Александр Федосеевич Бестужев (1761 - 1810)

Александр Федосеевич Бестужев

Просветитель-демократ, писатель, отец декабристов Александра (русский писатель А. А. Бестужев-Марлинский), Николая, Михаила и Петра Бестужевых. Встречался с А. Н. Радищевым после его возвращения в 1801 г. из ссылки; дружил с просветителем и поэтом И. П. Пниным, с которым издавал «Санкт-Петербургский журнал» (1798), участвовал в работе Вольного общества любителей словесности, науки и художеств.

Получил военное образование. В 1789 г. во время русско-шведской войны в битве при Сескаре был тяжело ранен, ушел в отставку, занялся просветительской деятельностью. А. Ф. Бестужев хорошо знал произведения французских просветителей, пропагандировал их вместе с И. П. Пниным на страницах «Санкт-Петербургского журнала». Был разносторонне образован, что позволяло ему исполнять различные административно-хозяйственные должности: начальника канцелярии графа А. С. Строганова; главного управляющего гранильными и бронзовыми фабриками на Урале.

Дом Бестужевых был одним из немногочисленных культурных центров Петербурга конца XVIII в., где происходили встречи писателей, художников, композиторов. В этой атмосфере рождались впоследствии вольнолюбивые мысли об освобождении России у сыновей, будущих декабристов.

Большое внимание А. Ф. Бестужев уделял вопросам воспитания. Защищая идею создания государственной системы образования, обучение и воспитание советовал строить на основе гуманной педагогики, которую разработал Я. А. Коменский. Был противником религиозного воспитания. Свою педагогическую систему он изложил в трактате «О воспитании», который был напечатан в «Санкт-Петербургском журнале». По признанию сына Михаила, эту систему отец применял при воспитании своих сыновей. Однако, как и многие просветители последней трети XVIII столетия, в своих педагогических исканиях

А. Ф. Бестужев был непоследователен, ограничен. Так, например, защищая идею общественного воспитания, он в то же время оставлял сословную школьную систему. Но тем не менее трактат «О воспитании» сыграл положительную роль в развитии прогрессивной педагогической мысли России в конце XVIII - начале XIX в. и сам автор, отец сыновей-декабристов, являлся примером служения прогрессивным силам России.

Из трактата «О воспитании»

(Печатается по изданию: Бестужев А. Ф. О воспитании.- Санкт-Петербургский журнал, 1798, январь, с. 55 - 80; февраль, с. 155 - 180; март, с. 246 - 255; апрель, с. 68 - 95; май, с. 150 - 161; июнь, с. 254 - 307; июль, с. 86 - 104; август, с. 74 - 84; сентябрь, с. 68 - 85; октябрь, с. 82 - 109; ноябрь, с. 151 - 156; декабрь, с. 283 - 296.

В переработанном виде трактат был издан в 1803-1807 гг. В нем отсутствовали главы «Краткие начертания ученого воспитания», «Наставления в последние шесть лет», «Об обрядах всеобщего выпуска» и др., а также глава «О благородстве», где автор непочтительно отзывался о господствующем сословии. Нет рассуждений о трех способах правления, в том числе и республиканском.)

О ВОСПИТАНИИ ЧАСТНОМ

Воспитание вообще есть наука, каким способом образовать, научать детей так, чтоб они учинились полезными и приятными для семейства своего, для отечества и были бы в состоянии доставлять и для самих себя благополучие.

«Легче,- говорил Теогнис,- дать жизнь, нежели добрую душу». Вот что воспитание должно постановить себе правилом. Все доказывает нам, что человек при рождении своем не расположен ни к добру, ни к злу, но что приносит только способности к восприятию тех нужд, коих он сам собою удовлетворить не в состоянии, страстей более или менее стремительных,смотря как телосложение и свойство его расположено от природы. Воспитать дитя - значит употреблять расположение, его свойство, его чувствительность, нужды, страсти на его усовершенствование или на учинение его таковым, каковым быть ему желаешь; сие значит показать ему, что ему любить и чего убегать должно, и снабдить его всеми теми средствами, которыми он может или приобрести желаемое, или избегнуть того, что ему ненавистно кажется; сие есть возбудить желания его к известным предметам и от других воздержать. Страсти, удачно направленные, то есть полезно и для него и для прочих устремленные, сопровождают к добродетели, но оставленные буйству оных или худо направляемые учиняют его порочным и злым.

