Часть первая. Панегерсия

всеобщее пробуждение, где после изложения того, что такое человеческие дела, насколько они расстроены, как на небесах и на земле всегда ведется совет об их исправлении и как теперь предстоит вести этот совет по-новому, все люди призываются для всеобщего советования об этом столь общем для всех деле

^* ("Панегерсия" (от греч. pan - "всё" и egeiro - "поднимаю", "пробуждаю") публиковалась небольшим тиражом дважды при жизни Коменского (см. "Светочи Европы...", общее примеч. и примеч. 9). Это единственная часть "Всеобщего совета", вышедшая в Галле в 1702 г. (см. там же) и получившая относительную известность среди европейской общественности своего времени (особенно в кругах пиетистов и в "тайных" обществах). Отрывки "Панегерсии" печатались в русском переводе И. Петровского в кн.: Памяти Яна Амоса Коменского. - СПб., 1895. Наш выборочный перевод - по изд.: I. A. Comenii ... consultatio catholica... - Pragae, 1966, с. 41-95.)

^** (Часть первая "Всеобщего совета", "Панегерсия" (Всеобщее пробуждение). Гл. 1. Необходимость пробуждения человечества к осознанию своего блага, начиная с пробуждения самих себя (45). Гл. 2. Пробуждение самих себя в молитвенном обращении к Творцу, с обильными библейскими цитатами (46-48). Гл. 3. Возможность и необходимость приглашения всех без исключения людей на совет об исправлении человеческих дел. Организация обмена посланиями, собраний на местах, всемирного совета (48-49). Гл. 4. Высокое достоинство человеческой души и познание, религия, полития как три специфически человеческих рода деятельности. Проявление образа божия в человеческих уме, воле и деятельной способности. Философия, вера, государственный порядок как три плода трех видов человеческой деятельности; премудрость, благорасположение божества и мир на земле как цель человеческих стремлений (50-53). Гл. 5. Отпадение расстроенных человеческих дел от идеала: неразвитость ума, извращенность воли, корыстное отношение к божеству; незнание истины, омертвение премудрости в книжном знании, несовершенство и темнота частных языков; искажение веры атеизмом, эпикурейской жаждой наслаждений, идолопоклонничеством; увлечение внешним ритуалом в богослужении (каинизм), небрежение о вечной жизни, взаимное ненавистничество и религиозные преследования. Аналогичное извращение общественно-государственной жизни: отсутствие порядка, жестокость и бездарность правителей. Вывод о полном расстройстве всех человеческих дел (53-59). Гл. 6. Подробный разбор безобразия и вредоносности пороков ума, веры и отношения к ближнему (59-64). Гл. 7. Со времен первого упадка человеческих дел и вплоть до сих пор в философии, религии, государственной жизни делаются постоянные попытки исправления, однако тысячи разрозненных предприятий лишь увеличивают день ото дня хаос в человеческом мире. Пример медицины, с усложнением которой воз-росло и число болезней, юриспруденции, где число разнообразных законов возросло до полной неразберихи, философии, которая разбрелась в бесчисленном разнообразии мнений, и религии, расколовшейся на множество вероучений (64-69). Гл. 8. Необходимость поддерживать в себе бодрость духа и надежду на добрые корни человеческой природы. Тождество человеческой природы зовет людей к объединению всех своих усилий. Всеобщее исправление человеческих дел - не сверхчеловеческая задача, а исполнение божественной воли о человечестве (69-76). Гл. 9. Попытка исправления человеческого мира должна быть предпринята на новых, еще не изведанных, всеобщих (catholicis) путях единения, опрощения и свободного волеизъявления. Разъяснение этих понятий. Единство земной обители и единство прародителей как база единения людей; Бог как источник изначальной простоты человеческой души и мира; свобода воли как божественное начертание в человеке. Отклонившись от единства, простоты и свободы, человечество должно вернуться к той точке своего движения, где оно сбилось с пути. Предметом исправления должна стать вся масса пороков, субъектом - все люди, орудием - всевозможные находящиеся в их распоряжении средства (76-85). Гл. 10. Делу должен предшествовать совет и принятие решения. Общие правила ведения совета (содержательность, полезность, конкретность, общая заинтересованность в принятии решения и т. д., всего 26 правил). Допущение к совету всех, выслушивание всех, с требованием искренности и благожелательности от всех (86-88). Гл. 11. Приглашение на мирный совет об исправлении дел всех народов, языков, вероисповеданий, в особенности философов, богословов, политиков, с призывом к чистосердечию, взаимному доверию, согласию, любви, деловитости, непредвзятости, упорству, миролюбию. Общее обращение к Богу как залог успешного начала (89-94). Гл. 12. Молитва рода человеческого к правителю Вселенной (94-95).)

Синоптическая таблица этой первой книги

Глава I. Какое мы дело предпринимаем, почему для него необходим пробужденный разум и как надлежит его пробуждать

1. Мы намереваемся, испросив у Бога благодати, показать роду человеческому все его благо, описать, как мы, преступив пределы этого блага, блуждаем по бесконечным пустыням тщеты, и открыть истинные, прямые и удобные пути возвращения в конце концов к изначальной простоте, покою и счастью.

2. Таким образом, мы приступаем к делу, важнее которого нет на земле: оно касается всех людей и всего в человеке, служит высшей цели и высшей пользе, теперешней и будущей жизни.

