выходит, что они и именуются, и считаются, и актуально являются мерами лишь постольку, поскольку происходит измерение, то есть соразмерение, вещей. А что меры на деле свернутым образом запечатлены внутри ума, явствует из природы всех семян: потенциальным и свернутым образом они содержат в себе всё творение, и где в семени ничего нет, там ничего не может и получиться, как видим у животных, у которых никакое упражнение внешних чувств не может довести внутреннее чувство до такого совершенства, чтобы его можно было назвать умом, суждением или рассудком. Поэтому не очень удачно Аристотелево сравнение ума с чистой грифельной доской, хотя не лучше и ее сравнение с закрытой книгой у одного из новых писателей (Герберта). Тот заставляет понимать ум как чисто пассивную потенцию, этот - как уже законченный акт; но ум ни то ни другое, а нечто среднее между этими крайностями: он активная потенция, актуализируемая своей собственной силой, но под воздействием внешних объектов. Ни аксиоматическое знание не зависит просто от опыта, ни опыт - от аксиоматического знания, но оба в равной мере зависят друг от друга, как бывает в соотносительных вещах. Интеллект есть внутреннее зеркало, принимающее, располагающее и размножающее образы вещей. Поскольку интеллект воспринимает через чувства эти образы, они именуются видами, идеями, представлениями, подобиями; поскольку он на основании одинаковых или сходных восприятий выстраивает из них некую соотносительную аналогию вещей, они - аксиоматическое знание; а поскольку он выводит из общих понятий посредством дедуктивной дискурсии частные, они - заключения. Таким образом, действия нашего интеллекта будут трех родов: (1) внимать ощущениям и извлекать из них идеи вещей просто как они нам предстают (что называется воображением); (2) отвлекать от частных ощущений обобщенные понятия вещей: "здесь", "это", "так", "бытие", "становление" (что и называется рассудком); (3) улавливать и (опираясь на тот перво- принцип, что подобное ведет себя подобным образом) выводить, на этот раз уже из общих понятий, далекие от непосредственных чувственных данных заключения (умозаключение, или дискурсия). Так что, когда ум человека наполнится напечатлениями понятий о вещах, эти понятия разделяются таким образом, что одни становятся представлениями, другие - аксиоматическим знанием (многие называют последнее врожденными началами познания, но в действительности оно возникает под влиянием повторных ощущений и множества аналогичных представлений) и третьи - дедуктивными заключениями.

³² (Mens (ум) Коменский понимает в связи с mensurare (измерять) подобно тому, как это делает Николай Кузанский в диалоге "Простец об уме", 1, 57: "Умом (mens) является то, от чего возникает граница и мера (mensura) всех вещей".)

Строение воли, или свободы выбора, - как бы учрежденного в человеке божественного суда

Воля есть срединная и центральная способность разумной души свободно выбирать или отвергать познанные предметы³³. Она состоит (1) из желаний, или порывов, бесконечно стремящихся ко всякому благу и к средствам его достижения; (2) из свободы независимо ни от чего выбирать одно или другое; (3) из совести, одобряющей или осуждающей желание или нежелание до, во время и после его исполнения. В акте выбора сочетаются (а) неопределенность подлежащего решению вопроса, (б) взвешивание и (в) принятие определенного решения.

³³ (Коменский называет волю центральной способностью души, потому что, согласно его философии свободы, которая представляет собой едва ли не наиболее разработанную часть всего его мировоззрения, даже познание мира еще не гарантирует человеку правильное пользование этим миром, не исключает возможности произвольного, насильственного или опустошительного отношения к нему. Лишь свободно принятое решение встать на сторону Творца мира против сил зла впервые делает человека, которому мир всегда подчиняется, спасителем и обновителем не только мира, но и самой природы (см.: Blekastad М. Comenius..., с. 692).)

Строение аффектов

Аффект души есть то или иное ее страдательное состояние, когда она взволнована чувственным восприятием вещей. Таким образом, источник аффекта - всегда чувство, внешнее или внутреннее (воображение). Его форма - движение к вещи, от вещи или попеременно в том и другом направлении. При восприятии прекрасной, многообещающей и потому прекрасной вещи возникает общая любовь к ней, включающая (1) наслаждение; (2) влечение, или желание овладеть ею; (3) поиски средств к достижению этого, то есть заботу и старание; (4) надежду при обнаружении таких средств; (5) отсюда радость и новое стремление; (6) веселье при получении самой вещи; (7) упоение ее обладанием и разливающееся в душе удовлетворение (потом перерастающее в пресыщение и отвращение). Наоборот, от предвкушения чего-то безобразного, вредоносного и нежеланного возникает неприязнь к такой вещи, включающая в себя другую седмицу аффектов: (1) неудовольствие; (2) отталкивание; (3) стремление избежать вещи; (4) при невозможности без труда избежать ее - боязнь, или опасение; (5) от опасения - забота; (6) от заботы - подавленность, (7) а если всё равно нет избавления, приходит страх, испуг, мука, тоска, отчаяние, душу теснит сознание безнадежности, которое зовется горечью. Если потом удается найти средство к спасению, приходит опамятование.

Во всяком аффекте сочетаются (1) материя (занимающая также место действующей причины), а именно приятно или неприятно воздействующие на наше воображение вещи; (2) форма, а именно непрестанное беспокойство воображения; и (3) цель, а именно самосохранение: всякая вещь любит свое состояние и в меру возможности сохраняет себя в нем, а потому ненавидит вредное, любит полезное, от первого отвращается, ко второму обращается; опасаясь близости вредных или вредоносных вещей, она склоняется к бегству, и наоборот, гонится за тем, что обещает ей процветание.

Аксиома. Аффекты присущи всякому созданию, но совершеннейшему - совершеннейшим образом.

У людей аффекты приобретают удивительно разнообразные формы, (1) смотря по различию вещей, или предметов, (2) смотря по различию восприятия, (3) смотря по различию душевного склада. В самом деле, один и тот же человек то любит, то ненавидит,; смотря по тому, предстают ли ему приятные или неприятные предметы. Но даже один и тот же предмет он любит то больше, то меньше, смотря по тому, насколько он внимателен к вещи и как расценивает ее. Потом, в равной мере воспринятая и оцененная вещь всё равно воздействует на одного иначе, чем на другого, из-за различия и огромного разнообразия в душевном расположении. Отсюда слова поэта: "Каждого страсть своя увлекает"³⁴; и если кто любит ворону, для него ворона - сестра Аполлона. На какое душевное расположение приходятся волнующие душу вещи, такие они и возбуждают аффекты.

³⁴ (Вергилий. Эклога 2, 65.)

Аксиомы

1. Наши аффекты разнообразны потому, что мы вращаемся в мире среди разнообразных вещей.

2. Аффекты каждого соответствуют его природной предрасположенности.

3. Даже одна и та же вещь аффицирует одного и того же человека по-разному, смотря по живости или вялости его воображения.

4. Сколько страстей, столько чувств; сколько чувств, столько разнообразия.

Человек, создание сложного устройства, больше всех других подвержен страстям и переменам, ведь он причастен всем вещам, какие только есть в мире. Однако его аффекты можно свести, вернее всего, к семи видам, из которых три возникают от ощущения блага, три-от ощущения зла, а седьмое - от столкновения того и другого. А именно благо в настоящем дает радость, ожидаемое в будущем - надежду, прошлое - довольство; будущее зло - опасение и боязнь, настоящее - печаль и смятение, прошлое - раскаяние и скорбь, жалость или επιχαιρεχαχιαν³⁵. Смешанный аффект - гнев, т. е. жажда мщения, складывающаяся из боли и удовлетворения.

³⁵ ("Злорадство" (греч.) - термин аристотелевской психологии (Аристотель. Этика Ннкомахова, II 6, 1107а 10:7, 1108b 1; Риторика, II 9, 1386b 34 и др.).)

5. Страсть возникает в человеке от троякого начала: (1) от внешних предметов, (2) от гуморов тела и (3) от самой души. См. об этом выше и ниже.

Строение деятельной способности

Следует третье напечатление бесконечности в человеке - бесконечная способность к действию, исполнению и осуществлению, или аппарат человеческого всемогущества.

1. Исполнительную способность составляют предшествующие ей аффекты, или движения души, посылающие ум к предметам; сопутствующие ей порыв, стремление, применение орудий (рука есть орудие орудий, но в сочетании с другими членами тела); следующее за ней обладание, удовлетворяющееся достигнутым.

2. Цель человеческих действий - блаженство, или высшее благо. Признак этого - (1) всеобщий внутренний инстинкт, заставляющий человека хотеть себе добра и отвергать всё неблагоприятное, - причем, чем лучше и прекраснее ему кажется вещь, тем сильнее его влечение, и так без конца; а смерть и гибель для него ужасны. (2) Он наделен чувством и разумом, так что умеет выбирать между злом и добром, распознавая большее и меньшее добро; волей, так что добивается выбранного и всем существом привязывается к нему; способностью удовлетворяться по достижении блага.

3. Толкающих нас к действию начал три: (1) сам по себе ум со своим внутренним инстинктом и накопленными знаниями, то есть соображениями; (2) гуморы тела, подающие уму повод ко всё новым и новым соображениям и стремлениям; (3) внешние предметы, разнообразно предстающие нам и предоставляющие уму случай обдумывать и во лить те или иные вещи(...)