Некто славный нравоучитель воображал, что воспитание все может произвести над человеками и что все они равно удобны к восприятию образования, какое дать желаешь, поелику известно, как должно располагать их пользами; но опыт нас научает, что есть таковые дети, в разуме которых не можно возжечь никакого сильного впечатления, есть такие, которые ни к чему не пристрастны, есть робкие и отважные, есть опять ленивые, которых беспрестанно понуждать надобно, и находятся таковые, которых с трудом можно воздерживать. Есть имеющие природные дарования, другие типы, у иных членосоставление слабо, у иных крепко, есть нравы тихие или возмутительные, недопущающие к себе никакого ограничения; мы видим души поверхностные и слабые, коих ни к какому предмету устремить не можно, как есть между тем такие, коих разум так стеснен, что никакое средство неудобно к чему-нибудь его побудить. Следственно, обманываются те, которые полагают, что воспитание во всяком человеке произвести может все, чего желаешь; воспитание распространяет только полученные от природы способности; оно тогда только с успехом сеять может, когда землю таким образом естество приуготовило, что может она соответствовать тем попечениям, которые для нее употреблены будут.

Самое начальное воспитание сперва занимается образованием, возращением, укреплением тела, научает, как должно в пользу себе обращать члены, учреждать надобности, воздерживаться волнения страстей, если оные противны его благосостоянию; сие первоначальное воспитание предопределяет в воспитывающемся те существенные способности, которые производят влияние на все продолжение жизни. Но родители не обращают довольно внимания своего на сию первейшую часть воспитания, они поручают детей попечению кормилиц, потом смотрительниц, исполняющих умы воспитанников своих страхами, ложными понятиями, пороками и глупостями, какими они сами заражены; и из их рук вышедших детей увидишь привыкнувших ко лжи, обманам, малодушию, обжорству, неге. То развращенные угождениями и ласкательством, то невременно исправляемые, они находятся уже исполнены противоборствующими страстями, многими обдержавшими их заблуждениями и предрассудками, до самого последнего конца жизни их мучающими и которых последственное воспитание, хотя бы и благоразумно было, не в состоянии уже истребить. Первые самые минуты жизни, вообще сказать, бывают пренебре-жены, но заслуживают, чтоб подумано было об них с лучшим вниманием; они завсегда почти определяют человеческой нрав. Платон (Платон (428 - 348) - древнегреческий философ-идеалист, идеолог рабовладельческой аристократии. В своей педагогической системе стремился объединить некоторые черты спартанского и афинского воспитания, внося те положения, которые соответствовали его взглядам философа - объективного идеалиста.) приписывает падение Кирова (Имеется в виду Кир II Великий (г. рожд. неизв. - 530 до н. э.) - первый царь государства Ахеменидов в древней Персии.) престола тому, что по смерти дети его поручены были воспитанию женщин, которые, угождая возрождающимся страстям, не побуждали их к добродетелям, кои были бы их достойны.

«Ты человек,- сказал Менандр (Менандр (ок. 343 - ок. 291 до н. э.) - древнегреческий поэт, драматург, представитель так называемой новой аттической комедии. До нашего времени дошли отрывки комедий «Третейский суд», «Отрезанная коса» и др. ),- то есть животное, более всех к переменам счастия расположенное». Взяв сие за основание, воспитание не должно быть поверяемо женщинам, которые вместо того, чтоб укрепить детя, расслабляют его еще более, нежели как он сотворен от природы. Непостоянство жизни человеческой заставляет богатых принять непременным законом, дабы они детей своих не к роскоши, тщеславию, нерадению и беспечности приучали, но чтобы заблаговременно упражнениями и трудами укрепляли их тело, предваряли разум против нечаянных поражений рока. Ничего нет несчастливее, как видеть детей, воспитанных родителями тщеславными, привязанными к чувственным наслаждениям, к нежностям, ибо подобное воспитание заставит их почувствовать всевозможные огорчения, какие только в жизни вообразить можно. Оно отъемлет у людей ту доброту, то действие, то сильное сложение, которые приличествуют их полу. Расслабление, леность и роскошь производят бесполезных членов обществу и тягостных самих себе. Дети, приучившиеся к пышности, нежности, видя себя беспрестанно услуживаемых, могут быть в продолжение жизни весьма несчастливы, когда увидят себя лишенными тех пособий и покоя, которые привычка поставила им необходимостью. Что принадлежит до женщин, они должны иметь воспитание больше мужественное: оно, придая им силы, сделает их способными рождать детей с большею крепостию, оно отвратит их от множества слабостей, болезней, каким они обыкновенно бывают порабощены. Но от самой нежной юности воспитание, кажется, поставило себе предметом, чтоб ослабить у детей тело, разум и сердце помрачить ложными понятиями, гибельными страстями, а наипаче тщеславием, которому более всего стараются споспешествовать; впоследствии, вместо того, чтобы истреблять вредные впечатления, полученные от кормилиц, смотрительниц и иногда от слуг, которым бывают дети преданы, их обыкновенно утверждают еще и учиняют оные непременными. И каким образом родители или наставники, бывши исполненные сами заблуждениями, предрассудками, страстями, могут подумать об исправлении недостатков первоначального воспитания? Каким образом отцы и матери, напыщенные своею породой, подстрекаемые гордостию и привязанные к богатству, объятые развлекающею их роскошью, нарядами, модами, могут истребить в детях ложные понятия о сих вещах, от самых нежных лет ими внушенные? Воспитание обыкновенно ныне есть не что иное, как вдохновение страстей и тех привычек, какими люди сами бывают возмущаемы; надлежит самому иметь доказательное воспитание, дабы быть в состоянии сопровождать детей по пути, ведущему к добродетели.