3. Поскольку к великому этому делу можно приступать, лишь пробудившись разумом, добившись единодушия человеческого рода и вымолив согласие божией благодати, то мы и начнем прежде всего побуждать, сначала самих же себя, потом всех других, кого только можем, а под конец и самого Бога - к милости и помощи.

4. Самих себя надо побуждать потому, что невозможно пробудить других, если мы сами спим, если видим сны обо всех этих вещах и рассказываем их другим.

5. Потом, других надо стараться пробудить, чтобы они помогли побудить Бога к милосердию и бодрствовали вместе с нами в деле общего спасения¹. Но кого именно пробуждать? И как?

¹ (Идея бодрствования, проходящая через философскую мысль всех эпох (например, в древней Индии она легла в основу понятия "будды", букв, "пробужденного", т. е. как бы одиноко бодрствующего среди сна мира), в Европе XVII в. приобрела особую остроту. Паскаль выступил с утверждением, что с тех пор, как распят Христос (который как бы продолжает оставаться на кресте ввиду непрекращающейся греховности мира), христиане не имеют права предаваться сну, в смысле требования неослабной напряженности сознания. В числе аргументов против Декартова положения "Я мыслю, следовательно, существую" приводили (в частности, также и Коменский) тот, что в таком случае во сне "я", по-видимому, перестает существовать. При этом, однако, упускалось из виду, что за вышеназванным тезисом Декарта невысказанным образом скрывалось такое же, как у Паскаля, убеждение в необходимости постоянного обостренного бодрствования сознания как условия его причастности к бытию. Помещая в начале "Всеобщего совета" свою "Панегерсию", Коменский лишний раз обнаруживает свою чуткость к основным философским темам века. )

6. Будят обычно людей, отягченных неурочным сном, когда их зовут настоятельные дела, или если грозят бедой враги, начавшийся пожар, или чрезмерный сон вреден для здоровья, а то и смертелен и опасен для жизни, как бывает при летаргическом сне и других сонных болезнях. Но все эти причины сейчас налицо, и они заставляют нас любыми доступными нам средствами поднять род человеческий ото сна.

7. В самом деле, благороднейшее создание божие, человек, посланный в мир ради высоких целей, забыл о лучшей части своего существа и всего меньше занят как раз тем, для чего наделен жизнью. Большинство в конец слепнет, коснеет и дичает. Приходят в мир - и не знают откуда, живут в мире - и не знают зачем, уходят из мира - и не знают куда. Да и пока ходят по земле, главного не делают, относятся к жизни спустя рукава. Думают о пустом, заняты пустым, рады пустякам, питаются пустыми надеждами, словно во сне, и вечно из одной пустоты впадают в другую, пока сами не исчезнут. А меж тем враги, Сатана да смерть, окружили со всех сторон, ищут, кого пожрать, и пожирают одного за другим; вкруговую облегла нас страшная гроза гнева божия, близится пожар, в котором сгорит мир. Обуянные сонной одурью люди пойдут в вечную погибель, если не вырвутся; стало быть, всех, кого можно, надо будить, чтобы вырвались.

Глава II. Побуждение первое, себя самого; призывание Бога в свидетели чистоты намерений и в помощники великому дерзанию

1. Проснись, мой ум, пробудись, сердце, стряхните сонливость, все мои чувства! Тогда вялая дремота не помешает великому делу, тогда ночные видения не смогут прокрасться на место дневных замыслов и сны не встанут на место вещей.

2. "За что берешься ты, малый червь? Куда порываешься? Тебе ли по плечу забита о спасении вселенной? На что, обреченный на смерть, посягаешь, дерзая свыше сил? Не изводишь ли себя, готовя себе неминуемую беду? Не навлекаешь ли на себя обвинение в позорном безрассудстве, насмешки и осмеяние?"

3. Тебя, предвечное божество, от которого не скрыто ничто на свете, зову в свидетели, что вот уже много лет, как томится и нетерпеливо трепещет мое сердце! Что же делать мне теперь с замыслами, которые, чувствовал я, мало-помалу внедряются в меня под действием как сокровенных движений души, так и явственных внешних знамений, неся больше и больше света, - подавлю их в себе или дам выход? Выскажу или замолчу? Впрочем, как бы я ни решил, пересилит Твоя сокровенная сила, которая и против воли несет, влечет, понуждает!

4. Что не сон, а реальнейшая вещь то, о чем хочу напомнить смертным, засвидетельствуешь ты сам, Бог богов, мощной рукой совершив все, мечту о чем ты вселил в нас и возможность совершения чего на предначертанных тобою путях дал нам постичь.

Глава III. Зачем на совет об исправлении человеческих дел звать всех, можно ли созвать всех и какой легкий и прямой путь откроется перед этим советом

1. К вам обращаюсь, все причастные вместе со мной человеческой природе и гнетущим ее бедам! Давайте вместе рассмотрим состояние мира, повсюду тонущего во зле, вместе ужаснемся, вместе восплачем о неизменно повторяющихся, а вернее, постоянных и страшных разорениях мира - или лучше посоветуемся о том, как помочь делу, если только можно ему помочь!

3. Кто бы ни был ты, читатель, проснись и в уверенности, что речь пойдет и о тебе, настрой на внимание слух, ум, речь; выслушай мысли других о себе с той же охотой, с какой выражаешь свои. Это и будет началом твоего советования вместе со всеми другими.