4. Орудие деятельной способности - прежде всего рука, посредством которой человек искусно производит всё, что может и должен делать (не случайно руку называют орудием орудий³⁶). Для возможности этого он наделен парой рук: одной держать, другой действовать. Для хватания, протягивания и подавания вещей каждая рука создана длинной, для движения во все стороны - гибкой (снабженной многими сочленениями), для разнообразия действий - разделенной на пальцы и т. д.

³⁶ (Ср. Аристотель. О душе, III 8, 432а 1.)

(5.) Не меньше, чем в других вещах, в строении и расположении человеческих рук ясно проглядывает дивная божия премудрость. Это - орудие орудий, удобнейший инструмент для ловкого исполнения почти бесчисленных вещей: на пальцах ведем десятичный счет; перстом, ладонью, пядью, локтем, саженью мерим; рукой взвешиваем; ладонью разглаживаем, как утюгом; кулаком ударяем, как молотом; сжатыми пальцами ухватываем, как клещами; ногтями соскребаем. Но руки приспособлены и для решения множества философских, возвышенных, развлекательных и полезных задач. По линиям руки можно с большой вероятностью узнать (1) состояние сердца, головы, печени человека и даже в плохом он или добром здравии и, больше того, (2) склад его темперамента, а отсюда предрасположенность к нравственности и порокам³⁷.(3) Главное, в ней можно явственно видеть компендий математических дисциплин. (4) В самом деле, при определенном небольшом изгибе пальцев она образует нечто вроде Пифагорова стола³⁸. (5) При солнечном свете она уподобляется солнечным часам и позволяет разузнать час дня и даже (6) в ночное время по расположению Полярной звезды и Большой Медведицы может указать правильное время ночи. (7) Всё, что в целом календаре говорится о месяцах, новолуниях, полнолуниях, золотых числах, Иоанн Клавий с большим мастерством учит узнавать по суставам кисти.

³⁷ (Хиромантия в эпоху Коменского была предметом серьезных исследований. Она была освящена авторитетом самого Аристотеля, который считал возможным заключать по линиям на ладони, например, продолжительность человеческой жизни (Фрагменты, № 261, 1526а 18, 20; "Описание животных", I 15, 493b 33; "Проблемы", X 49, 896а 37).)

³⁸ (Стол Пифагора, или счетная доска (абака) Пифагора, - таблица, разделенная на квадратные поля, в которых расписаны производные чисел, расположенных в верхнем горизонтальном и в левом вертикальном ряду. Здесь: распространенный с античности, но особенно популярный в средневековой Европе и Азии небольшой счетный инструмент, похожий на современные счеты, но имевший на каждой спице не по 10, а по 4 и 5 подвижных или неподвижных бусинок (весь инструмент умещался на ладони). Полусогнутая ладонь образует точное подобие такой абаки. Начиная с XIV в. абаки в Европе постепенно вытеснялись другими (в основном письменными) способами счета, в немалой мере вследствие распространения арабской системы счисления.)

Мир искусства, или пятая ступень пансофического просвещения, представляющая для обозрения четвертый мир, сотворенный человеком мир искусства вместе со всем, что произведено человеческой изобретательностью

Синопсис мира искусства:

I. Что такое мир искусства и каковы его начала.

II. О его создателе - искусстве.

III. Искусство искусного рассмотрения телесных начал: материи, духа, огня, а также элементов.

IV. Искусство искусного рассмотрения растений.

V. Искусство искусного рассмотрения небесных явлений и минералов.

VI. Искусство искусного рассмотрения животных.

VII. Искусства управления человеческой природой как в отношении тела, так и в отношении души.

VIII. Искусства, касающиеся свойств вещей.

IX. О совершенстве мира искусства и о случающихся в нем недостатках и уродствах.

X. О правительнице мира искусства [премудрости] и о конечной цели искусств.

Глава I. Что такое мир искусства и каковы его начала?

1. Собираясь произвести эту осязаемую мировую совокупность вещей, Бог взял соразмерную своему всемогуществу материю, ничто, то есть громадную и пустую бездну, и образовал из нее всё; а закончил он свой труд предметом, соразмерным своей премудрости, созданием по образу своему, которое он нарек человеком.

2. Поставив его в этом вещественном мире своим местоблюстителем, наделив его способностью подражать своей премудрости, он назначил ему соразмерную его силе область действия, а именно все сотворенные им создания, чтобы, созерцая их, разграничивая их именованиями, вольно подражая им, используя, переделывая и преобразуя их, человек бесчисленными способами умножал свою радость и счастье. (...)

4. (...) Что в области видимых творений выше или замечательнее человека? Что может быть поэтому справедливее, чем отдать на суд человеку всё, что существует ради него? В самом деле, нет в мире вещи, которая не подчинилась бы человеческой изобретательности: он покоряет огнем металл, а металлом - дерево, камни, диких зверей и проч.; из камней он сооружает жилища и замки; уловляет и заставляет себе служить даже ветры для морских плаваний и других нужд; плавает с рыбами, движется по земле с животными, летает по морю на крыльях ветра. Нет в мире вещи, которую он не умел бы (или, по крайней мере, не стремился) применить, которой он не отважился бы подражать и которую не взялся бы приспособить для своих нужд или удовольствий. Он один умеет пользоваться огнем, к которому прочие живые существа боятся даже прикоснуться. С помощью астрономии он предписывает законы даже небесным сферам и звездам, предрассчитывает и предсказывает восход и заход солнца и все изменения вплоть до будущих лет - и всё так и происходит. (...)

Глава II. Об искусстве, создателе этого мира; что оно такое и каковы его части, а именно применение, подражание, преображение

Мы называем искусством практическую изобретательность человека, направленную на создания природы. Дело искусства - троякий подход к произведениям природы: (1) применение вещей каковы они есть и как они сами по себе ведут себя; (2) преображение вещей по желанию, или управление ими; (3) подражание действию вещей³⁹. Эти три подхода проистекают из единства, истины, блага⁴⁰. В самом деле, (1) применение вещи есть присоединение ее к себе в качестве орудия с целью достижения чего-либо; (2) подражать вещи значит следовать ее истине, составляя для себя и развертывая представление о каком-либо действии; (3) управление вещью есть сохранение ее благих свойств, чтобы она давала ожидаемое от нее, или умножение их, чтобы польза от нее была больше. Те же три подхода следуют и из наших способностей: знания, воли и силы. В самом деле, мы (1) желаем применять вещи, поскольку они хороши и полезны; (2) мы в силах управлять ими, поскольку обладаем разумом; (3) мы знаем, как подражать им.

³⁹ (Imitatio - "подражание", может быть переведено также "изображение", "воссоздание", "воспроизведение".)

⁴⁰ (Еще один пример конструирования понятий у Коменского: единство, истина и благо как верховные свойства божества проецируются на искусство человека как образа божия, и оказывается, что искусство обладает сходными тремя моментами: единству соответствует включение вещи в единство человеческой практики, истине - следование закономерностям вещи, благу - употребление вещи для желаемых целей. Тем самым между двумя рядами явлений (сущностью бога и сущностью искусства) намечается параллелизм, прослеживание которого и составляет суть синкризиса.)

Основополагающая причина этих трех подходов искусства трояка. (1) Всё существующее и видимое, слышимое, обоняемое, вкушаемое, осязаемое существует ради нас; следовательно, надо позаботиться, чтобы ничто не осталось без применения. (2) Всё видимое, слышимое и т. д. есть проявление божественной премудрости, а тем самым образец для подражания нашим искусствам; следовательно, надо как-то постараться, чтобы мы умели всему этому подражать. (3) Всё существующее и т. д. предназначено для служения нам (мы созданы властителями всего); следовательно, всё это нужно каким-либо образом приспособить для нашего употребления через правомерное управление вещами.

3. Применение вещей есть приспособление их для какой-либо пользы, нашей или других людей, без нарушения природы этих вещей (таково, например, применение солнца, ветра и т. д.)(...)

4. Управление вещами есть приспособление их с тем, чтобы они лучше делали свойственное им или делали по нашему желанию несвойственное, а то и полное их видоизменение. По первому способу управляет своим быком пахарь; по второму [приспосабливают и видоизменяют свой материал] мясник, кожевник, портной, и здесь искусство всего больше гордится взятой у природы добычей. (...)

5. Подражание есть видоизменение нас самих по образцу вещей для исполнения с помощью искусства того, что вещи исполняют по природе. (...)

Аксиома. Что бы ни совершало какое бы то ни было творение, оно учит нас тому, как нам при необходимости следовало бы совершать то же самое. В самом деле, человеческие изобретения не что иное, как подражания природе, независимо от того, понимают люди, что они подражают здесь Богу, или нет. Например, (1) бомбарды - подражание молнии: выстрел происходит по сходным причинам; (2) часы - подражание небу; (3) винокурение - дождю; (4) стекло - горному хрусталю; (5) очки - глазам; (6) ткань, сукна, полотна, бумаги - подражание коже и телесным пленкам; (7) искусство варки - солнцу, от тепла которого созревают плоды; (8) детское пускание пузырей из растертого мыла - пузырям на воде и т. д.

Глава VII. Искусство умелого обращения с человеческой природой в отношении как тела, так и души

Искусство хорошего самочувствия, включающее диететику и медицину

7. Каковы же средства сохранения жизни и здоровья? Их прежде всего два: диета и медицина. Диета стремится предупредить болезни, медицина изгоняет или ослабляет их, если они внедрились. (Третьим сюда можно добавить благочестие.)