Пример родителей, так как мы уже сказали, делает детей или добродетельными, или порочными. Сей пример есть для них непрерывная неправильная наука, которая сильнее действует над ними, нежели часто повторяемые уроки. Отец пред очами детей своих есть существо самое превосходнейшее, самое могущественнейшее, то, которому они более всего стараются учиниться подобными.,

Что может тут произойти, когда родители непостоянны и без нравов? Дитя мгновенно получает желание подражать тем людям, которые им управляют, поелику они почитают их сведущими о средствах, доставляющих им удовольствие, ибо подражать значит не что иное, как испытывать средства, которые употребляя другие получают свое удовольствие или счастие. Тщетно развращенные отцы твердят детям своим: «Делайте то только, что вам говорят, и не делайте ничего того, что вы видите нас делающих». Воспитывающийся сокровенно возразит ему: «Хотя ты волен в действиях своих, однако ты поступил бы иначе, если бы случилось для тебя какое-нибудь удовольствие, которое ты скрыть от меня должен, но я, невзирая на твои наставления, тебе последую».

К частному воспитанию и к всегдашним почти гибельным домашним примерам присоединяются еще обыкновенно вредоносные общие предрассудки, ибо молодой человек, вышедши из рук своих родителей и наставников, поражается первее всего развратными примерами, не слышит, как только учения ложные, находит, что все окружающее его состоит в вечном противоречии с теми правилами, в которых бы его наставить было можно; из сего он составляет заключение поступать, как и прочие; здравые понятия, которые, если случайно и запечатлелись в его воображении, тотчас истребятся; он предается стремлению и отрекается от правил, служащих как будто к тому только, чтобы почитать их ему смешными и странными, затворяющими только путь, ведущий его к благосостоянию.

Без сомнения, много есть таких родителей, которые чувствуют важность доброго воспитания, знают преподавать оное сами, но столько есть таковых, кои весьма малое имеют понятие, в чем состоит воспитание, и еще и того менее таковых, кои бы имели способности преподавать его сами и надзирать над оным со вниманием. Иногда отец, занятый своими делами, другой, преданный своим удовольствиям, забывают, что у них есть дети. Там мать, в рассеяние погруженная, помышляет только о нарядах, о забавах своих, о любовных хитростях и должностию почитает весьма низкою детями заниматься. Таким-то почти образом дети разных состояний людей обыкновенно преданы бывают в руки домашнего смотрения, ничему полезному их не научающего; в сем-то обхождении дети провождают время, тут научаются они представлять лицо тщеславия и, не быв ни от кого упрекаемы, научаются господствовать над своими слугами. Ничего столь успешно не перенимают, как познание о тех преимуществах, которые порода и богатство предоставили им к обладанию; самые первые уроки, ими получаемые, суть уроки высокомерия и пороков, ничем уже впоследствии неизгладимых.

Выходя из-под начала слуг и надзирательниц, дитя предается в руки наставника, почасту нимало не имеющего тех качеств, которые бы споспешествовать могли к образованию разума и сердца его воспитанника, но когда счастливый случай представит и такового, имеющего хотя бы и самые редкие качества, однако тщетно будет сообщать оные ученику, непослушному и издавна развращенному. Кротость несовместна при воспитаннике высокомерном; строгость опять его возмущает и приводит в негодование его родителей, хотящих, чтобы кровь их уважена была даже и в глупостях, чинимых их детьми. Таким-то образом наставник... оставляет своего ученика неприязненной судьбе его, не занимается нимало успехами его знания.

Большею частию родители и вовсе не стараются обрести просвещенных наставников, ибо достоинства других для них чужды или бывают предметом их презрения. Благородный ничем более не занимается, как своею породою, богатый уважает только единое свое богатство; и оба они то только и представляют себе, что как может бедный ученый удостоиться внимания таких людей, каковы они суть. Тот, коего назначили они попечителем к детям своим, не иначе видится им как наемник, как слуга, единое от них уничижение заслуживающий. Отец просвещенный только может во всей силе чувствовать важность препоручения залога, смотрению другого поверяемого, таковой видит в наставнике сыну своему почтенного друга, принимающего бремя воспитания... Несмысленный же, презирающий рачение о сыне своем не понимает, что от него зависеть может как счастие, так и честь всего его семейства. Ты препоручил сына твоему рабу для воспитания, говорил древний мудрец отцу богатому и скупому: хорошо делаешь! Ибо вместо одного ты будешь иметь двух рабов.