7. Никто не думай о себе так дурно и низко, чтобы не считать себя достойным войти в совет о всеобщем спасении; никто не предавайся гордому отчаянию и не гнушайся выслушивать чужие советы и прибавлять к ним свои!

10. Сперва все кажется несбыточной мечтой, но нет! Ведь если мы не можем собраться все в одно место телесно (да и не надо), нас соединят духовная общность, обмен взаимными посланиями и само это солнце, ежедневно пробегающее по всему кругу земель от одних к другим и всем равно дающее возможность совершения полезных дел.

12. А потом, Бог даст, на каком-нибудь вселенском совете² сойдутся главы земли и сообща поразмыслят о том, что заранее будет таким образом подготовлено.

² ("Вселенским (экуменическим) советом" Коменский называет иногда лишь всемирный религиозный совет (см. "Панортосия", гл. 25), но чаще - совет всех вождей земли (см. "Паннутесия").)

Глава IV. Что такое человеческие дела? Это познание, религия и полития

2. Почти бесконечно множество окружающих нас в мире вещей, которые требуют нашего участия или требуются нам. Но мудрецы знают, что одни из них - только наши придатки, как тень придаток тела, другие - не пособия, а, скорее, помехи, от которых для нашего же блага лучше отделаться (хоть мы часто обманываемся, безрассудно считая их частицей нашего бытия и наслаждаясь их обладанием).

3. Мы считаем поэтому, что человеческими делами надо называть, собственно, только те - но также и все те, - которые служат величию человеческой природы; ведь все прочее, общее у нас с животными, именно потому не собственно наше, что общее с ними. Так что даже блага, когда это низшие блага, надо целиком подчинить более высокому: тому, чем мы отличаемся от животных, чем мы возвышаемся над животными и что возносит нас к богоравному величию.

11. Думаю, сначала все должны согласиться со мной в том, что есть три присущих человеческой душе корня человеческого величия: исследующий вещи интеллект, ищущая благо воля и влечение к действию, имеющее в своем распоряжении всевозможные способности. Посмотрим, какие из этих корней произрастают побеги, какие на них созревают плоды.

12. Из жажды истины происходит философия, искание мудрости. Из желания блага рождается религия, то есть почитание высшего блага и наслаждение им. Из стремления властно распоряжаться вещами при высшем его усилии³ достигается полития, то есть приведение людей, вечно пускающихся в разнообразные предприятия, к такому порядку, когда в своих занятиях они не мешали бы, а помогали другим.

³ (Т. е. стремление к полному овладению миром в своем логическом и психологическом завершении, пройдя через столкновение с другими столь же абсолютными человеческими волями, достигает гармонии с этими последними благодаря искусству "политики", законопослушного человеческого общежития.)

17. Нет сомнения, что до сих пор еще не было на земле народа, города, семьи и никогда не было такой эпохи мира, когда нельзя было видеть стремление людей к мудрости, к политии и к религии, пускай иногда очень слабое и крайне путаное, но все-таки никогда не иссякающее. Как тут можно не понять, что человеческий дух создан для этого, на этом основывает свое величие и, значит, этому должен посвятить себя?

18. И если бы как-то удалось заглянуть в каждую человеческую душу (а в свою может заглянуть каждый), то открылось бы, что эти три божественные черты - воля к знанию, воля к власти и воля к наслаждению вечным благом - неизгладимо отпечатлелись на человеческой природе. Только недочеловек или урод предпочтет незнание знанию, захочет лучше рабствовать, чем повелевать, и будет скорее ничего в мире не чтить, чем чтить хоть что-нибудь, то есть захочет скорее отвергнуть благосклонность божества и вечное блаженство, чем наслаждаться ими. В самом деле, хотя иногда и встречаются такие чудовища, они повсюду носят за собой свое наказание, будучи или другим, или самим себе ненавистны как недоноски и выродки.

26. Итак, для нас отныне ясно, что такое дела человеческие: это забота о разумном познании, сердечном благочестии и мирной жизни; это философия, религия и полития, служащие поискам, сохранению и распространению столь великих благ. Если кому кажется иначе, если кто сумеет иначе и точнее определить и разграничить человеческие дела, то пусть объявит об этом, ко всеобщему благу.

Глава V. О расстройстве человеческих дел и о том, что послужило поводом к расстройству

1. Исправляют только то, что расстроено; стало быть, зовя на совет об исправлении человеческих дел, мы тем самым заранее признаём их расстроенность. Особого доказательства здесь, наверное, и не надо, потому что повсеместно слышишь жалобы, что все сдвинулось со своих мест и сбивается с прямого пути то вправо, то влево. Поистине все, умеющие хоть что-то видеть, видят, что на месте мудрости воцарились невежество или софистика, на месте религии - атеизм или предрассудки, на месте политии - анархия и хаос или тирания и насилие. (...)