8. Что такое диета? Это строгий порядок повседневного образа жизни для поддержания тела и духа и предотвращения болезней. Греческое διαιτη - от διαιτασυαι, "есть"⁴¹; действительно, диета требует прежде всего должной меры при введении в наше тело пищи и питья, хотя к диете относятся и другие вещи, способные укреплять или разрушать здоровье: движение и покой, бодрствование и сон, воздействие тепла и холода, разнообразные окуривания и подобное. Простейший, легчайший, надежнейший и во всех отношениях превосходнейший порядок соблюдения диеты тот, который Бог предписал развращенному грехопадением человеку: "В поте лица твоего будешь есть хлеб"⁴². В самом деле, пока праотцы соблюдали это - (1) довольствовались хлебом, то есть простой пищей без приготовления изысканных яств, и (2) трудились, движением вырабатывая в себе естественное тепло, (3) причем до пота, то есть выгоняя из тела всё лишнее не очистительными лекарствами, купаниями, банками, кровопусканиями, а постоянным потоотделением,- они были здоровы, полны сил и жили по нескольку веков⁴³. Жизнь нашего тела упорядоченна, словно часы: будешь обращаться с ними небрежно - они каждую минуту могут сломаться, осмотрительно - проработают годы и годы. Распад и смерть нашего тела приходит, как мы видели в "Физике", или от старческого увядания всего тела, или от разрушения и повреждения какого-то жизненно важного члена, или от внешнего насилия. Таким образом, суть хорошей диеты - избежание насильственных воздействий, неумеренности (от которой бывает разложение или воспаление жизненных органов) и чрезмерной заботы (которая иссушает жизненную влагу и ускоряет увядание).

⁴¹ (В действительности diaitasthai - "вести определенный образ жизни" возникло как глагол от имени существительного diaita - "образ жизни", "продовольствие".)

⁴² (Быт. 3, 19.)

⁴³ (Согласно Библии, Адам жил девятьсот тридцать лет, его сын Сиф - девятьсот двенадцать лет, сын Сифа Енос - девятьсот пять лет и т. д. Всех дольше жил Мафусаил - девятьсот шестьдесят девять лет (Быт. 5).)

Медицина есть искусство сохранять человеку доброе здоровье и восстанавливать пошатнувшееся. Она требует трех вещей: (1) знания о здоровье и болезнях; (2) сведений о заложенных в вещах целительных силах; (3) умения прилагать действенные начала к страдательным. (Но из какой всеобщей идеи всё это идет? Ведь вышесказанное частно и неприложимо к политике, теологии, даже к хирургии. - Ответ: из идеи исправления. Тут заранее требуется (1) понимание нарушения, то есть знание того, что подлежит исправлению; (2) знание восстановительных средств, то есть знание "чем?"; (3) умение применить средства, то есть знание "как?".)

Отсюда вытекают следующие аксиомы:

I. Не врач тот, кто не знает всего совершающегося в живом теле.

II. Плох врач без всестороннего знания лекарств.

III. Несчастен врач без умения применять лекарства.

IV. Чем шире у врача познание этих трех вещей, тем он лучше. Познание макрокосма и микрокосма добывается с помощью анатомии⁴⁴, лекарств - с помощью ботаники и химии, путей лечения - с помощью навыка и опыта. (...)

⁴⁴ (Т. е. ввиду сходства между человеком - микрокосмом и космосом изучение анатомии человека способно приоткрыть устройство Вселенной.)

О высоком достоинстве медицины говорит (1) достоинство ее предмета, человеческого тела, или самого человека, коль скоро медицина должна сохранить ему жизнь и подготовить его для необходимых жизненных дел; (2) ее цель, то есть подражание творцу путем сохранения существования превосходнейшего из творений и убережение его от гибели; (3) пример Сына божия, который на земле занимался только исцелением душ и тел. Так что необдуманно поступил мир, поставив врачей после правоведов⁴⁵: у последних менее благородный предмет, внешние блага, да и Сын божий своим примером не одобрил эту профессию, ведь он не пожелал делить наследство между братьями, считая как бы недостойным вмешиваться в тяжбу безрассудных людей, которые не удовлетворились природным законом "не делай другому, чего не хочешь, чтобы делали тебе".

⁴⁵ (В общепринятом антично-средневековом "разделении частей философии" последняя имела две части, а именно высшую, теоретическую (созерцательную), и низшую, практическую. В практической опять-таки различались "деятельная" часть, куда входили этика, политика, экономика и обе системы права (т. е. гражданское и каноническое право), и "исполнительная" (низшая) часть, куда входили ткацкое, военное, мореходное искусства, сельское хозяйство, охота и лишь после нее - медицина.)

Врач опирается на (1) авторитет предшественников, (2) разум, (3) опыт. Однако запомни аксиому: в медицине опыт важнее разума, а разум - авторитета. В самом деле, велик авторитет Гиппократа, Галена, других врачей, но если опыт и разум им противоречат, следовать авторитетам нельзя; опять-таки, если опыт постоянно спорит с разумом, надо больше верить опыту. Недаром особенной славы удостаиваются опытнейшие врачи, ведь до приобретения опыта никакая теория не поможет.

Предмет медицины - нарушенное здоровье. Здесь надо точно различать болезнь, ее причину и симптомы. Это известное в медицинской науке различение идет от начал "что?", "почему?", "какое?"⁴⁶.

⁴⁶ (Категории сущности ("что") соответствует природа болезни, категории причины ("почему") - этиология болезни, категории качества ("какое") - характер протекания болезни. Ср. выше - примеч. 23 и 40.)

Обязанностей врача три: (1) знать болезни, лекарства от болезней и способы их применения; (2) проводить лечение, останавливать и изгонять болезнь; (3) не допускать рецидивов болезни. Соответственно медицинская теория имеет три части: знание (1) видов болезней с их различными симптомами; (2) свойств растений и других веществ, из которых приготовляются лекарства; (3) способа их применения для больных с разным телесным сложением. Или еще: при лечении надо принимать во внимание (1) причины болезней, (2) средства от всевозможных болезней, (3) способы применения этих средств (когда, сколько, как и т. д.).

Однако виды и причины болезней нельзя знать, если не познать в полноте природу жизни и здоровья, т. е. строение тела и назначение всего происходящего в нем. В самом деле, желая исправить какую бы то ни было вещь, мы должны знать ее правильное устройство; дерзким и безрассудным вторжением мы, пожалуй, только разрушим ее. Отсюда и получается, что неопытные врачи больше убивают, чем исцеляют. Иногда бывает, что и опытный врач, против ожидания, убьет больного; но, по Ульпиану⁴⁷, "смертельный исход не должен вменяться врачу в вину; в вину ему вменяется то, что допущено им по неопытности".

⁴⁷ (Домиций Ульпиан - римский юрист II-III вв. н. э. )

Лечебные средства бывают либо профилактические, либо исцеляющие, либо укрепляющие. Для профилактики пользуются более слабыми лекарствами. Лекарства изготовляются или из растительных, или из минеральных веществ. Первые слабее, вторые сильнее, а потому опаснее при неумелом применении, однако и действеннее при трудноизлечимых болезнях. Химические лекарства действенней Галеновых (поскольку сосредоточенная сила крепче), однако Галеновы надежней, потому что как менее ядовитые они меньше способны повредить при допущении ошибки. Лучшее лекарство то, которое снимает болезнь быстро, надежно и без тягот. Такова, пожалуй, диететика. Следовало бы кому-нибудь написать "Диететическую медицину", т. е. книгу о том, как наиболее распространенные болезни можно лечить одной диетой. Однако приемы такого лечения должны быть безошибочны и выверены опытом. Есть определенные основания считать это осуществимым, особенно в отношении хронических болезней.

Насколько трудна медицина, показывает Бэкон Веруламский; насколько излишним было ее применение в старину, когда смертные не ведали роскоши, прочтешь у Сенеки; а насколько она пока еще несовершенна, учит опыт, всеобщий наставник. Хотя надо верить, что для всякого страдательного начала у Бога припасено свое действующее начало, однако мы пока еще так далеки от познания того и другого, что вопиющим образом не знаем еще в достаточной мере ни болезней, присущих человеческой природе, ни лекарств от них. Даже пустяковые болезни приковывают нас к постели.

Итак, требуется точная наука о болезнях человека и о противопоставляемых им лекарствах - (1) всех, допускающих (2) надежное и (3) легкое применение. Этого не достичь, если не будет создана исчерпывающая, истинная и ясная наука о человеческой природе. Если у тебя нет врача, пусть врачом твоим будут (1) веселье сердца, (2) покой и (3) диета. О веселье сердца смотри Притчи Соломоновы (12, 25), о покое и диете - Корнелия Цельса. Воздержанием и диетой излечиваются тяжелейшие болезни. (...)

Высшее достижение медицины - продление жизни, то есть замедление старости и неопадающий цвет молодости. О достижении долголетия говорилось выше. Кроме упомянутого есть и еще способ жить долго и много, поистине требующий искусства: сбережение жизни, то есть растрата ее только на важное; ведь если бережливость по праву входит в искусство богатеть, то и жизненная бережливость - тоже искусство (см.: Сенека "О краткости жизни", гл. 6 и 7). Поистине жизнь надо мерить не летами или сединами, а только тем, на что она потрачена. Искусство это необходимо, и оно должно быть усвоено, чтобы ни с кем больше не случалось того, что сейчас еще случается со многими, кого жизнь оставляет во время самой подготовки к жизни. В самом деле, кто не достигает жизненной зрелости, или вовсе не задумывается о сути жизни, или ленив в размышлениях об этом, тот готовится начать жить, но так ничего не начинает и не живет: находится здесь на земле и не знает зачем, отходит и не знает куда. Жалкая картина!