Итак, когда мужское воспитание почти повсеместно пренебре-жено, то воспитание женщин, долженствующих быть супругами, матерями, кажется, совершенно забыто. Музыка, танцевание, шитье - вот обыкновенно почти вся наука, преподаваемая младым девицам, долженствующим некогда управлять семействами. Вот те совершенства, те качества, которые требуются от того пола, от которого зависит благополучие наше! Мать думает, что она много делает, когда мучит дочь свою безделицами, долженствующими быть для самой нее предметом пренебрежения и дочери внушить такое ж понятие. Но сии мелочи представляются столь важными для большей части матерей, что учиняются повседневно неисчерпаемым источником негодований, гнева, а для дочерей - источником слез и отчаяния. Вместо того чтобы обратить сердца их к добродетели, вместо того чтобы заставить их познать должности, которые им некогда исполнять должно, вместо того чтобы украсить разум познаниями, удобными освободить их от скуки, в продолжение их жизни более, нежели мужчин, обременяющей, воспитание их, кажется, печется о том только, чтобы дать им совершенное понятие о нарядах, тщеславии, о модах, о собраниях, балах и театрах, не думая вовсе о внутренних украшениях разума. Преподают уроки волокитства, приучают их к владычеству, которое они в совершенные лета обыкновенно распространяют, наставляют правилам как можно возбуждать страсти, вместо того чтоб они совершенное от них имели отвращение.

Не должно удивляться, если видишь женщин, возращенных иногда в таковых правилах, что не имеют они нужных качеств, споспешествующих общему и частному благополучию и не знающих и самим себе доставить постоянное счастие.

Не надобно удивляться, видя их впадающих тогда в сети, волокитством поставляемые, находя их бессильными, дабы посредством душевных качеств остановить своих обожателей, которых красота их на несколько минут обольстила. Девица, которой воспитание ничего лучше не представило, как искусство прельщения, не замедлит показать его на опыте, когда почувствует, что она свободна; вот следствие хитростей и беспорядков между супругами, вот следствие женского развращения, излишество коего влечет обыкновенно к разорительным забавам и к удовольствиям преступным; от сего-то рождается та пустота разума, что если красота их уже увяла, то учиняет их бесполезными, несносными в обществе, беспокойными и заставляет их или в пронырствах, или в мрачном набожничестве искать своего утешения от скуки, их пожирающей.

Сие очевидно, что жалостное воспитание, женщинам преподаваемое, производит их слабости, неосторожности, легкомыслие и беспорядки в обществе, которые, учиняя их несносными себе и досадными, оканчиваются наказаниями, собственными их слабостями навлекаемыми. Родители, быв без всякого расположения, не думают порядочно научать сии чувствительные существа, не стараются вооружить их против опасностей их собственного сердца, не помышляют вдохнуть в них твердость и добродетель, можно сказать, что они опасаются, чтобы возвышение разума и сердца не отняло чего от прият-ностей тела. Они не видят сего, что просвещенный разум придает красоте более величества и что добродетель учиняет сию красоту более любезною и занимает место ее, когда она существовать уже не будет. Как скоро увядающие цветы, женщины сотворены нравиться только на некоторое время. Следовательно, не должно ли стараться учинить сие почитание вечным, которое им в рассуждении красоты их оказывают? Сколько красота имеет прелестей, когда она сопровождается стыдливостию, дарованиями, благоразумием, добродетелями! Женщина благообразная и добродетельная есть зрелище самое восхитительнейшее, какое только природа представить может взорам нашим.

Пол прелестнейший, пол, созданный для распространения сладости и удовольствия в жизни, да не отвратится просвещать разум свой, ибо нужные познания не повредят их приятностей. Да потщатся более всего приготовить сердце свое, природою ко всем гражданским добродетелям расположенное. Да будет сие единственное средство, которым они навсегда будут нравиться; сим получат они лестнейшее владычество, нежели то, которое, рождаясь от их прелестей, мгновенно исчезает; сим остановят они свои чувствования и возбудят их, когда закон того востребует, обратят к себе почитание самое чистосердечное, самое твердое, самое желаемое, а не то, которое рассыпают обманщики, ищущие только воспользоваться слабостию их и легковерием; они будут почтены, отличены во всю свою жизнь, в престарелости и в уединении найдут в своих усовершенствованиях утешение, они насладятся общим уважением, искренностью, предпочитаемою шумным увеселениям и сим ничего не значащим забавам, ничего более не производящим, как мгновенное удовольствие и скуку беспрерывную.