10. Каковы обычные человеческие заботы, на которые мир тратит лучшие силы? Погоня за богатством, почестями и наслаждениями. Кому не ясно, что толпа здесь полагает основание своего счастья, что именно ради этого хлопочет весь мир? А ведь что это все такое? Богатства - неминуемые тревоги, почести - летучий дым, наслаждения - сладкий яд, приманка зла, коль скоро всего этого ищут так, как обычно ищет толпа, т. е. имея первой целью только это в отрыве от более высоких вещей. Если бы человек первым делом искал первые и истиннейшие блага - мудрость, благоразумие, благочестие, - он получил бы в придаток и почести, и богатство, и наслаждение с такой же обязательностью, с какой падает тень от стоящего на солнце тела, причем эти вторичные блага в сопровождении своего противоядия стали бы и безвредными, и даже более приятными. Не понимая этого, люди ловят голые тени без вещей и, отдаваясь тщеславию, сами превращаются в тщету, уходя и от правильного применения вещей, и от источника вещей Бога, а в конце концов и от самих себя.

11. Словом, люди ищут себя - вовне себя, вещи - выше себя, Бога - ниже себя. Себя вовне себя - поскольку, не зная божественного сокровища своей души, ищут богатств, познаний и наслаждений вовне себя, хотя внутри себя владеют большим, чем весь мир. Вещи выше себя - поскольку подчиняются и идут в рабство к вещам, над которыми должны бы господствовать. Бога ниже себя - ища и придумывая себе такого бога, чтобы не им от него, а ему от них зависеть, не им его волю исполнять, а его иметь в подчинении слугою своих страстей, который своим повелением превращал бы в истину все, что они безрассудно измыслили, в благо - все, чего они безрассудно добиваются, в успешное деяние - любое их безрассудное предприятие. Разве не здесь очевиднейшие основания расстройства человеческих дел? (...)

28. Рассмотрим состояние политии! Ее основание - управление собой, потому что править по-настоящему может только правый и невозможно править другими, если в то же время или, вернее, прежде всего не управишь собой. Возвысив человека до такого достоинства, что подчинил ему все низшие создания, Бог дал ему в довершение всего самостоятельность, чтобы каждый, управитель и судья всего, не принадлежал никому, а правил собой по свободному разумению. Ясно поэтому, что стержень всякого доброго порядка среди людей и всего человеческого счастья в том, чтобы предназначенный для управления другими человек прежде всего хотел, мог и умел разумно править собой; наоборот, причина погибели - нежелание, неспособность, неумение править собой. И Бог не упустил позаботиться о том, чтобы человек хотел, мог, умел править собой. Чтобы хотел, он вложил в него любовь к свободе. Конечно, признаки свободы мы видим и у других созданий: конь сбрасывает седока, бык покидает ярмо, овца оставляет загон с кормом единственно ради того, чтобы принадлежать самим себе; но у человека жажда свободы поистине огромна, так что многие предпочитают смерть рабству, то есть действию не по своему, а по чужому решению. Чтобы человек мог править самим собой, Бог дал ему постоянных советников, всегда готовых помочь, всегда внимательно изучающих положение, всегда напоминающих ему о делах и задачах: разум и совесть. Чтобы, наконец, он и умел править собой, Бог развернул перед ним в пример ему бесчисленное множество творений, которые по природному инстинкту соблюдают положенные им законы и тем сохраняются в своем бытии; разумно рассматривая их, человек может узнавать образ действия вещей и применять его для разумного управления собой в своих целях. (Впрочем, Бог своим словом добавляет к этому еще и новые законы, и разнообразные советы, о которых в другом месте.)

29. Умение править человеком, правителем всего, - это искусство искусств, даже когда человек прилагает это искусство только к одному себе, не то что ко многим людям, сопричастным вместе с ним той же высокой свободе. Если бы мы соблюдали божественные правила этого искусства, изваянные в природных вещах, запечатленные в нашем сердце, постоянно звучащие в наших ушах, то всякое человеческое общество воссияло бы порядком, покоем н миром, потому что, полные любви к порядку, покою и миру, главенствующие свободно бы главенствовали, а подчиненные свободно подчинялись.

30. Но о том, как мы их соблюдаем, говорят распри, раздоры и войны в каждой семье, селении, городе, царстве, и здесь не надо других свидетелей, кроме наших же глаз и ушей, кроме отовсюду доносящихся жалоб и стонов. В самом деле! Власти назначены от Бога для всеобщего и взаимного с подданными блага, когда власти служили бы подданным, а подданные - властям; отчего же получается, что эти тем, а те этим так часто бывают тягостны, противны, невыносимы, взаимно губительны? Будучи обязаны спокойно нести на плечах своих властителей, как тело - голову, подданные нередко свергают и изгоняют их; те в отместку, устояв против бунта или силой возвратив себе бразды правления, сильней натягивают узду и пускают в дело шпоры, кнут, батоги, мечи, и все тонет в насилии.

31. Рассмотрим причины. Люди не умеют править, не умеют подчиняться: не умеют править другими, не умеют править собой; не умеют подчиняться чужому управлению, не умеют своему собственному. Главное, большинство людей, забыв о своем достоинстве, так рабствует духом, что покидает себя на произвол самых низменных вещей, желудка, чревоугодия и прочей пустоты, давая им править собой, вести, увлекать себя, как угодно помыкать собой и теряя право называться именем человека - творения, предназначенного для господства над вещами. Так глупый и преступный моряк, покинув руль во время морской бури, подвергает себя и спутников смертельной опасности. На деревянных ладьях столь безумных моряков, пожалуй, не сыщешь, но именно таким образом безумствует большинство смертных при управлении ладьей собственного тела и души.

