I

Однажды мне случилось пожить в одном детском поселке. Когда я приехал туда, поселок был разложен до последней степени. Педагоги твердили: "С нашими детьми ничего не сделаешь: они почти сплошь морально-дефективные" - и требовали наказаний. Накануне приезда дети одного из домов поселка избили и выгнали свою воспитательницу, на смену никто идти не решался, и дом фактически был без взрослых. Так как даже "морально-дефективные" дети жить в аду не желают, то оставшиеся без воспитателей дети, среди которых самым старшим было уже 14-15 лет, стали сами налаживать свою жизнь, и, должен сознаться, к моему приезду этот дом выгодно отличался от других своей организованностью и порядком.

Кажется, в самый день моего приезда было общее детское собрание. Педагоги делали последнюю попытку столковаться с детьми, но из этого ничего не вышло: педагоги обвиняли детей, дети - педагогов. В результате педагоги, что называется, махнули рукой, и собрание потекло уже по воле детей, главным образом, из того дома, который жил без педагогов. Эти дети поставили перед всем детским коллективом вопрос о том, чтобы мальчики не обижали девочек. Девочки выступали одна за другой с рассказами о безобразиях мальчиков, главным образом, на сексуальной или насильнической почве; мальчики-обидчики скрылись с собрания. Дети вынесли резолюцию - не обижать девочек. Но девочек эта резолюция мало успокаивала; они резонно указывали, что по приходе в свои дома они сегодня же будут избиты мальчиками за жалобу. Тогда члены детского президиума - более взрослые мальчики - взяли на себя проведение в жизнь этого постановления. Они проводили девочек в дома и вступили в переговоры с обидчиками. Последние были разъярены и обижены: злоба и обида охватывали их за то, что "девочки осрамили их на собрании". Но в конце концов товарищи убедили их "не лезть к девочкам" и "не идти против собрания". Была принесена бумага, и мальчики торжественно "дали руку".

Я был заинтересован этим, безусловно, здоровым подъемом детей и стал выяснять, кто эти дети, так умно ставшие налаживать детскую общественную жизнь при сдавших свою позицию педагогах. Мне начали объяснять: "Председатель собрания - из дома морально-дефективных, секретарь побывал уже в двух домах для морально-дефективных"... Я отмахнулся и не стал дальше расспрашивать.

События в поселке развивались. Педагоги твердо решили стать на путь наказания. В результате ОНО^* поспешило перевести этих педагогов в другие детские дома. С детьми начал работать новый коллектив.

^* (ОНО - отдел народного образования.)

Новый коллектив вступал в работу, действительно, как новый. Он был послереволюционного воспитания, и можно было надеяться, что дело пойдет по-иному. Но не прошел месяц, как новый коллектив стал превращаться в старый. Снова зафигурировала "моральная дефективность".

О моральной дефективности они учили в своей педагогической школе, и теперь, когда они столкнулись лицом к лицу с безобразиями беспризорных детей, эта теория им вспомнилась: "30-40% наших детей морально-дефективны, а значит... с ними нельзя работать". Помимо теории "моральной дефективности" порче молодых воспитателей способствовал "высококвалифицированный" педагог "с большим педагогическим стажем". Любимые слова этого педагога были: "милые дети" и "железная дисциплина".

Я был очевидцем одной его беседы. Педагог говорил длинно, приторно и скучно, и я боялся только того, что дети утомятся и перестанут слушать. Однако и здесь скандал не минул. Когда оратор в припадке красноречия обратился к детям: "Милые дети, ведь вы же - маленькие зверьки", то дети закричали: "А раз мы звери, то со зверями не разговаривают!" - и ушли. Оратору осталось лишь инструктировать взрослых, и тут его красноречие нашло внимательных слушателей: о железной дисциплине и железной метле, о самых решительных мерах, вплоть до расформирования поселка и вывоза детей, и т. п. он разглагольствовал бесконечно. Говорил все это он днем, а к ночи дети вполне начали оправдывать свою квалификацию морально-дефективных: педагоги поселка были мобилизованы и дежурили всю ночь, так как боялись нападения детей. Нападение тем не менее произошло.

Я работал не в этом поселке, но во всем районе, где поселок находился, я вел с районными педагогами педагогические беседы. И вот однажды, когда педагоги вовсю жаловались на свою неудачу с этими "морально-дефективными", неожиданно выступила одна воспитательница из района. Она случайно оказалась работавшею в этом поселке два года назад. Тогда поселок был иным, некоторые дома считались показательными. Дети были прекрасными. Все шло хорошо - даже в годы разрухи. Но налетел очередной шквал - заурядная русская история. Заведующий смещен, коллектив раскассирован. В результате - развал. Полтора года уже нет никакой педагогической работы. Среди воспитателей склока. Хозяйство разорено и расхищено. В итоге - дети стали "морально-дефективными".

- А давайте, девочки, станем дефективными. Пусть посылают куда-нибудь: все равно. Вот взять да огреть поленом...

- Расшибить вот стекла... Только, по правде сказать, мне это не нравится.

Так говорили дети, выходя из собрания с инструктором...

Все вышеописанное побудило меня взять перо для борьбы с "моральной дефективностью" детей. Но самое главное в борьбе с этой "моральной дефективностью" - это борьба с теорией "моральной дефективности", борьба с теми "учеными", которые этой теорией развращают новых педагогов и укрепляют позиции старых тюремщиков.