Искусства ума

1. Предметов ума три: истина, благо и возможное и должное. (Знать всю истину, хотеть блага, мочь возможное - цель человеческого совершенствования; искание истины, наслаждение всем благом и испытание всего возможного - средства к достижению этой цели; соблюдение должного образа действий - форма, и т. д.)

2. И способностей у него три: интеллект, воля, дух.

3. Действий тоже три: понимание, избрание и осуществление. (Человеческий интеллект бесконечен и способен понять всё, будь то добро или зло, пределы чего он может охватить, а именно всё, что определяется истиной вещей. Воля человека определяется [только] благом. Человеческая потенция (posse) определяется соотношением возможного для человека и имеющихся у человека орудий. Воля направляется к выбору или отвержению чего бы то ни было интеллектом: что интеллект считает благом, [к тому стремится воля]. Чем уверенней понимание интеллекта, тем уверенней избрание и отвержение и тем напряженней порыв к достижению вещи или избежанию ее. Интеллект, воля и силы в один момент времени обращены только к одному предмету, в разное время - к разным, в бесконечное - к бесконечному их числу.)

4. Наконец, направляющих начал ума опять же три: врожденные идеи, инстинкты и порывы, в силу которых все мы мыслим, волим и совершаем всё.

5. В каждом из них надо обращать внимание на три вещи: (1) применение, (2) подражание, (3) управление. А именно (1) кто не пользуется умом для понимания, воления, дерзания, тот коснеет (применение); (2) кто не соблюдает законов ума, тот в своем понимании, волении, дерзании совершает ошибки (подражание), (3) кто не направляет ум как бы уздой к пониманию истины, избранию блага, деланию должного, тот сбивается с пути (управление).

6. Однако главная и величайшая нужда - это постоянное управление. (В самом деле, неприменение ума и косность не так уж часто встречаются и легко преодолеваются самой жизненной практикой; подражание себе и другим тоже происходит как бы постоянно; наоборот, из-за неверного применения, из-за неправильного использования, из-за недолжного подражания непрестанно и страшно заблуждаются едва ли не все. Здесь-то и требуется искусство непрестанного управления.)

7. Управление умом должно быть трояким: с помощью доказательства, увещания и призыва. Инструментами здесь служат теоремы, постулаты и проблемы. Соответственно, (1) чтобы интеллект понял истину, ты должен доказывать ее теоремами; (2) чтобы воля избрала благо, ты должен склонять ее постулатами; (3) чтобы дух приступил к исполнению должного, ты должен ставить перед ним проблемы.

8. Теоретическое пользование или управление собственным умом именуется матетикой, чужим - дидактикой.

(Тут разъясняется, что значит учиться, на чем учатся и как.)

1. Матетика есть искусство учиться (от греческого "выучить").

2. Учиться значит стремиться познать вещь.

3. Знание есть обладание вещью в разуме, причем на трех ступенях: (1) ее существования, (2) ее причин, (3) ее применения. Через эти три ступени мы приходим к познанию, осмыслению и применению вещи. Первое называется просто знанием, второе пониманием, третье употреблением, пользованием, обращением с вещью. (NB. Некоторые говорят здесь о трех ступенях достоверного знания: (1) эмпирической, (2) эпистемической и (3) эвристической. В самом деле, сперва мы на опыте узнаем, что вещь имеет место. Потом через познание причин понимаем, какова она. А к эвристике относится знание того, что из нее можно получить, то есть насколько разнообразным может быть ее действие. Пример первого: землемер научается измерять расстояние на местности с помощью диоптры⁴⁸, пронаблюдав несколько раз соответствие между показанием прибора и замером на местности, хоть и не знает, на каком основании это у него выходит. Пример второго: геометр по VI книге Евклида умеет объяснить основания измерений на местности. Пример третьего: ученый продвинулся настолько, что способен разрешать нерешенные проблемы, открывать новые темы и устанавливать новые законы. Ступень знания, называемая принятием на веру, - когда без рассмотрения самой вещи соглашаются с мнением наставника, - отвергается и из основательного философского исследования изгоняется; она недостойна человеческого разума и бесполезна тем, кто хочет по-настоящему продвинуться в познании.)

⁴⁸ (Диоптра - круг на штативе с неподвижным внешним окаймлением, на котором нанесены деления - градусы, и подвижным (вращающимся) визирным устройством в середине круга. Расположенный горизонтально, применялся для измерения расстояний на местности; расположенный вертикально, служил для измерения высоты предметов.)

4. Знание, что вещь есть, - первая ступень, или фундамент, познания (оно дает поверхностную осведомленность о вещи)⁴⁹.

⁴⁹ (Различение между знанием, что вещь есть, и знанием, что есть вещь, идет от Аристотеля ("Вторая аналитика", II 1).)

5. Знание причин, в силу которых вещь есть, - полная ступень познания, его сердцевина (оно дает внутреннее познание вещи, то есть понимание того, из каких частей состоит вещь, как части соотносятся между собой и какими связями скреплены, как благодаря этим связям они делают совокупность вещи тем, чем она должна быть).

6. Знание применения вещи - высшая ступень, или венец, познания. Это последняя вершина мудрости: она дает способ применения вещи, а всегда знать его и никогда не допускать злоупотребления присуще мудрому.

7. Искание есть обращение к разным источникам в попытках обнаружить что-либо. Обучающийся обращается то к самой вещи, то к своему разуму, то к уму других.

8. Соответственно, мы научаемся вещам (1) от самих вещей, постигая их чувствами, (2) от своего внутреннего знания, исследуя разумом свидетельства чувств, или (3) от других, узнавая об их ощущениях и рассуждениях. Отсюда правило: изучая чувственно постигаемые вещи, полагайся на ощущение, умопостигаемые - на разум, богооткровенные - на веру.

Выводы. (1) В вещах, доступных зрению, слуху, осязанию, верь только своим глазам, ушам, пальцам. (2) Слушая рассказы о вещах, верь только тому, что сам считаешь на разумных основаниях возможным. (3) В божественных вещах верь только Богу, то есть убедись, (а) что слышишь слова божии, в которых не бывает и не может быть ошибки, и (б) что понимаешь их в истинном смысле, идущем от Бога, а не привнесенном людьми. (4) Если какое-то чувство слабо, пусть ему поможет другое чувство. (5) Если ум не улавливает какого-то основания вещи, пусть ему поможет другое основание. (6) Если какое-то место Писания недостаточно объясняет само себя, пусть ему поможет другое место.

9. Мы исследуем чувством вещи, измеряя, исчисляя, взвешивая их⁵⁰; отсюда математика, арифметика, геометрия, искусство взвешивания и другие исследовательские искусства. Для легкости изучения или, наоборот, забывания чувственно постигаемых вещей знай: (1) ты можешь ощущать только предметы, представшие по крайней мере одному чувству; (2) с другой стороны, не ощутить представший чувствам предмет нельзя. Следовательно, (1) если хочешь познать вещи, допусти их до своих чувств, а если не хочешь их знать, остерегайся, чтобы они не предстали чувствам; (2) кто мало что допускает до своих чувств, мало знает, кто много - много.

⁵⁰ (Ср. выше - примеч. 5.)

10. Разумом мы исследуем вещи тогда, когда с помощью напечатленной в наших душах вечной истины вещей взвешиваем, что может или не может, должно или не должно быть.

Правило. Желая познать что-либо от самых оснований, рассмотри⁵¹: (1) существует ли это? (нелепо хлопотать о несуществующем и о химерах); (2) что это? (определи через род и различие⁵²); (3) каково оно? (определи через все категории); (4) как существует? Всё это познавай через (1) сходство и равенство (непознаваемое в себе познается через смежное), (2) различие и раздельность (несходство вещей, когда оно замечено, служит прекрасным светочем уму), (3) противопоставление и противоположение (противоположности очень хорошо проясняются при соположении).

⁵¹ (Эти намечаемые Коменским моменты познания соответствуют "направлениям разыскания", о которых говорит Аристотель во "Второй аналитике", II 1.)

⁵² (Согласно правилу: "Определение вещи совершается через ближайший к ней род и через ее видовое различие".)

11. Мы учимся от других, когда узнаем их суждения о вещах, либо изустно расспрашивая их и получая ответы, либо заочно читая их обращенные к нам книги. (Первое составляет искусство эротематики, расспрашивания, второе - анагностики, чтения.)

12. Поскольку для совершенства познания всё должно познаваться само через себя (вещь есть то, что она есть, мнений же о вещах - бесконечность), то пусть изучающий держится вещей, а не слов о вещах. Истину сказал сказавший не то, что говорят о вещи, а то, что она есть. Пока я не испытаю сам, чужая опытность не поможет моему незнанию: она внушает мне доверие, а не знание. Отсюда известное изречение: "Ученые не нуждаются в авторитетах"; авторитет велит только верить, доказывают же чувство и разум. Короче говоря, кто учится от других, заимствует готовые богатства; кто от своего внутреннего разума - роется в золотых копях собственного таланта, и это надежнее; кто из самих вещей - вглядывается непосредственно в их природу, и это всего вернее.

Гностика

1. Гностика есть искусство познания. (...)