Глава VII. О том, что совет об исправлении человеческих дел ведется с начала их расстройства и до сих пор

3. Считаю определенно так: если бы кто-то смог рассмотреть замыслы, услышать речи, оценить деяния мудрых, благочестивых и благоразумных людей, какие жили от самого начала мира, он едва ли что увидел бы в них, кроме исследования недугов человеческого рода и разных попыток найти средства против этих недугов, - хотя до сих пор всегда с меньшим успехом, чем им хотелось бы.

4. Впрочем, даже и то, чем всегда занималась и до сих пор занимается остальная масса людей, представляет не что иное, как постоянные усилия по исправлению положения дел, хоть толпа и не понимает, что делает. (...) А кроме того, что бы это могло значить, что из смертных никто не доволен своей судьбой и каждый всегда ищет чего-то такого, что улучшит его положение? (...)

6. В стремлении к знанию первой попыткой было предприятие более одаренных людей, которые целиком отдавались созерцанию, намереваясь всю жизнь не делать ничего или почти ничего, кроме изучения природы вещей и увеличения света познания в себе и в других. Они получили название философов, то есть влюбленных в премудрость; благодаря им человеческий разум сделал большие успехи, были изобретены многие науки и искусства.

11. А чтобы свет познания мог распространиться и до дальних, было задумано писать книги и заносить в них все прекрасное и достопамятное, или храня эти книги в библиотеках, откуда их можно извлекать при всякой необходимости, или размножая их переписыванием и передавая кому угодно из смертных. Книги дали возможность распространить занятия науками среди многих народов и языков.

12. Этот замысел получил сильнейшее подкрепление с открытием типографского искусства, которое позволило размножать книги с невероятной быстротой и изяществом, так что всякий легко может по желанию научиться из них и познать едва ли не все. Благодаря искусству книгопечатания все, что дошло до нас в памятниках древности, появилось на свет и все, что рождают умы нашего века (едва ли менее плодовитого, чем древность), без малейшего труда переносится от одного народа к другому. Если бы только сюда не примешались неблагодарность и масса злоупотреблений великим божиим даром! Честолюбие и жадность, без надобности умножив число книг - хороших, плохих ли, - наводняет и затопляет школы и умы настоящим их потопом, так что насколько раньше книга была в чести, настолько теперь к ней относятся с пренебрежением. Вдобавок тупоумные люди скупают книги ради указателей⁴ и, надеясь воспользоваться ими при необходимости и найти там все потребное себе, не заботятся о просвещении души познанием вещей. Так получается, что в наше время есть ученые книги, но нет ученых людей, и если древние хранили мудрость в сердцах, то мы храним ее на бумаге.

⁴ (При самом первом знакомстве с философскими и гуманитарно-научными изданиями XVI-XVII вв. бросается в глаза важная роль, отводимая в них указателям; они часто помещаются в начале книги и занимают заметную часть ее объема. Коменский не осуждает саму по себе практику сопровождения книги индексом; наоборот, он неоднократно и в самых серьезных контекстах говорит о необходимости этого (см., например, "Об искусстве пользоваться книгами", III).)

13. Лишним свидетельством того, что, несмотря на все разнообразнейшие усилия, далеко еще не вся древняя мудрость усвоена нами⁵, служит в последний этот век неутомимое прилежание множества пишущих и жаждущих читать все эти новые книги, как еще не было ни в один из предыдущих веков. Приходится признать, что в этих последних книгах раскрывается много прежде неизвестного. Так что же, разве эти пишущие и эти читающие не признают откровенным образом, что обнародованного до сих пор недостаточно и все еще остается открыть нечто лучшее и более полезное? Уж молчу о многочисленных похвальбах, что открыты секреты того или иного искусства; действительно ли они открыты, или это пустое хвастовство, мы видим здесь ясное доказательство того, что, по всеобщему убеждению, все известное неинтересно и не удовлетворяет ни надобностям дела, ни человеческой любознательности.

⁵ (Т. е. увеличивающаяся жажда новых открытий говорит об уменьшении доверия к имеющемуся знанию; древность была мудрее, потому что у нее этого доверия было больше.)

14. Замыкают это шествие появившиеся за последнее время в огромном множестве там и здесь дидактики. Крайне кропотливо и старательно силятся они расчислить и показать способ, каким необходимо изгонять незнание из грубых умов, исправлять ошибки школ, облегчать трудности обучения и, наоборот, с большей легкостью и меньшими неприятностями как для учащихся, так и для обучаемых приобретать более полное и основательное образование. Ради достижения этой цели один предлагает тот, другой этот метод, и как разнообразны таланты и усилия, так разнообразен и успех. Каждый заслуживает какой-то своей похвалы за свои старания, однако не видно, чтобы кто-то успешным и достаточным образом смог устранить существующие заблуждения. Мир томится почти все в том же мраке и варварстве, как всегда до сих пор, и несметные сокровища и запасы знания у большинства людей лежат без пользы.

32. Мы видим, стало быть, что, несмотря на тысячекратные попытки исправить положение дел в религии, в политии, в образовании или науках, пока еще не найдено ничего, способного удовлетворить всех. Люди хвалят по большей части свое, снисходительны к своему, но едва ли кто не испытывает угрызений совести или не сознает опасности, в которой находится. А у других разве не видим мы одно только чудовищное? Не только все средства оказывались по большей части безуспешными, но хуже того, зло лишь возросло от самих лекарств. Стремясь взаимно преодолеть друг друга, секты⁶ не затухают, а процветают. Враждебность, воинствуя, не уменьшается, а укореняется. Науки чем больше возрастают, тем больше запутываются. Так что раньше страдали от болезней, потом от лекарств, а теперь от того и другого: уже ни болезней своих, ни лекарств против них мы перенести не в силах.

