Обучение чтению: техника и осознанность

предыдущая главасодержаниеследующая глава

Всеобщий совет об исправлении дел человеческих. Роду человеческому, и прежде всего ученым, верующим и власть имущим Европы

 Разве нет больше мудрости в Фемане?
 Разве не стало совета у разумных?
 Оскудела мудрость их?

(Иер. 49, 7)

 Без совета предприятия расстроятся,
 а при многих советниках они утвердятся.

(Притч. 15, 22)

 Выслушайте, мудрые, речь мою, и приклоните
 ко мне ухо, рассудительные! Установим между
 собой рассуждение и распознаем, что хорошо.

(Иов. 34, 2; 4)

* ("Всеобщий совет" был начат не позднее 1645 г. (см. "Предвестник всеобщей мудрости", общее примеч.), "Пансофия" и некоторые другие его части остались незавершенными и не были напечатаны при жизни Коменского (см. комментарий к отдельным частям). Впервые полностью издан в 1966 г. в Праге (см. об этом издании ниже). Публикуемые в нашем (- В. Б.) переводе фрагменты "Всеобщего совета" составляют около 1/14 его объема.

Педагогика Яна Амоса Коменского неотделима от философии (см. об этом в кн.: Джибладзе Г. Н. Философия Коменского. - Тбилиси, 1973). Его философия такова, что центральное положение занимает в ней педагогика в широком смысле приведения человека к его подлинной сущности. Подобно Бэкону, Декарту, Спинозе, Коменский осмысливает и утверждает наступление Нового времени. Глобальная критика всей существующей системы знания и всего традиционного порядка вещей, расчистка позиции для нового человеческого субъекта и всестороннее обеспечение этого субъекта всей полнотой божественного и человеческого знания с тем, чтобы он мог отныне непоколебимо и прочно удерживать за собой позицию держателя истины посреди сущего, - такие задачи ставила перед собой мысль эпохи. Те же цели были содержанием главной философской идеи Коменского, идеи всеобщности ("кафоличности", catholicum). Первый из трех ее слитных моментов ("всё") нацеливал на охват, учет, познание и применение всей полноты материальной и духовной действительности без исключения чего бы то ни было даже в возможности; второй момент ("все") ориентировал на собирание всеобъемлющего человеческого субъекта, воплощающего в себе такую полноту человечности, при которой он мог бы уже не опасаться непредвиденных колебаний и изменений своего существа; третий момент ("всячески") постулировал такую деятельную полноту интуиций, познаний и умений ("искусств") совершенного субъекта перед лицом совокупности мира, когда субъект мог бы неостановимо восстанавливать себя в опоре на истину и в качестве ее носителя. Как во всей философии Нового времени, гарантом этого грандиозного проекта самоустроения человека в мире у Коменского выступала вера в доброго Творца и в достоверность уготованного человеку спасения. В педагогике Коменского решающей задачей было вырвать человека из ограниченного круга каждодневных восприятий, поставить его во всеоружии его сил и способностей перед совокупностью бытия, дать ему возможность во что бы то ни стало уловить цельный, безущербный образ мира. Характерно, что в середине 1640-х гг., в расцвете своей педагогической деятельности, когда его "Дверь вещей" переводилась и принималась в качестве учебника во многих странах и от него жадно ждали новых подобных работ, Коменский, рискуя не оправдать возложенных на него надежд, вынашивает замыслы, всеобъемлющий характер которых по-настоящему виден только ему самому. 