Всяк, достойно о сем предмете рассуждающий, признается, что примеры, предъявленные римскими и лакедемонскими женами, могут убедить нас к признанию, что женщины, направляемые воспитанием более мужественным, удобосклонны к восприятию величия душевного, патриотизма, восторгов славы, твердости, бодрости,- одним словом, великодушных страстей, заставляющих стыдиться сих преданных неге и роскошью изможденных мужчин.

Не можно никоим образом сомневаться, что поведение женщин имеет влияние самое чувствительнейшее на нравы мужчин. Следовательно, все заставляет нас признать, что доброе воспитание, данное самой любезнейшей половине человеческого рода, произведет удивительную перемену в другой. И каким образом сего и прочих гражданских добродетелей достигнуть можно, как не воспитанием учрежденным? Итак, когда видим, что в недрах самых лучших семейств совершенное воспитание бывает редко, требуя многих вспомогательных оному от природы, от знания и обстоятельств действий; когда человек, одаренный всеми добродетелями, редкими качествами, характера приятного и кроткого, неутомимой твердости, глубокого знания о человеке и о раскрытии его разума, единственно занимающийся направлением своего воспитанника, не дающий почувствовать ему, что он им руководствует; когда, говорю, сей человек, невзирая на столько способствующих ему средств, имеет еще нужду, чтобы воспитанник его был счастливого от природы расположения, чтобы родители и окружающие его имели нравственный характер; когда один злой или глупый служитель при мгновенном приближении может опровергнуть попечения многих лет; когда во все продолжение времени он, так сказать, не должен делать ничего, что бы не было или приготовлено, или к пользе употреблено в действо к усовершенствованию воспитывающегося; когда деяния, а не слова; когда пример больше, нежели наставления, опыт вместо правила должен быть образованием человека; когда должность и поведение наставника так должны быть сокрыты от взора воспитывающегося, чтобы он не приметил, что его обучают, но что наставник при нем как сотоварищ, как поверенный, как друг; когда дитя любопытством вестися должно к познанию, свободою к трудам, забавами к упражнению; когда даже в многочисленном обществе так мало находится людей, кои могли бы в настоящем их состоянии дать приличное детям воспитание, и когда, словом сказать, делают оное претрудным... рассеянность и склонность к забавам, отвлечения, от тщеславия и гордости происходящие, должности гражданские, предрассудки и заблуждения, почти повсеместно распространившиеся и существенно воспитанию противоборствующие, чрезмерная любовь родителей к детям своим, неуместная бережливость в рассуждении здоровья, мелочное угождение предлагать им всякие услуги, даже и в то время, когда они вовсе нужды не имеют, излишние попечения, производящие в детях некоторое малодушие, некую душевную слабость, удобные истребить всякой род бодрости, чувствия собственных сил своих, неважные отличности, малые и ничего не значащие выгоды, вовлекающие воспитанника в самые трудные обязанности, которые чтобы хорошо исполнять, потребно пространное знание, просвещение и совершенство характера, наконец, развращение нравов, против коих законы беспрестанно бывают в борьбе,- все сии препятствия, недостатки не явно ли возвещают, сколь мало можно получить выгод от воспитания домашнего и скольких еще останется неудобств от него опасаться. Вот как частное воспитание способствует мало к произведению отменитых членов общества!

И наконец, обращаясь на все состояния, увидишь, как в простом народе разные причины противоборствуют должному направлению нравов. Бедность и невежество, смерть родителей, нерадение отцов, нужда исправлять свои работы, множество разных других упражнений сих разрядов граждан, трудами только своими имеющих пропитание и которые, лишены быв, так сказать, рассуждения, не имеют ни малейшего понятия ни о добродетели, ни об отечестве, ни о нравах, иногда развращенные примерами господ своих, нередко измученные изнурениями, они становятся злыми и вовсе не способными вдохнуть детям своим чувствования честные.

Если сии рассуждения довольно доказательны о слабости частных воспитаний, то сколько сказать можно в пользу воспитания общественного и сколь оно действительно предпочтительнее первого, невзирая на неизбежные несовершенства, и его сопровождающие!

О ВОСПИТАНИИ ОБЩЕСТВЕННОМ

«Законы воспитания,- говорит Монтескье (Монтескье, Шарль Луи (1689 - 1755) - французский просветитель, правовед, философ, идеолог либеральной буржуазии.) ,- суть первые приемлемые впечатления; и поелику они приуготовляют нас к гражданской жизни, то каждое семейство должно быть управляемо по правилам великого семейства, все в себе заключающего». Следовательно, необходимо нужно, чтобы во всяком государстве воспитание юношества было соглашено и совмещено с природою, с предначертанием и с правилами правительства.