⁶ (См. "Светочи Европы...", примеч. 7.)

Глава VIII. Нужно ли и впредь совещаться об исправлении человеческих дел, и почему это необходимо

2. Человеческие дела хоть и расстроены, однако не погублены, потому что и под плесенью заблуждений, пороков и путаницы скрывается нетронутой питательная масса божественного сотворения. Не угасают жажда познания, чувство почитания божественного начала и любовь к мирному труду. Все это надо не восстанавливать или создавать заново, а только исправить и упорядочить с божьей помощью, чтобы ничто не выходило из предначертанных границ. Не беда, что порывы к добру скованы, что понятие об истине затуманено, что способность к действию ослаблена: в самом своем расстройстве все это проявляет свою природу и даже среди заблуждений восходит к цели, потому что божия работа берет верх над примешавшейся порчей. В самом деле, люди допускают зло? Явно не иначе, как под видом какого-либо добра. Верят в ложь? Не иначе, как под видом истины. Не исполняют свой долг? Несомненно, лишь под видом его невозможности, трудности или бесполезности исполнения. Значит, надо сорвать личины с вещей, чтобы все увидели, что поистине истинно, поистине благо, поистине возможно, просто, полезно, - и люди, обманывающиеся сейчас по незрячести, возрадуются, когда увидят все без обмана и смогут истинным путем идти к истинным целям всех своих способностей.

3. Что все сказанное не только свойственно людям, но и в высшей степени присуще самим их способностям, показывает то, что при нашем неумении применить свои способности эти последние скорее ввергнут нас в бездну заблуждений, пороков, безрассудства и, следовательно, падения, чем останутся коснеть в праздности. В самом деле, люди предпочитают лучше заблуждаться, чем не иметь никаких мнений, лучше избрать зло, чем ни к чему не стремиться, и лучше совершить худое дело, чем коснеть в бездействии. (...)

4. Следовательно, если бы людям можно было показать все их благо, то не стремиться к нему, да что я говорю? не порываться к нему в восторге для них оказалось бы невозможным. (...)

5. Дальше, если бы показать людям совершенно надежные пути ко всякому их благу, то можно было бы несомненно устранить все множество заблуждений, из-за которых несчастные делают совсем не то, что хотят: ведь почти все человеческие заблуждения проистекают от несоответствия между применяемыми средствами и целями; должные средства или не применяют, или дурно, или непоследовательно применяют, отклоняясь таким образом от поставленных целей.

14. Видя таким образом, что сама по себе человеческая природа не лишена воли к восстановлению гармонии (с вещами, друг с другом, с Богом), как смеем мы сомневаться, что когда-то сможем убедить людей делать то, к чему они и без того склонны? Тем более предлагаемое нами и совершиться может тоже действием самой природы вещей! В самом деле, мир в природном отношении един; почему бы ему не стать единым и в нравственном отношении? Правда, Европа отделена от Азии, Азия от Африки, Африка от Америки, страны и провинции тоже отграничены друг от друга горами и долинами, реками и морями, так что мы не можем все взаимно общаться. И между тем общая мать земля держит и питает всех, воздух и ветры всех овевают и одушевляют, одно и то же небо всех укрывает, одно и то же солнце с прочими небесными светилами всех обходит и попеременно озаряет - и ясно, что все мы пользуемся общим жилищем, питаемся одними жизненными токами. Так если все мы - сограждане одного мира, что нам мешает сойтись в единую республику под одними и теми же законами? Некогда, рассеянные по своим долинам, люди жили замкнуто, без взаимного общения; каждый делал то, что почитал за благо, каждый питался собственными вымыслами, каждый говорил со своими на своем языке и делал вместе со своими близкими, что хотел; недаром представления, языки, нравы людей стали так разнообразны. Но с тех пор как люди начали селиться в поселках и городах, собираться в сообщества и связывать себя законами, многое прежде разрозненное стало сплачиваться: семьи в города, города в государства, малые государства в большие. И вот, раз единый создатель и правитель мира Бог непрестанно день ото дня делает мир для себя все более раскрытым и повсюду прозрачным, что мешает нам надеяться, что в конце концов все мы станем единым благоустроенным сообществом, скрепленным узами одних и тех же наук, законов и истинной религии? Ясно ведь, что всё сколько угодно разрозненное можно собрать в числа, все сколь угодно разрозненные числа можно собрать в суммы, и ничто не мешает появиться даже сумме всех сумм.

Глава IX. О том, что надо пытаться исправить человеческие дела еще не испытанным, поистине всеобщим путем, а именно путем единства, простоты и добровольности

1. Бог открывает еще не хоженый, но простой, удобный и ясный троякий путь возвращения людей и всех человеческих дел к гармонии: путь единства, путь простоты, путь добровольности. Если нам удастся правильно объяснить его и правильно вступить на него, то не достичь желанной гармонии для всех нас и всего нашего окружения окажется так же невозможно, как невозможно человеку, идущему одним общим путем со всеми остальными, не прийти туда же, куда и они.