18/28 сентября 1644 г. Коменский пишет Г. Хоттону, присоединившему свой голос к требованиям новых учебников: "Мне очень хорошо известно, что моих сочинений нетерпеливо ждут, но кто больше стремится к их совершенству, чем я? На двух моих плечах лежит тяжелый груз. О, если бы только Богу заблагорассудилось те же мысли внушить кому-нибудь другому, те же намерения посеять в какой-либо другой душе! Если бы я больше мог или меньше хотел! А пока, чем дальше я продвигаюсь, тем дальше мне дано видеть, и я уже не могу не стремиться к этому более далекому, более совершенному, лучшему. Поэтому прежнее, менее совершенное, мне уже не нравится, и мне приходится тысячекратно улучшать и исправлять себя... Возможности действовать иначе я для себя не вижу. Что из всего этого получится? Бог знает. Я решился вступить на путь, который указывает мне все более яркое мерцание божественного света (...) Ты, наверное, поймешь, что я задумываюсь о более крупных задачах, чем "Преддверия", "Введения", "Словари" и подобные инструменты для обучения детей... Когда я стремлюсь осуществить что-то обособленное, я повсюду натыкаюсь на сомнения. Поэтому я лучше займусь всеобъемлющими задачами и позднее буду разрабатывать частности, по мере того как они дают о себе знать" (курсив наш. - В. Б.). Между "частным" и "всем" для Коменского проходило не количественное, а философское различие: только обозрение "всего" впервые давало ясность понимания бытия и надежную точку опоры для воли и действия, тогда как всякое частное познание и усилие могло оказаться злом. К началу 1645 г. новые замыслы Коменского оформились в план создания всеобъемлющего просветительского труда, обращенного ко всему человеческому роду. 8/18 апреля 1645 г. он пишет своему покровителю и меценату Людовику Де Гееру о новых рабочих планах: "Дела, если Богу будет угодно, воспоследуют, хотя и не так скоро, как хотелось бы людям, настаивающим на ускорении работы. Пока нет ни одной души, которая понимала бы, о каких задачах здесь идет речь. Я сам раньше тоже не понимал подлинного основания этого труда, воздвигаемого Богом. Но день ото дня мне удается лучше рассмотреть его, и в конце концов я вижу то, что превосходит самые смелые надежды (...) Впрочем, я, как всегда, жалуюсь на свою медлительность: если кому-то дано буквально выплевывать книгу за книгой, то не мне. Зато мне дано (...) желание писать произведения, которым суждена долгая жизнь (...) В мире совершаются дивные перемены, все готовится к новому рождению (...) Бог крушит у племен и народов все, что ему неугодно, чтобы уготовить путь к лучшему. Пусть крушит; не будем же выбрасывать имеющийся у нас строительный материал на груду развалин. Наступит время, когда после расчистки развалин обнаружится разровненная площадка для новостройки. Тогда подойдет наконец пора и нам выступить из нашего укрытия и вынести на свет то, что послужит всеобщей радости (...) Труд, над которым я работаю, несет название "Всеобщий совет об улучшении человеческих дел, обращенный к роду человеческому, прежде всего к ученым Европы". В этом труде "Пансофия" стала одной седьмой частью, равно как и "Пампедия", т. е. книга о всеобщем воспитании умов". За одиннадцатилетие, с 1645 по 1656 г., Коменскому, несмотря на огромную занятость, удалось в общих чертах завершить "Всеобщий совет". Он ждал прекращения войны в Германии и между Скандинавскими странами, чтобы с наступлением мира предложить наконец истомленной распрями и жаждущей покоя Европе свой проект. В 1656 г. Коменский предполагал выступить с идеями "Всеобщего совета" на всеевропейском соборе протестантских вероисповеданий, который предполагалось провести под эгидой Кромвеля; однако собор не состоялся. Лишь на мирном конгрессе европейских стран в Бреде в 1667 г. он получил возможность, выступив перед собравшимися дипломатами, непосредственно изложить власть имущим Европы свои замыслы. Он пользовался к тому времени огромной известностью и был действительно услышан, однако больше в аспекте сделанных им чисто политических предостережений и предсказаний (турецкая опасность, перспектива новой большой войны, призыв к императору и папе осуществлять справедливость и не противиться реформе всей церкви).