6. Теоремы о познании. (1) Знание есть не мнение, но именно знание. (2) Знание при неумении применить познанное есть половинчатое незнание. (3) Вера не знание, а лишь надежда, что другие знают. (4) Мудрому присуще желание знать всё возможное и должное и нежелание знать невозможное и недолжное. (5) Может знать, что знает всё подлежащее познанию, только тот, кто заодно знает, что его познанию не подлежит (то есть только тот, кто видит цели и пределы как человеческого знания, так и незнания). (6) Таким образом, знающее незнание⁵³ - часть познания. (7) Частности бесконечны и конечным разумом охвачены быть не могут. (8) Сокрытое чувства не достигает и потому может быть воспринято только через откровение. (9) Идущее из неопределенного источника не воздействует на чувства определенным образом и потому не может быть познано с определенностью. (10) Универсалии вечны, всегда и везде неизменны и потому могут познаваться везде и всегда (то есть при рассмотрении всего частного; а каким образом - см.; Кампанелла, "Метафизика", 62). (11) С определенностью знать, что невозможно познать, - большая часть мудрости. (Наоборот, глупость или считает себя всезнающей, или не знает, что она знает и чего не знает.) (12) Чем более кто знает себя незнающим, тем больше знает. (В самом деле, чем на более высокую гору ты взберешься, тем более глубокую долину увидишь под ногами, и тьма кажется особенно темной только при ярком свете; недаром больше других оплакивают свое невежество и темноту рода человеческого такие выдающиеся мудрецы, как Соломон, Демокрит, Сократ.) (13) У думающего, что он знает то, чего не знает, двойное незнание: вещи и своего незнания (поэтому мнить о себе и заблуждаться - большое несчастье). (14) Даже частичка истинного знания есть великий свет для ума; лишь бы мы нашли способ разделить всеобщее на многие частности (так одно живое зерно, попав в добрую землю, производит бесконечное множество других, и легкое пламя свечи бывает достаточно для озарения целого дома).

⁵³ (О знающем незнании см. "Предвестник всеобщей мудрости", 110 и примеч. 84.)

7. Знание вещей заключается в доведении их до чувства. Понимание вещей заключается в обнаружении истинного строения каждой вещи (это достигается, когда ее существенные составные части приведены к соразмерности и взаимосвязанности). Применение вещи откроется, если ты покажешь, как надо обращаться с установленной таким образом вещью для достижения изначально задуманной цели. И здесь наступит успокоение, поскольку последнее возвратится к первому, а заложенное в первоначальном намерении станет последним в осуществлении.

Дидактика, или искусство обучения

1. Дидактика есть искусство обучения.

2. Обучать значит добиваться того, чтобы знание одного стало и знанием другого. (Это необходимо (1) ради славы божьей, чтобы не скрывать под сосудом дарованный нам свет премудрости; (2) ради ближних, чтобы и они, будучи приведены к свету, ходили в свете; (3) ради нас самих, нашего постоянного просветления: ведь учащий других образовывается сам.)

3. Конечная цель этого искусства - учить так, чтобы всему преподаваемому научать в совершенстве, достигая того, чтобы обучаемый не только научился всему тебе известному, но и усвоил всё, познав ранее неизвестные ему вещи так же, как знаешь их ты.

4. Это удастся, если ты сумеешь учить надежно, скоро, увлекательно: надежно - так, чтобы всё преподаваемое не могло не быть воспринято; скоро - так, чтобы всё вполне заучивалось в один раз; увлекательно - так, чтобы ученик всегда тянулся без отвращения и скуки к новому. (Первое необходимо, чтобы знание было знанием, а не мнением или видимостью; второе - чтобы нас хватило для всего множества вещей, которые мы должны уметь и знать в жизни; третье - чтобы наш ум, от природы своенравный, никогда не отшатывался от труда, но, наоборот, везде тянулся к нему как к удовольствию.)

5. Но как достичь этого? Есть три неизменных инструмента для внедрения науки в человеческие умы: примеры, или образцы, наставление и подражание, то есть применение и упражнение. Если уметь правильно ввести всё это в деятельности обучения, ученик поневоле станет усваивать всё надежно, скоро и с увлечением.

6. Научи же меня сути этих трех инструментов и их смыслу!

- Пример, или образец, есть то самое, чему ты хочешь научить другого, будь то вещь, будь то действие и что бы то ни было еще. (Всё вводимое для изучения прежде всего должно быть предложено, если это зримая вещь, зрению, если слышимая - слуху, если вкушаемая - вкусу; потом ты должен назвать ее и рассказать всё, что о ней надо знать.)

7. Наставление есть как раз такое объяснение предложенной в качестве примера вещи: что она такое, к чему, откуда, как возникла или становится и т. д.

8. Упражнение, или подражание, есть действие, в силу которого то самое, что показал, объяснил или исполнил перед учеником учитель, ученик приучается таким же точно образом показывать, объяснять и исполнять с помощью наставника, который помогает при заминках, поправляет при ошибках, поощряет к новым попыткам, пока ученик не достигнет уверенности. (...)

9. Пример, или образец, есть сама подлежащая рассмотрению и восприятию прочими чувствами вещь "живьем", или ее образ, то есть уподобление, или какое-либо другое ее воспроизведение, когда невозможно представить саму по себе вещь. (Скажем, желая познакомить ученика со слоном, дай ему возможность посмотреть его в жизни, или предложи изображение слона, или как-нибудь нарисуй его собственноручно.)

10. Свет для озарения примера, то есть наставление, - это добавляемое к показанной вещи словесное объяснение, в котором главное место занимают определение, разграничение и сравнение вещи в целом и по частям. (Определение есть свет, потому что предложенная для созерцания и уже рассмотренная вещь при правильном описании ее существенных черт ярко запечатлевается в сознании. Разграничение есть свет, поскольку неразграниченное спутанно, а путаное смутно и обременительно; да обучение и есть не что иное, как разграничение (NB), благодаря которому казавшееся спутанным приобретает ясную раздельность, и недаром говорят: "Хорошо разграничивающий хорошо учит". Сравнение со своей стороны тоже проливает свет, коль скоро непонятное в себе нередко тотчас раскрывается в сопоставлении с другим, более известным, подобно тому как приложенная для измерения мера сразу обнаруживает количество или устройство предмета.)

11. Упражнение заключается в повторных попытках подражания, возбуждаемых, направляемых, исправляемых вплоть до достижения безошибочной уверенности действий. (...)

12. Через эту троицу - примеры, наставления, упражнения - можно всем и всесовершенно внедрить все знания и надежно, и скоро, я увлекательно, если только научиться правильно применять к ученикам все три инструмента. Всё равно, один ли будет ученик, или десять, или сто, или тысяча, - надо лишь проследить, чтобы все могли видеть, слышать, делать всё. Сила и достоинство этого истинного метода будет в том, что и толпа окажется не помехой; наоборот, пусть примерами и подражанием многие взаимно побуждают, подстегивают, поощряют друг друга и тем самым благодаря парресии⁵⁴ движутся к цели воспитания, - лишь бы один и тот же урок единовременно выполнялся всеми и лишь бы все были одинаково прилежны и прилежно делали всё. Впрочем, не надо забывать и особые приемы применения вышеназванной троицы с тем, чтобы всё делалось надежно, скоро и с увлечением. Перейдем же к этим приемам.

⁵⁴ (Парресия (от pan - "всё" и rbesis - "речь", "высказывание") - свобода, прежде всего - свобода слова (понятие древнегреческой демократии).)

13. Надежно и основательно применит при обучении все три инструмента преподавания тот, кто постарается пользоваться ими (1) в совокупности, (2) в должном порядке, (3) действенным образом.

14. В совокупности применит их тот, кто никогда не упустит из виду ни примеров, ни наставлений, ни упражнений и кто добьется, чтобы примеры были исчерпывающими в целом и во всех частях, разъяснения - всесторонними, а подражание - совершенным. (...)

15. В должном порядке применит их тот, кто всегда поставит во главе пример, или образец, готовой или подлежащей исполнению вещи, пример всегда восполнит разъяснением (почему и как вещь возникла или возникает) и, наконец, научит подражать всесторонне и полно рассмотренной и понятой вещи. (Впрочем, применяя каждое из этого по отдельности, надо тоже соблюдать порядок: пример показывай и объясняй сперва целиком, потом его главные, затем меньшие и, наконец, мельчайшие части, потому что так всё сможет понять любой ум; наоборот, при подражании держись противоположного, а именно начинай с правильного исполнения самого малого, потом пробуй более сложное и в последнюю очередь переходи к сложнейшему, то есть целому.)

16. Действенным образом применит их тот, кто, пробудив ко вниманию все чувства человека, и для рассмотрения примера предоставит нужное время, и объяснение причин вещей не прекратит вплоть до отчетливого восприятия всеми и каждым всего в целом и в отдельности (что поможет выявить скорая и частая проверка), и, наконец, постоянной практикой будет поощрять подражание, пока на самом опыте не обнаружится умение [учеников] в точности исполнить всё. (...)