Всякий род правительства имеет свое свойство, свой предмет и свое особенное основание. Его свойство состоит в постановленном законоположении, имеющем целью известный предмет; его предмет есть та точка, в которой оно существенно привлекается; и его основание есть действующая пружина, предмет сей исполняющая. Из сего общего понятия о правительстве ясно означается, что его основание есть часть самая существенная, которую, так сказать, можно назвать его душою, и есть самое начало, приводящее машину в движение, дающее ей жизнь и силу. Из чего непосредственно заключить и постановить за непременное правило должно, что сие начало, которое учреждает, одушевляет и укрепляет государственное дело, есть причина самая важнейшая, причина, коею учредители воспитания должны более всего заниматься, которая должна сильнейшим образом впечатлеться в разуме каждого члена общества...

Читая историю, дух природного любопытства заставляет нас с нетерпеливостию, стремительностию обратиться на всеобщие происшествия, от которых душа наша погружается в удовольствие и в отвращение, в радость и отчаяние, взирая, как изменения великих государств или свойств и участи начальствующих действователей на позорище мира сего в нас могут сделать впечатление. Когда рассматриваем, каким образом великие государства восходили до самой высочайшей точки величества своего, как исчезали под собственными своими развалинами, как благоденствовали внутренними учреждениями, как вспомоществовали соседям, их окружающим, как были жертвою междуусобных враждований, повергающих их в бездну злополучий, или, наконец, как стремились они к отъятию прав человечества, следуя вдохновению правительства, под которым они находились,- словом когда снесем все сии обстоятельства, когда разберем действия и их причины, когда сообразим все пути добродетели и порока, познаем постепенное их на каждого особое влияние и всех вообще на все государственное тело, тогда уравнение сие откроет нам, что все предприятия, деяния и происшествия в истории, зрению нашему представляющиеся, все многоразличные обычаи, постановления, как гражданские, так и духовные, разные системы государственные и касающиеся нравов, самое состояние государств, их начало, их узаконения, их величество, колеблемость и самое разрушение должно приписать естеству и силе воспитания...

Воспитание общественное есть единое только средство к восстановлению всего того, что относится к истинному просвещению, к восстановлению в совершенстве всех выгод, всех добродетелей, каковые общество иметь должно. Там люди познают, в чем состоит сие общество и какие суть его обязательства... Тут истребится причина общественного расслабления, от несогласия и разделения проистекающая. Привычка от самого детства жить вместе в таких летах, в которых побудительные причины к разделению редки, скоры и удобопреходящи, укрепит общее соединение, приобучит граждан взирать друг на друга как на части одного тела, как на детей одного отца, как на членов одного семейства. Неравенство состояний и имений, поставленных на одной черте, истребит несчастные свои действия, произведет связь, непосредственно всех наравне поставляющую, и глас могущественный, глас природы, возвещающий и напоминающий человеку беспрестанно об оной, обретет граждан, всегда к тому расположенных. Дети не будут оставлены сему скучному уединению, учиняющему душу их пусту и характер дикообразным; общество их собратий даст заблаговременно сию нужную силу, в течение жизни их столь необходимую. Приучась чувствовать нужду в равных себе, во взаимных забавах, летам их свойственных, они привыкнут быть внимательными и благодарными; и сия беспрестанная мена их усердных друг к другу услуг возродит в душе их нежную любовь к обществу и чувстованию взаимной между людей зависимости. Они научатся подвергать волю свою воле других, быть кроткими, прилежными, чувствительными, благодетельными, ненавидящими упрямство, презирающими исступление гнева и научатся ограничивать пределы естественного побуждения к свободе. Тут соревнование откроет дарования, ибо награждения воздадутся за отличные достоинства, чего в домашнем воспитании никак произвести не можно. Но сколько общественное воспитание ни должно быть неисключительно для всякого члена общества, но нельзя, однако, не поверять детей воспитанию частному семействам знатным и вместе добродетельным, людям испытанным и честным, где отец относительно чад должен быть владыка, судия, законодатель, и в сии ограждения законы уже не вступают. Там отец семейства, быв добрым гражданином, окончив подъятые в пользу отечества своего труды, окруженный младыми недорослями, если отдохновение свое полагает в приготовлении на служение государству по себе преемников, с честию и славою заменить его долженствующих; если его правила, наставления, а что более пример действуют живо над сердцами его чад; если он вливает в них свой дух да отечество его приобретает новых сподвижников, во всем ему подобных; если из сего училища, в котором ничто не убивает духа, не отнимает способностей, не устремляет ко вредным страстям, не теряет времени, посвященного попеременно трудам и учению; из сего училища, говорю, если явятся юноши здравые, благорассудительные, с совестию и верою соглашенные и в продолжение бдительного воспитания предохранены от всех бедствий, с молодостию их сопряженных; когда под надзиранием сих родителей слабые их силы тела укрепятся, душа, облекшись в велелепие, восприимет величество и человек явится на позорище мира сего знаменитым предметом, внимание всех на себя обращающим; когда сим первым основанием приобретается сильное сложение тела, твердость духа; когда утвержденный в правилах добродетели и чуждый всякой неблагопристойности расположится любовию и искренностию к ближнему и составит приятнейшее для сердца своего упражнение; когда возымеет необманчивое представление о достоинствах, о счастии, взирая на оные не по титлам и не по богатству, но по их сущности; когда от юности с презрением посмеется превозносящейся гордыне и, не поколеблясь, пребудет во всю свою жизнь в трудах и подвигах чести неутомим, невзирая ни на какие опасности, предприимчив, смел, готов на все отважиться, куда честь, должность, отечество его призывают; когда, словом сказать, юноша, наученный повиноваться родителям, научится иметь повиновение к начальству и приобретет от союза семейственного, любви братской любовь к союзу гражданскому, любовь к отечеству; когда домашнее согласие родит тишину и согласие общественное; наконец, когда все жертвы, творимые в пользу дома, посвятит общей пользе своих сограждан - тогда, без всякого сомнения, полагаться можно на воспитание частное; но, по многоразличным и сказанным уже обстоятельствам, таковые бывают редки, и потому нужно для соблюдения единообразия наставлений оставлять малейшую часть граждан воспитанию семейственному, или частному.