В конечном итоге надежды на сильных мира сего обманули Коменского так же, как не осуществились его мечты о совместной работе лучших ученых вселенной над пансофией. Среди друзей и коллег "Всеобщий совет" встретил еще больше непонимания, чем в свое время "Предвестник всеобщей мудрости". Самуил Гартлиб упрекал Коменского в медлительности, в задержке работы над школьными учебниками и над "Пансофпей" в ее первоначальном варианте. Старый сотрудник Коменского в деле реформы школьного образования шотландский священник Джон Дьюри писал Де Гееру: "Коменский (...) никогда бы ничего не сделал, если бы ему предоставили выбирать предметы своих занятий по его собственной прихоти: его наклонности влекут его к непрестанной смене занятий, без доведения чего бы то ни было до конца, а это - очень тяжкий род безумия" (Gdransson S. Comenius och Sverige 1642-1648. - Lychnos, 1957-1958, Uppsala, 1958, c. 131). К концу жизни Коменский остался почти без научных помощников. Самый тяжелый удар по "Всеобщему совету" и перспективам его полного издания нанес еще один бывший друг Коменского гронингенский богослов Самуил Маресий (1593-1673). Как упоминалось, уже к 1656 г. "Всеобщий совет" существовал в основном в том виде, который известен нам сейчас. Коменскому удалось спасти его почти весь от пожара в Лешно 1656 г. Начиная 1656 г. Коменский публиковал части "Всеобщего совета" ("Панавгия", "Панегерсия" и др.) в Амстердаме. Незавершенной оставалась только его главная часть ("Пансофия", или "Пантаксия"). В 1669 г. С. Маресий, знакомый со всем сочинением в рукописи, публично выступил с жестокими нападками на "Всеобщий совет", обнаружив там, с одной стороны, хилиазм, т. е. учение о надвигающемся царстве Христовом на земле, а с другой стороны, "вредоносные политические тенденции", способствующие революции! Помимо этих пороков Маресий находил во "Всеобщем совете" и некоторое сродство с Кампанеллой, а следовательно, близость к католикам, и "атеизм", выражающийся в сосуществовании христиан всех конфессий, и язычество (в приставке "Панегерсия", "Панавгия" ему послышалось имя языческого бога Пана), и фанатизм, и визионерство, и одержимость. Еще 14 января 1669 г. Коменский говорил в письме Микулашу Драбику, что ему требуется несколько месяцев жизни, чтобы завершить "Пансофию". Теперь вместо этого он вынужден был публично отвечать Маресию на его обвинения ("О рвении без знания и любви, братское увещание Я. А. Коменского к Самуилу Маресию ради уменьшения ненависти и увеличения благосклонности". - Амстердам, 1669; "Продолжение братского увещания о смирении рвения любовью... Я. А. Коменского к С. Маресию". - Амстердам, 1670; § 39-128 этого сочинения представляют собой автобиографию Коменского). Из разъяснений Коменского, как и из содержания соответствующих глав "Всеобщего совета", ясно, что он не был хилиастом, т. е. фанатиком, поджидающим наступления царства божия к определенному историческому сроку. Его историософия определяется беспристрастными исследователями не как еретический хилиазм, а как библейский эсхатологизм, т. е. напряженное ожидание всегда близкого, однако не очерченного конкретными историческими сроками осуществления всего, что предопределено божественным участием в человеке и его истории; такой эсхатологизм свойствен многим великим мыслителям, в нем нет ничего еретического или сектантского. Что касается "революционаризма" Коменского, то, конечно, предлагавшиеся им реформы шли несравненно дальше того, что было достигнуто революциями его эпохи (взять хотя бы его идею полной отмены социального разделения в школах или поголовного участия всех людей в управлении "человеческими делами"), однако Коменский предусматривал только духовный и мирный путь преобразований. Как бы ни был прав Коменский в своем споре с Маресием, "обличения" последнего прозвучали в унисон с распространенными тогда в Голландии антихилиастическими настроениями, и, несмотря на усилия друзей Коменского и его сына Даниэля, полное издание "Всеобщего совета" оказалось невозможным. В 1680 г. в количестве 100 экземпляров вышли отрывки из "Пансофии"; в 1702 г. в Галле в составе "Истории чешских братьев" вышло предисловие к "Всеобщему совету" и его первая часть, "Панегерсия". Посеянные Мареспем предубеждения против Коменского оказались настолько велики, что статья о последнем в "Историческом и критическом словаре" Пьера Бейля (Роттердам, 1697) состоит по большей части из самых грубых и несправедливых обвинений Коменскому в научной и нравственной недобро-качественности, смехотворной помпезности и шарлатанстве. В конце XVIII в. И. Г. Гердер ("Письма для поощрения гуманизма". 