17. Особенно помогает основательности научения, когда при преподании чувственно постигаемого чувства вполне погружаются в свои объекты, умопостигаемого - вполне раскрываются разумные основания вещей, а божественного - вполне доводится до сознания божие величие. (Кто, разъясняя различия цветов, звуков, вкусов и т. д., действует лишь словом и не преподносит вместе с тем для распознания зрению - цвета, слуху - звуки, нёбу - вкусы, тот учит скучно и оставляет ученика без достоверного знания. Опять же, кто без объяснения причин вещей - целевой, формальной, материальной, действующей - желает внедрить понимание вещей и ждет, что ученик у него ясно и отчетливо увидит, что именно есть вещь, для чего она, благодаря чему отвечает своему назначению, в какой материи и кем напечатлена или подлежит напечатлению ее форма, - тот пусть не питает надежду на серьезные успехи ученика, потому что без усмотрения причин не может быть никаких проблесков понимания, ничто не может осесть в памяти и нет оснований для прочного и надежного знания. Во-вторых, не умеющий обосновать свои познания говорит наподобие бессловесного скота или, по крайней мере, обращается к другому как к бессловесному скоту; во всяком случае, такой не вполне причастен человечности и воспитывает не вполне человека. В самом деле, как говорит Цицерон, "человек есть живое существо, исполненное разума, и поэтому его надо постоянно подкреплять разумным смыслом и питать зерном истины, если только мы хотим, чтобы он не истощался, увядая и дряхлея, но полнился светом"⁵⁵. И, наконец, кто преподает божественные предметы, полагаясь не на божественный, а на какой-то другой авторитет, собирает учеников не Богу, но себе или другим, то есть служит тщете.)

⁵⁵ (Цицерон. О законах, I 22.)

18. Скорое обучение коренится в краткости предметов, слов и действий.

19. Краткости в предметах достигнешь, если постараешься (1) учить не всему, а только основному; (2) ничему не учить разрозненно, а всему, по возможности, во взаимосвязи; (3) ничего не выставлять совершенно новым и нуждающимся в новых основаниях, но всё - как бы вытекающим из уже известных и принятых предпосылок. (...)

20. Сжатости в словах достигнешь, во-первых, если к допускающей краткое объяснение вещи ничего не будешь добавлять сверх необходимого, а во-вторых, не будешь повторять ничего однажды сказанного ни теми же, ни другими словами. (В самом деле, зачем вводить два названия, когда можно обойтись одним? То же относится к целой фразе, к периоду. И ради какой цели? Всё излишнее окажется напрасным, а благоразумному свойственно не делать ничего напрасно, откуда общеизвестная истина: "Речь мудрого кратка". Излишнее не только напрасно, но даже и вредно, и безобразно: повторять что-то в тех же словах - получится тавтология, в других - покажется, что ты учишь чему-то другому, отличному от прежнего, и слушатели собьются с толку.)

21. Краткость действий удастся тебе, если начнешь обучение с того, с чего надо, т. е. будешь объяснять вещь через уже известное, чтобы сразу же прояснился ее смысл и не останавливаясь на воспринятой, понятой, отработанной вещи, будешь тотчас переходить к другой. (Вряд ли когда нам попадаются столь неотесанные ученики, чтобы совершенно ничего не понять в только что объясненной вещи. Поэтому наша задача - просто восполнять то, что мы чувствуем еще недостаточно объясненным, направляя свет научения только туда, где обучаемый явно нуждается в свете, при постоянной опоре на понятое ранее. Тогда не потребуется больших трудов: легко объяснить что-либо частное, исходя из его общей идеи, или подобное - через подобное. К примеру, возникновение камней во внутренностях животных не придется долго объяснять тому, кто знает, как образуются каменные породы в недрах земли.)

22. Очень большого сокращения действий ты достигнешь, если ни на чем не задержишься дольше необходимого, но, покончив с одним, будешь тут же переходить к другому. (Трудно поверить, с какой скоростью можно продвигаться, занимаясь с неизменным постоянством и не допуская праздных провалов в использовании времени. Знаю: бывают случаи, когда надо задерживаться на предмете, разнообразно преподнося одну и ту же вещь; однако это относится уже не к простой дидактике, а к искусству словесного убеждения.)

23. Опять-таки не придется подолгу задерживаться на одном, если ты первым делом объявишь, что намерен показать, рассказать, сделать, а потом по порядку покажешь, расскажешь, сделаешь, плавно переходя по мере надобности от одного к другому или умело возвращаясь к теме после необходимого отступления. (В самом деле, случается и отступить от основного урока или от естественного порядка действий, но надо стараться не заходить тут слишком далеко, чтобы не впасть вместе с учениками в посторонние детали и не упустить цель урока. Неумение возвратиться к теме после отступления - верх бестолковости и верный путь в лабиринты путаницы; учитель должен всегда этого остерегаться.)

24. Увлекательности уроков прежде всего способствует прозрачность, причем троякая: в вещах, словах и действиях. (По сути дела, обучающий скоро и основательно тем самым уже и увлекает, и радует людей правильного ума, жаждущих истинного образования; вместе с тем не надо пренебрегать и некоей стратегией увлекательного обучения.)

25. Ты сделаешь изложение прозрачным, если будешь постоянно раскрывать членение, ступенчатую последовательность и параллелизм вещей⁵⁶.

⁵⁶ (О параллелизме вещей см. "Панавгия", гл. X, конец, и примеч. 12.)

26. Членение: коль скоро всякая вещь (и слово, и мысль) механически составлена⁵⁷ из определенных частей, надо в каждом случае наглядно показать этот механический состав. ((...) Раскрытие его во всем станет величайшим удовольствием, вызовет неослабное внимание сделает познание вещей прочным и на протяжении всей жизни плодотворным. Поистине, всё благоразумие человеческих действий опирается на понимание подробного состава каждой вещи. (...))

⁵⁷ (Из той огромной роли, которая отводится понятию механизма в философии Коменского, нет никаких оснований делать выводы о "механицизме" его мировоззрения. Говоря о мире как машине, он имеет в виду лишь гармоничность, взаимосогласованность, закономерность мироустройства, его открытость для точного, "математического" исследования. О математике у Коменского см. "Предвестник всеобщей мудрости", примеч. 53; о понятии мировой машины - "Панавгия", примеч. 5.)

27. Ступенчатую последовательность: всегда и во всем, начав с первого начала, через срединное продвигайся к высшему, то есть от простейшего через составное - к сложнейшему, от индивида через виды - к родам, от частиц через части - к целому. (...)

28. Будет способствовать увлекательности и параллелизм, если ты постараешься научить учеников во всем видеть одинаковость строения вещей, рассуждений, речей и в своих размышлениях, словах и действиях выводить подобное из подобного, различное из различного, противоположное из противоположного.

29. Слово приобретает увлекательность, когда прозрачно и легко приоткрывает смысл вещей, запечатляя в уме другого то же самое понятие, какое существует в твоем уме, а не какое-то отличное от него. (Как лучшее зеркало то, которое полностью доносит изображение вещи, так лучшая речь та, которая полностью передает мысль породившего ее ума. Явный признак недоучки - неумение открыть другому свою мысль с такой полнотой, чтобы он мог воспринять ее без замешательства, затруднения и скуки. Недаром Квинтилиан говорит: "Чем мудрее человек, тем больше стараний он кладет на то, чтобы сообщаемое им было легким и прозрачным для понимания" ⁵⁸.)

⁵⁸ (Квинтилиан. Риторские установления.)

30. Увлекательность действий придет от единообразия порядка обучения, но также и от благоразумного разнообразия их, и от всегдашнего применения всевозможных пособий.

31. Единообразие порядка ты соблюдешь, если при обучении чему бы то ни было вперед поставишь примеры, или образцы, всегда пояснишь их наставлениями, а потом велишь воспроизвести точно воспринятую и понятую вещь, первый же показав, как это делается. (Так ученик всегда будет в ясности и убережется от фантазий, замешательства и скуки.)

32. Применяй разнообразие метода, пользуясь то аналитическим, то синтетическим, то синкретическим подходом, то всеми тремя - так, чтобы ничто и не ускользало от внимания, и не вызывало скуки. (...)

33. Постоянное применение пособий означает, что не следует подгонять ученика, еще шаткого в своих познаниях и навыках, но надо позволить ему пользоваться пособиями до тех пор, пока он сам, доверяя своим силам, не оставит их. (Поясню дело примером. На втором году жизни малышу, который пробует ходить, но по слабости сил еще не может, мы обычно даем клетку для хождения, внутри которой он безопасно стоит или движется, привыкая и держаться на ногах и переставляя их, перемещаться, - до тех пор, пока, научившись уверенно шагать, он не забросит это пособие и не захочет бегать на свободе самостоятельно. Почему не разрешить нечто подобное всякому начинающему в любом деле? Зачем терзать ученика грамматического класса, заставляя его на уроках склонения и спряжения затверживать отвлеченным умом все окончания падежей, лиц, времен и наклонений, склоняя и спрягая по памяти? Ради Бога, разреши ему, сколько он хочет, тоже пользоваться своей клеткой для хождения, таблицей склонений и спряжений, чтобы, глядя в нее, он изменял какие тебе заблагорассудится имена и глаголы до тех пор, пока не приобретет привычку и сам не отбросит надоевший образец, подобно тому как окрепший ногами малыш сам с радостью и без всякого приказания оставляет пособие для ходьбы.)

34. При правильном соблюдении этих немногих дидактических наставлений вся школа сможет стать игрой⁵⁹, т. е. вся работа обучения и учения будет совершаться как бы играючи и шутя, пойдет ли дело о просвещении ума, о направлении воли или о закреплении сил и способностей в привычку исполнения заповедей.

⁵⁹ (О школе как игре см.выше, с. 381, 503 и др.)

Глава VIII. Искусства касающиеся свойств природных вещей

(...) Число есть не что иное, как количество повторений единицы. Мера - не что иное, как сходство или несходство двух вещей в чем-то третьем (скажем, в длине, ширине или глубине). Вес, или взвешивание, есть не что иное, как уравновешивание вещей, производимое вокруг центра: весы построены по принципу круга, образуемого семью точками, а именно центром и шестью точками, расположенными по окружности на расстоянии полудиаметра друг от друга⁶⁰.