Таким образом, проходя все виды частного и общественного воспитания, разумея все вообще состояния, обратимся теперь к воспитанию благородного юношества, а особливо предназначаемого к состоянию военному. Но чтобы порядочно войти в нужные части оного, рассмотрим, что такое есть благородство и какие его в рассуждении государя и общества обязанности.

О БЛАГОРОДСТВЕ

Благородством именуется между нами отличность, обыкновенно воздаваемая происшедшим от показавших великие услуги отечеству, и государи в знак благодарности к оным сим отличают их от прочих, то есть изъявляют им противу других более уважения.

В другом случае государь, почитая личное достоинство гражданина или воина, дает право дворянства в том расположении, что получающий продолжит те отличительные способности и добродетели, учинившиеся причиною его возвышения. Вследствие чего возвещает об нем: «Что такой-то, служа с пользою отечеству своему, отличается от прочих сограждан отменитою степению почести и имеет за то основательные причины требовать от них благодарности. Что если поведение его будет соответствовать сим намерениям, то общество для собственной пользы своей должно оказывать особливое ему уважение».

Но если владеющие обществами законом постановили, чтобы предавалося в наследие титло (Здесь: отличительный знак.) благородства происходящим от людей, славными делами отличившихся, то сие не иначе, как в том намерении, что благородные, имея преимущественные выгоды, могут получить лучшее от родителей своих воспитание, приобрести правила чести, великодушные чувствования, разум и сердце, тщательно приуготованные. Из сего не явственно ли следует, что благородные, получающие столь малою ценою сие великое преимущество, должны восчувствовать, сколько обязаны они показать преданности отечеству, чтобы заслужить по достоинству толико знаменитое наследие. Что отличность сия не в ином намерении учинилась наследственною, как чтобы тем оживить их в юности еще сущих и заставить последовать примеру своих предков, чтобы соблюдали они те же правила, какие соблюдаемы были их родителями, то есть защищали бы мужественно свое отечество, беспрестанно старались бы приобретать таковые же способности, какими те себя ознаменовали, и поддерживали бы память их мудростию, мужеством и заслугами превосходными, ибо благородство от того, кто обладает оным, требует большей привязанности к своему отечеству, нежели от прочих, потому что, чем более он от него получает, тем более должен оказывать к оному ревности и усердия. И кому ж более в отечестве принимать участия, как не благородному? Ибо преимущества дворянина в недрах оного заключаются, для которого отличности и почести изобретены.

Но большею частию благородные не стараются подражать предкам своим в добродетелях, и чего ж можно ожидать от такового благородства? Единого развращения! Нередко увидишь дворянина, влачащего жизнь свою в деревнях, не оказывающего ни малейшей заслуги государству и ко вреду трудолюбивого гражданина и храброго воина, кичащегося своим преимуществом, ищущего происками своими себе отличия, уважения, почтительных титл за то, что и дела, и происхождение его покрыты неизвестностию. Не вправе ли таковому благородному каждый гражданин говорить: «Когда ты получил от предков своих выгоды и права благородства, но подражать им не стараешься, недостоин его звания и наследовать оное не заслуживаешь, ибо забыл ты благотворное обладателей намерение, что дано тебе преимущество предков твоих во уповании, что ты явишь себя им подобным». Тогда действительно уличить такового можно, что заслуги суть способность личная, в потомков при рождении не переселяющаяся; тогда ему сказать можно, что «лучше бы тебя в то время почтить правом сим, когда бы ты заслужил его сам, что послужило бы и другому, подобному тебе, поощрением и вернейшим средством к истреблению невежественного твоего хвастовства, гордиться храбрыми делами дедов твоих, которым ты последовать не старался». Почтение и цена человека, говорил Монтень (Монтень, Мишель де (1533 - 1592) - французский философ-гуманист эпохи Возрождения. В книге «Опыты» высказывал сомнение о правильности догматов религии. ), заключается в его сердце и расположении. Вот истинная его честь!