5-е собрание. - Рига, 1795) называет Коменского "другом человечества" и пишет: "Почему именно самые миролюбивые, самые добрые души, Эразм, Гроций, Коменский, Лейбниц, испытали так много черной неблагодарности от своих современников? Причину легко найти: они не имели партийных пристрастий, тогда как те (их ненавистники) представляли собой одержимые предрассудками борющиеся партии. Этим последним невежество, корысть, слепая привычка, уязвленная гордыня или десять других фурий вложили в руки оружие распри или кинжал клеветы; те мирно боролись со щитом истины и добра. Золотой щит истины и добра не гибнет; борцы за них могут лично пасть, но их победа растет, и она бессмертна" (письмо 62, конец; ср. письмо 57). В XIX в. приходит полное признание Коменского как великого педагога (хотя, например, Песталоцци еще мог считать, что Коменский отправляется от механического принципа наглядности и попадает вместе со своими учениками в "рисованый мир"). В берлинских чтениях по истории и системе педагогики (1884 и 1894) Вильгельм Дильтей назвал Коменского "возможно, величайшим педагогическим умом, какой производила Европа" (см.: Dilthey W. Gesammelte Schriften. Bd. XI. - Stuttgart - Gottingen, 1961, c. 169; cp. Bd. IX, c. 160 след.). К началу XX в. основные педагогические сочинения Коменского были переведены на многие языки мира, в том числе на русский; что касается "Всеобщего совета об исправлении дел человеческих", то, с легкой руки Пьера Бейля, это огромное сочинение считалось многими (такое мнение можно найти в некоторых старых энциклопедиях) существующим только в планах, фантазией Коменского. Только в 1935-1940 гг. после упорных поисков Дмитрию Чижевскому удалось в библиотеке детского приюта города Халле обнаружить основной корпус "Всеобщего совета". Лишь недавно он был наконец полностью опубликован Чехословацкой академией наук (Iohannis Amos Comenii de rerum humanarum emendatione consultatio catholica. Editio princeps. Т. I, Panegersiam, Panaugiam, Pansophiam continens. - Pragae, 1966. - 776 p.; т. II, Pampaediam, Panglottiam, Panorthosiam, Pannuthesiam necnon Lexicon reale pansophicum continens. - Pragae, 1966. - 719 p.). Общий объем двухтомника - 175 авторских листов. Всесторонний историко-культурный и философский анализ этого огромного труда еще не осуществлен (см. о нем доклад: Лорд- кипанидзе Д. О. Значение "Общего совета об исправлении дел человеческих" Я. А. Коменского для социалистической педагогики. - В кн.: Лордкипанидзе Д. О. Ян Амос Коменский. 1592-1670. М., 1970, с. 379-392), однако исследователи подчеркивают, что "Всеобщий совет" - важнейшее, по личному признанию Коменского, произведение чешского мыслителя (см.: Patocka J. Epilogus. - In: I. A. Comenii... consultatio ..., т. 11, с. 685) и что оно сыграло бы свою историческую роль, если бы было известно европейской общественности. Отмечается, что в своем первопроходческом труде Коменский среди прочего предвосхитил идеи таких международных организаций, как ООН, ЮНЕСКО, Постоянный международный суд справедливости, Всемирный совет церквей, экуменическое движение и многие современные реформы во всех аспектах человеческого общежития (Spinka М. Introduction. - In: Comenius J. A. The labyrinth of the world and the paradise of the heart. Ann Arbor, 1972, p. IX). Осознавая и по-своему решая во "Всеобщем совете" главную для европейской мысли начала Нового времени задачу утверждения человеческого субъекта и овладения мировой действительностью во всеоружии нового рационального научного метода, Коменский строит сложный синтез, в который входят сенсуализм и эмпиризм Бэкона, неоплатонизм Николая Кузанского и Кампанеллы, позднесхоластический аристотелизм Суареса, элементы картезианского обоснования субъекта и который хорошо "работает" в качестве теоретической базы для той педагогической и социальной практики, к которой Коменский стремится. Там, где он предпринимает разработку отдельных философских проблем (например, в теории "мира возможности", развивающей теорию творящего posse - "возможности" Николая Кузанского, или в истолковании платоновского учения об идеях, см. с. 338 и 339 наст, т.), он достигает нетривиальных результатов, обеспечивающих за ним прочное место в истории развития философских концепций. Коменский избегает при этом и догматизма, и слепой приверженности доктринам авторитетов, и "умножения мысленных сущностей", не утрачивая живой контакт с умопостигаемой реальностью, в чем ему неизменно помогает энергия, пластичность и образная сила его языка.)

** (Составил В. В. Бибихин.)

предыдущая главасодержаниеследующая глава








© PEDAGOGIC.RU, 2007-2021
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://pedagogic.ru/ 'Библиотека по педагогике'
Рейтинг@Mail.ru