⁶⁰ (Коменский говорит о весах, у которых центр вращения коромысел совпадает с центром тяжести взвешиваемого груза. В отличие от простых весов такие весы в случае точного уравновешивания груза и гири останутся неподвижными при любом положении коромысел. Вот приводимая им схема таких весов:

)

Человеческому разуму свойственно исчислять, измерять, взвешивать, и отсюда берут начало все части человеческого познания: науки, искусства, благоразумие, да и сама премудрость⁶¹. В самом деле, исчисление, измерение или взвешивание

чисел дает арифметику,

мер дает геометрию,

весов дает искусство взвешивания,

земных пространств дает географию,

небесных пространств дает астрономию,

всего мира дает космографию,

времен дает хронологию,

человеческих помыслов дает логику,

слов и речей дает грамматику,

всевозможных действий дает практику.

⁶¹ (Т. е. даже премудрость, в которой человеческое искусство соприкасается с божественным, "соблюдает" число, меру и вес (см. примеч. 5).)

По бесконечности предметов дисциплины эти неисчислимы: металлургия, ремесло, землепашество, садоводство и т. д.

Таким образом, всё необходимо сводить к числам, мерам и весам (то есть к искусству числа, меры и веса). (...)

Пансофического просвещения ступень шестая, представляющая для рассмотрения пятый мир, сотворенный мир нравственности вместе со всей областью человеческого благоразумия в управлении собой

Синопсис нравственного мира:

I. Что такое нравственный мир и каковы его первоначала.

II. О его строителе, человеческом благоразумии.

III. Наука обуздания себя, этика.

IV. Наука управления собой и другим человеком, симбиотика,

V. Наука руководства людьми, объединенными в сообщество, прежде всего в семью, экономика.

VI. Наука управления общественными училищами, схоластика⁶².

⁶² ( Эта схоластика так же не имеет отношения к средневековой школе философии, как "кафоличность" Коменского - к католицизму.)

VII. Наука управления государством, политика.

VIII. Наука управления царством, монархика.

IX. О случающихся в нравственном мире пороках и уродствах.

X. Об управлении нравственным миром и о конечной цели человеческого благоразумия.

Глава I. Что такое нравственный мир и каковы его первоначала

(...) Основание нравственного мира - тождество, или равенство⁶³, человеческой природы, требующее, чтобы все люди жили человечно, а не животно или по-звериному. Это будет, если все, в каком бы положении и условиях они ни жили, научатся жить разумно и мудро. (...)

⁶³ (О тождестве, или равенстве, как основании нравственности учил Николай Кузанский ("О предположениях", II 17, 183: "Закон "делай другому то, что хочешь, чтобы делали тебе" представляет равенство единства. Если хочешь быть праведным, ты должен делать только то, что не отступает от равенства...").)

Глава II. О строителе нравственного мира, человеческом благоразумии

Благоразумие есть искусство с помощью надежных средств и должных способов их применения заботиться о душевном спокойствии,; своем и других людей. (...)

Общие законы нравственного благоразумия:

1. Не предпринимай никакого дела без предварительного обдумывания. ((...) Как говорит народная мудрость, в трудном деле посоветуйся, в опасном помедли, в срочном полагайся на свою расторопность, в сомнительном на опыт.)

2. Обдумывая любое решение, имей в виду полезную цель. (Целью пусть всегда будет что-либо поистине прекрасное и полезное, а при возможности также и приятное - такое, о достижении чего тебе не придется потом жалеть.)

3. Нельзя ставить себе цель, не имея пригодных средств ее достижения. (Надо позаботиться, чтобы эти средства были по возможности 1) надежными и безотказными: не бросают невод там, где нет рыбы; никогда не истощаются запасы у муравья, и т. д.; 2) легкоприменимыми: трудное считается невозможным; 3) и лучше немногочисленными, чем многочисленными: чтобы не вышло путаницы.)

4. При всяком средстве должен быть простой способ применения. Здесь уместны краткие аксиоматические правила, учащие обязательное делать обязательно, случайное - при случае, первостепенное - в первую очередь, второстепенное - во вторую очередь, малосущественное - помаленьку, незначительное - не придавая значения. Высшего блага надо в высшей степени желать, высшего зла - в высшей степени избегать. Предпочтительное (т. е. более надежное, более важное, более полезное) надо предпочитать; скажем, недостоверное благо предпочтительней достоверного зла: коварному миру благоразумный человек предпочтет бой с неопределенным исходом, верной гибели - недостоверное спасение, неизбежному покорению - необязательное рабство.

5. Благоразумию присуще наблюдать случайные обстоятельства и пользоваться ими (всему есть свое время, Еккл. 3, 1; у случая длинная борода⁶⁴, и т. д.). А благоразумное использование случайных обстоятельств заключается в том, чтобы (1) всегда за ними следить ("куй железо, пока горячо"; корабль идет, пока можно и пока дует ветер); (2) бережно их применять, не захватывая их силой, чтобы они словно сами шли в руки, и не откладывая ничего, чтобы не упустить возможность (а ее часто упускает слишком опасливый человек, чересчур раздумчивый в выжидании подходящего момента: Еккл. 11, 4⁶⁵); (3) высшее благоразумие и чуть ли не божественная мудрость в том, чтобы создавать самому себе случай; (4) благоразумию присуще пользоваться всем возникающим и существующим для приращения добродетели (как члены нашего тела служат орудием живущего в нем духа, так всё телесное должно по праву служить орудием добродетели, будь то богатства, почет, достоинство, красота; иначе они уподобятся отмершим членам).

⁶⁴ ("Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное..." (Еккл. 3, 1).)

⁶⁵ ("Кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто смотрит на облака, тому не жать" (Еккл. 11, 4).)

6. Первая ступень благоразумия - предвидение последствий вещей, вторая - умение предотвратить зло и позаботиться о добре, третья - способность прислушаться к дающему подобные советы.

7. Благоразумию присуще учиться мудрости на примере других. Счастлив, кому чужие беды служат предостережением; мудрый умеет умнеть от чужого безумия; счастлив, кого на чужих страданиях можно научить избежанию собственных. Тибулл:

 Много примеров вокруг; учись, чему следовать должен,
 Что избегать. Нам жизнь чужая наставницей служит.

8. Благоразумию присуще до полного знакомства с делом сдерживать свое суждение о вещах, тем более - свои слова и поступки.

9. Высокое благоразумие есть и в том, чтобы по мере возможности не утрачивать благоволения людей. Например, когда есть нечто такое, в чем мы не можем ни разноречить большинству без утраты их расположения, ни соглашаться с ним без того, чтобы пойти против совести.

10. Благоразумию свойственно приспосабливать [достоинства и] добродетели к состоянию человека, места, времени и к обстоятельствам: без соблюдения этого добродетель утратит или свое существо, или значение, или, по крайней мере, уместность и красоту. И нельзя просто требовать от всех одной и той же кротости, умеренности, щедрости, обходительности, доблести, но - применительно к положению лица и другим условиям. В печальные времена необходима большая умеренность, чем в радостные; от монаха ждут большего воздержания, чем от политика; богачу больше пристало быть щедрым, чем нищему, и т. д.

11. Благоразумию присуще смягчать противное противным. Если донимает холод, умерь его теплом; идя в гору, держи ношу спереди, под гору - сзади; если боишься зависти, устрани то, что ее разжигает, поделись своим добром, приобрети смирение; если знаешь в себе наклонность к какому-то пороку, с особым упорством упражняйся в противоположной добродетели.

12. Благоразумию присуще разбираться, что, кому, когда, сколько (сено быку; попугаю - сахар).

13. Благоразумно не всегда говорить истину, но всегда - уместное. Не то что дозволяется лгать, но ведь кроме истины и неистины есть еще третье, умолчание истины. Так иногда врач благоразумно обманывает больного, полководец - свое войско, рулевой - моряков, для блага дела представляя его не так, как оно есть.

14. Благоразумно не спешить с решениями и поступками. О решениях говорят: "Семь раз отмерь, один раз отрежь"; о поступках: "Сделанное хорошо сделано быстро".

15. Благоразумно брать на себя чуточку меньше, чем можешь (при принятии обязательств, при обещаниях и т. д.).

16. Благоразумно не сравнивать других между собой, это возбуждает ненависть (как в 1 Цар. 18, 7-8), и себя с другими (Лук. 18, 11).

17. Благоразумно из двух неприятностей больше отклонять большую, а из двух выгод - больше заботиться о большей.

18. Не делай ничего бесполезного. Нечего показывать что-то тому, кто всё равно не увидит, - скажем, бревну или слепому; нечего говорить с тем, кто всё равно не услышит, - скажем, с камнем и с глухим; нечего рассказывать тому, кто всё равно не поверит, - скажем, упрямому еврею о Христе; нечего уговаривать того, кто всё равно не сделает, - скажем, хромого плясать и т. д.

19. Не делай ничего на авось.

Глава III. Наука обуздания себя, этика

(...) Против скупости.

Неумеренная страсть к обладанию порождает жадность - ненасытимое зло, потому что скупой никогда не насыщается своим богатством (опасаясь нехватки необходимого и стараясь всеми правдами и неправдами разбогатеть), хотя бы имел полные карманы денег, полные сундуки платья, полные ларцы драгоценностей; он всё равно страшится нужды и в достатке терпит крайнюю скудость. В конце концов бесславно нажитое бесславно промотают наследники.