2. Напрасно кто-нибудь заподозрит, что мы здесь похваляемся открытием некоего небывалого или чудодейственного пути: это - старый путь, совечный человеческому роду, изначально показанный Богом и всегда прокладываемый им перед нашим лицом; только вот люди, невнимательные в наблюдении, не увидели его с достаточной ясностью и никогда на него всерьез не вступали, разбредаясь по своим перепутьям. (...).

3. Единым мы называем то, что во всех своих взаимосвязанных частях сплочено таким образом, что при движении целого движется и все ему принадлежащее, как солнце в небе едино, хоть искрится тысячью лучей: все лучи слитны с ним и все вместе дают свет миру. Единству противополагается множественность, где вещи разрозненны, не взаимосвязаны, а потому не движут, не увлекают друг друга и не имеют взаимодвижения, взаимовлечения и взаимодействия, как зажигаемые у нас в разных местах огни разрозненны и непричастны друг другу.

4. Простым мы называем то, что внутри себя не сложено из многого, а потому повсюду подобно себе, самодовлеюще и неизменно, наподобие солнечного сияния, исходящего из своего собственного источника, а потому негасимого. Наоборот, сложное есть то, в чем смешано многое и что поэтому не равно себе, изменчиво и непостоянно, наподобие пламени от нашего огня, которое питается тучностью поленьев или другой материи, а потому, не будучи самодоволеющим, ищет пищи вовне себя и подвержено рассеянию, то есть угасанию.

5. Наконец, добровольно то, что действует так или иначе по своему произволению, то есть свободно и по собственной наклонности, как пламя само собой влечется вверх, рассеивая лучи вокруг себя. Противоположность - принуждение, когда вещь понуждается к движению не своим, а каким-либо другим движением, как бывает, когда камень бросают вверх.

6. Теперь может немножко проясниться, что мы здесь понимаем под путем единства, простоты и добровольности. Смысл таков: мы должны вернуться от множественности, в которую впали, к единству,- то есть от бесконечных частичных устремлений, на которые мы бесконечно разбрасываемся, к единой всеобщей заботе о всеобщем спасении. Мы должны вернуться, далее, от разнообразного смешения, в котором запутались, к той простоте, с какой изначально сотворены и мы и вещи. Наконец, от насилия, которым мы наполнили все вокруг, мы должны вернуться к нашей природной свободе. (...)

Глава X. Форма и законы правильного совета, с которыми должен сообразоваться этот наш великий Совет

1. Всякому благоразумно начатому делу предшествует решение или, если дело это большой важности и касается многих, совет, то есть сопоставление многих предлагаемых решений для выявления наилучшего. Перед нами, однако, дело более великое, чем когда-либо начиналось на земле, притом касающееся всех, всего и во всех отношениях. Всенепременно необходим поэтому совет. Но какой? Давайте установим себе непреложные законы совещания, чтобы ничто не грозило ни нарушить предпринятое дело, ни прервать его, ни сделать его бесполезным.

2. Разумеется, эти законы можно почерпнуть единственно лишь из разумно построенной идеи совета при правильном понимании требуемого ею. Умоляю поэтому помедлить и неленостно исследовать этот предмет осмотрительным умом.

3. Совещание есть дружественное и благоразумное обсуждение большим числом людей какой-либо желанной, но сложной и трудной вещи с точки зрения того, следует ли к ней стремиться, с помощью чего и каким образом ее всего легче достичь.

4. Таким образом, во всяком совете сочетаются три вещи: (1) намерение, то есть какая-либо полезная, но трудная ввиду связанных с ней колебаний или помех цель; (2) многие лица, разбирающие между собой эту цель; (3) спокойное и благоразумное при рассмотрении любых вопросов разбирательство, продолжающееся до тех пор, пока все не придут к единству взглядов, ибо тогда кончается совещание и начинается исполнение. (...)

Аксиома XI. Советующиеся должны действовать неспешно и мирно. (В самом деле, страсти - слуги не разума, а воли, и больше того, они тяготеют к действию, будучи как бы его шпорами, так что они стоят на полпути между волей и деятельной силой; надо поэтому остерегаться, чтобы во время разбирательства, когда надо тщательно взвесить всё, страсти не сотрясали весов разума. Их надо приберечь напоследок, когда по принятии решения встанет настоятельная задача исполнения. Совестливый советник не станет поэтому разжигать страсти, тем более дурные - страх, гнев, ненависть, а будет, скорее, успокаивать и умиротворять их. Ни один здравый человек не будет пить мутную воду, не дав ей сперва отстояться до чистоты. Так и во время совета нет места для возмущения духа: гнев мешает душе различить истину, а любовь к себе и к своему, равно как ненависть к чужому, - кривые очки, искаженно преувеличивающие или преуменьшающие вещи и показывающие их в другом положении, образе, цвете, чем они есть.

21. В конце концов, коль скоро нам предстоит совещаться, а не ссориться, давайте придем на совет со всецело чистыми и безмятежными чувствами, какие я от себя обещаю, от других требую. Я требую от себя и от других при столь важном обсуждении столь великого дела, во-первых, искреннейшей искренности, во-вторых, строжайшей строгости и, в-третьих, внимательнейшего внимания, затем должного терпения при слушании, спокойной свободы суждения и скромности при разногласиях и, наконец, постоянных и полных надежды воздыханий к Богу.