Для избежания и изгнания этой болезни души очень полезно укрепить ум следующими противоядиями.

1. Иметь много домов, богатую утварь и украшения всякого рода, приобретенные не для пользы владельца, а для взоров зрителей,- суета сует, потому что всё надо мерить приносимой пользой. Что толку в сапоге, который не наденешь? К чему щит, плащ, меч, которые нам не по плечу? Но то же относится и к карману, переполненному золотом и серебром. Давид благоразумно отказался взять предложенную ему Саулом одежду. Философ вернул посланное ему царем золото. Так и мы должны поступать по отношению к Богу, и когда он предлагает нам больше необходимого будем молиться вместе с мудрым Агуром (Притч. 30, 8): "Нищеты и богатства не давай мне". Прекрасно говорит Сенека в 25-м письме: "Природа нуждается в хлебе и воде. Ими никто не беден; всякий, кто ограничит ими свои желания, может поспорить в счастье с самим Юпитером"⁶⁶.

⁶⁶ (Сенека. Письма к Луцилию, 25, 4. Во второй половине фразы Сенека цитирует Эпикура.)

2. Иметь больше, чем требует твое положение, полей, виноградников, скота и всевозможных доходов - утомительный и суетный труд. Природа просит только необходимого и довольствуется немногим, так что уподобляется безумцу человек, объятый горячкой приобретения имущества, которое истерзает и утомит его.

3. Как в пути, так и в жизни: кто легок на подъем и меньше загружен ношей, тому дорога и легче и приятней. А что такое изобилие? Короткий путь, длинный обоз.

4. Пища, одежда, жилище, утварь, деньги - только полезные для жизни; огромное богатство не помогает, а подавляет, как чрезмерный груз лодку.

Глава IV. Искусство владения собой в отношениях с другим человеком, или искусство общения: симбиотика

(...) О благоразумном применении языка в общении.

1. Речью надо пользоваться ради ближнего, не ради самого себя. (Глупец разговаривает сам с собой - а для чего? Он ведь и так, без слов, понимает свои размышления. Что напрасно, то и бесполезно.)

2. Говорить надо по делу; где нет необходимости, нужно молчать. Всё иное будет злоупотреблением.

3. Говоря, говори дело, а не слова. Слова - оболочки вещей; опустошенные от вещей, к чему они? А вещи будут тогда, когда будет их ясное выражение. Поэтому говори не для того, чтобы понравиться, а для того, чтобы научить; показывай не видимость вещи, а саму вещь: простая речь истины.

4. Где нужны не слова, а дела, действуй и скупись на слова. Больной ищет не говорливого, а умелого врача (Сенека, письмо 75). О, сколько есть людей, громоздящих слова вместо дел! И многие речи смертных - бессмысленный звук, бесплодное сотрясание воздуха.

5. Речь да будет согласной с мыслью как говорящего, так и слушающего: говорящего - чтобы он выражал не иное и не иными словами, чем чувствует в душе; слушающего - чтобы ему было понятно. Иначе ты будешь говорить зря. (...)

6. Речь должна быть согласной и с обстоятельствами: кто говорит, что, почему, когда, где. Например, (1) кто должен многое сделать, пусть мало говорит; (2) когда время дорого, не следует растекаться речью, и т. д.

7. Говори не всё, что можешь или знаешь, а что уместно. Пустая посуда гремит.

8. Лучше опустить сто нужных слов, чем сказать одно лишнее.

9. О целомудренном надо или молчать, или говорить только целомудренными словами, укрывая обнаженность предмета достоинством слов. (Бывает целомудренность в делах, словах, мыслях.)

Глава V. Наука управления другими людьми, объединенными в каком-либо сообществе, и прежде всего в доме, или семье: экономика

⁶⁷ (Коменский берет этот термин в его старом широком значении (ср. Аристотель. Политика, I 3-13).)

Обязанности родителей и детей.

Обязанность родителей - сообща следить за воспитанием, цель которого в том, чтобы подрастающие дети научались быть полезными Богу, ближним и себе: прежде всего себе, но больше людям и всего больше - Богу; себе для того, чтобы уметь быть полезными другим, а другим для того, чтобы уметь быть полезными Богу. Пусть они поэтому приучают свое потомство (1) к трудолюбию,; не допуская праздности, но заставляя их с малых лет что-либо делать, сперва играючи, но с серьезной пользой; (2) к терпению и нравственному поведению, наказывая их за проступки и не допуская ропота; (3) к благочестию, чтобы они от юности научились чтить Бога; (4) к какому-либо искусству, которым позднее они могли бы прокормиться и послужить обществу; (5) к деловитости и энергии при ведении дел и исполнении поручений; (6) к простоте в пище, одежде и т. д., удерживая их таким образом от лени, уныния, дерзости; (7) к искренности, непосредственности и целомудрию, чтобы они научились избегать тьмы и всё делать открыто: добродетель и истина боятся только скрытности.

Обязанность благородных детей - слушаться своих родителей с полуслова, не допускать недовольства и ропота, а тем более упрямства и своеволия, чтобы не раздражать родителей и не быть позором для них.

Глава VI. Наука руководства юношеством, схоластика

1. Школа есть сообщество младших под руководством старших для совместного упражнения в вещах, которыми в течение всей жизни должно служить Богу, ближним и собственному благополучию (такое обучение всех вместе лучше, чем возможно и обычно бывает, в одиночку). Собрание подростков с целью подобного упражнения греки называют σχολη, что значит "досуг", а римляне - ludus⁶⁸, не желая вселять в юные души образ суровой строгости.

⁶⁸ (См. "Предвестник всеобщей мудрости", примеч. 21. )

2. При устроении, тем более правильном устроении, подобного сообщества необходимо следовать, во-первых, необходимости, во-вторых, должной форме и, в-третьих, благоразумию.

3. Необходимость устроения школ явствует из того, что маленькие эти человечки не состоят пока еще полноправной частью ни семьи, ни общества, поскольку еще не способны помогать своим трудом семье или занимать общественные должности. Что им делать, находясь за пределами того и другого? Предоставленные самим себе, они, пожалуй, станут бездельничать, или бродяжничать, или найдут себе какие-нибудь безрассудные, пустые, вредные занятия; стало быть, их надо не предоставлять самим себе, а содержать в должном порядке, готовя для будущего. Так как у родителей не всегда есть для этого время или умение, их надо передать стражам⁶⁹, которые оберегали бы их от зла, приучали к добру и воспитывали для предстоящих им в жизни обязанностей.

⁶⁹ (Коменский говорит подробнее о причинах передачи детей на воспитание "самым уважаемым мужам и женам" в "Пампедии", гл. V.н)

4. А правильно устроенным и благоразумно управляемым это маленькое сообщество должно быть потому, что, во-первых, ребенок - это тоже человек, творение, наделенное свободной волей, только еще не умеющее ею пользоваться. Надо поэтому позаботиться, чтобы он ею не злоупотреблял; и, поскольку ранний человеческий возраст впечатлителен и неустойчив, склонен к тщеславию и пороку, он нуждается в строгой узде. Во-вторых, даже дети тянутся к общению, от колыбели радуясь дружественной близости людей; не надо поэтому терзать их одиночеством, но вместе с тем не надо позволять и общаться без разбора с добрыми и злыми. В-третьих, дети - тоже разумное творение, наделенное свободой выбора наравне с нами, взрослыми; не надо поэтому, да и невозможно, обращаться с ними как с неразумным стадом, но следует так обуздать их уздой разума, чтобы они слушались наставников, учились и привыкали свои дела вести благоразумно, умиротворяя других, и чтобы никто из них не выродился в животное, зверя или грубияна.

5. Для такого сообщества потребны известного рода (1) лица% (2) вещи и (3) действия.

6. Лица - трех родов: (1) управляемые, то есть сама молодежь обоего пола, (2) управляющие, то есть наставники и наставницы этой молодежи, (3) заботящиеся о тех и других, то есть поставленные властями кураторы школ.

7. Вещи - это место, пригодное для сбора школьного сообщества, затем разграниченное по дням и часам время для проведения собраний и упражнений и, наконец, книги и другие пособия, служащие воспитанию умов.

8. Действия суть (1) преподавание и учеба, (2) последующая проверка (examinare) с целью узнать, правильно ли происходит то и другое, (3) и, наконец, исправление и наведение порядка (disciplina), если что идет не так. Каждая школа должна бурлить всей этой троякой деятельностью: ведь где никто не учит, там никто и не учится; где никто не учится, там ничему и не научатся; где никто не проверяет учащих и учащихся, там никакого серьезного и плодотворного учения и обучения не будет. А тогда становятся нужны исправление и наведение порядка.

9. Всё и каждое здесь требует особенного благоразумия, без которого нет правильного порядка действий и их надежного плода. (...).

11. Школьные наставники и наставницы, которым родители без опасений могли бы доверить свои сокровища, а общество - рассадник своих будущих членов, свои надежды на потомство, должны быть избранные люди, совестливые и достойные мужи, благочестивые и чтимые матери семейства, авторитетные во всем, чему они должны учить молодежь (живые примеры науки, добрых нравов и благочестия), и жаждущие прививать это молодежи.

12. Инспекторы школ должны быть люди в высшей степени предприимчивые, добродетельные, ревностные, нетерпимые к какому бы то ни было пороку и тщательно заботящиеся о доскональном соблюдении всего повсюду.

Всеобщего совета об исправлении дел человеческих