Глава XI. Приглашение всех людей на мирный совет об исправлении дел в мире

1. Собираясь засеивать поле, или убирать урожай, или готовить древесину и камень для постройки и т. д., мы обычно смотрим на сами эти вещи (рассматривая, что из них можно сделать или чего в них не хватает), но совещаться с ними нет необходимости, потому что они в нашей власти: противиться нашим рукам, нашим серпам, нашим топорам они не могут. Все обстоит иначе, когда приходится иметь дело с разумным созданием: наделенное свободой выбора, оно ничего не позволяет решать о себе заочно.

2. Поскольку наше предприятие касается людей, мы не сможем решить ничего втайне от них, а поскольку оно касается всех, то со всеми надо и войти в общение. (...)

3. Все говоримое здесь будет сказано всем, причем так просто, что нельзя будет не понять всем, и с предоставлением каждому, от первого до последнего, полной свободы суждения. (...)

4. Как пишут, Пифагор говорил, что, если научиться разумно расспрашивать восьмилетнего ребенка о любой части философии, мы услышим на все разумный ответ, потому что свет разума, если умеешь им пользоваться, есть мера всех вещей⁷. Применим то же в нашем теперешнем деле! Верю, если мы сумеем разумно предлагать вопросы, любой наш будущий читатель обязательно или сам найдет в своей душе ответ на каждый вопрос, или одобрит предлагаемое ему; ибо мы пойдем впереди и будем представлять не только проблемы, но и способы справиться с ними, а напоследок и свое решение о том, какой из многих способов (если их окажется много) кажется нам наилучшим.

⁷ (Оговорка "Пифагор" вместо "Протагор", когда речь идет об изречении "Человек есть мера всех вещей", не раз встречается у разных старых авторов. Кроме того, об умении "восьмилетнего ребенка" разумно говорить "о любой части философии" Коменский читал явно не у излагателей Пифагора; скорее всего, речь идет о знаменитом месте из платоновского "Менона" (82b-86b), где ничему не учившийся pais (это слово означает в греческом и "раб", и "мальчик") ведет правильное математическое рассуждение в ответ на разумно поставленные вопросы.)

5. Не будет причины, по которой кто-то остерегся бы приступить к нашему Совету, ведь никто ему здесь ничего не предпишет, а сам себе во всем и в каждом он будет автором, судьей, свидетелем. И мы надеемся преуспеть на этом пути, где никому не придется продираться сквозь неведомый лес незнакомых ему авторов, но его поведут по открытому полю вещей, чтобы собственными глазами, а не через чужие очки, он смог всё видеть и всё ощупать. Поистине только сами вещи, будучи тем, что они есть, способны привести нас к согласию, чего никогда не добиться людям, которые сами еще спорят между собой о вещах.

6. Тогда, наконец, с божией помощью обнаружится, что прирожденные нам три начала познания, воли и действия (врожденные понятия, инстинкты и способности) - это заложенные в нас священные пандекты божественной премудрости, а всё не содержащееся в них с необходимостью подозрительно; что это запечатленные в нас как в образе божием законы, чем дальше отступаешь от которых, тем больше запутываешься в ошибках, пороках и несчастьях; что это золотые опоры, алмазные основания, над которыми надстраивается все здание человеческих знаний, добродетелей и действий; что это нерушимые границы, которыми Бог обнес все пути наших помыслов, стремлений и деяний и выйти из которых значит подвергнуть себя неминуемой опасности блуждания, греха и гибели; что это полюса и оси, вокруг которых вращаются все наши нынешние и будущие мысли, слова и поступки и отклонение от которых есть крайность, ненормальность, заблуждение и ошибка; что это, наконец, наши сияющие внутри нас солнца и наши звезды, сопровождающие нас везде, куда бы мы ни обратились, и предупреждающие нас от ошибок, пороков и опасностей; без них все во мраке. Опираясь на столь всеобщие начала, наш Совет будет поэтому всеобщим, великим, надежным и удобным путем, единственно способным привести нас туда, где мы начнем понимать себя и подниматься.

7. Так придите же все, чьему сердцу близко спасение и свое, и человеческого рода, к какому бы вы ни принадлежали народу, языку, религии, - все боящиеся Бога, все, кому опротивела мировая неурядица, все жаждущие лучшего! Придите и не отделяйте своего решения от всеобщего решения о всеобщем спасении! Пожалеем о жалком состоянии человечества, и если кто-то способен на какой-то совет или помощь, то вынесем их на всеобщее рассмотрение!

17. Но прежде всего пробудитесь вы, кому дано управлять человеческими делами: вы, философы, воспитатели человеческого рода; вы, богословы, водители духа от земных обителей к небесным; вы, мирские власти, временные судьи земли, хранители и оберегатели мира между народами! Все вы вместе - врачи рода человеческого, занятые болезнями разума, воли и деятельной способности. Вот, мы представляем вам сразу всех ваших больных, всю больницу мира! Придите же, посовещайтесь сообща! Сделайте то, к чему вас призвал Бог и чего сам больной с мольбою от вас просит, вверяя вам свое здоровье! По крайней мере, раз уж здесь предполагается вести совет о всеобщем спасении, придите на него впереди других и прежде других и следите, чтобы обсуждение шло правильным порядком: вы дадите отчет перед Богом, если из-за вашей сонливости будет допущено что-то такое, что или нанесет ущерб человечеству, или даст пропасть или погибнуть чему-либо спасительному.

Всеобщего совета об исправлении дел человеческих