Многие благородные, основываясь на предрассудках и тщеславии, мыслят, что бытие их существенно превосходит прочих сограждан и что вещество, из коего они сотворены, есть другого рода противу прочих... И есть ли что на самом деле страннее сего, как славиться тем, что не есть собственное? Однако те, кои ничего, кроме сего, не имеют, говорят об нем не преставая; но вся слава в гробницах их отцов. К чему служит слепому (то), что отец его имел хорошее зрение? Вести род свой от того, кто с похвалою служил обществу,- значит быть обязану ему последовать.

Истинное благородство, говорил Ювенал (Ювенал, Децим Юний (ок. 60 - ок. 127) - римский поэт-сатирик. ), есть сама добродетель. И потому благородный без достоинства и дарований, благородный низкий и ползающий, благородный, уничижившийся своими долгами, распутствами,- словом, благородный без добродетели есть совершенное противоречие сему имени. Тот только благороден, кто служит с пользою своему отечеству; благородный тогда только достоин почитания, когда он благородно поступает. Он не заслуживает отличия от толпы народной, когда его добродетели породе его не уподобляются.

Катилина (Катилина (108 - 62 до н. э.) - политический деятель Древнего Рима периода кризиса республики, руководитель заговора, направленного против сенаторской олигархии. Заговор был раскрыт Цицероном.) , происходивший от древней римской фамилии, имел смелость упрекать Цицерона (См. коммент. 68.) неизвестностию его происхождения. «Я признаюсь,- отвечал консул,- что имя мое начинается мною, но ты бойся, чтобы твое тобой не окончилось».

Всем таковым благородным сограждане их опять сказать могут: «Если вы действительно происходите от крови сих великодушных воинов, некогда посвящавших себя отечеству, то докажите ваше происхождение деяниями благородных и таким образом заставьте нас о вас мыслить, как мыслили мы о ваших предках... Если вы хотите быть уважены, заслужите сие вашими добродетелями, непременною привязанностию к священным законам чести. Если вы отличенные члены общества, не учиняйтеся сообщниками злых, которые, руками вашими сокруша все, уничтожат, наконец, и ваши преимущества, приведут вас в состояние простолюдинов, которых вы имели бесчеловечие, или, так сказать, глупость, сами пренебрегать».

Истинное правило нравоучения предписывает благородным, определившим себя к оружию, людям знатным и на высшие степени возведенным отличать себя едиными добродетелями и познаниями, приличествующими их званию. Оно запрещает им предаваться поведению низкому или порокам, могущим уподобить их самой презрительной подлости, поелику благородству означать должно величие души, хотение твердое и постоянное блюсти священные права пекущегося об нем и награждающего его государя и отечества. И рассматриваемый каждый из них в особливости должен усовершенствовать разум свой изучениями мудрыми и необходимыми, быть примером чистоты нравов, воздержания, правосудия, общего доброхотства. Словом, учреждения порядка и разделения блага на всех его окружающих. Сие суть непременные благородных правила, без которых ни они, ни общество, плодов себе от них ожидающие, счастливо существовать не могут и как государю, которому служат, так и тем, над коими имеют власть, вредными учинятся. В сем состоит истинное благородство, и таким образом благородное юношество в учрежденных к вящему образованию училищах должно быть приуготовлено! И если по предначертанию сему воспитание их окончено, тогда можно будет ожидать, что молодой человек изъявит все то, с чем честию и славою показаться можно в действии; тогда с прилежностию останется рассмотреть, к каким он общественным должностям - в достоинстве ли гражданина или воина - употреблен быть может...

ЛЕТА ВСТУПЛЕНИЯ В УЧИЛИЩЕ

Воспитать, научить дитя, открыть разум его - значит помогать делать ему испытания, сообщать те, которые приобрели сами, внушать понятия, мнения, самим себе составленные. Испытание превосходное или разум, более очищенный наставниками, есть следствие их примера и удобства отроческих лет, во время которых приемлемые впечатления учиняются неизгладимыми. Любовь к отечеству, уважение к начальству, почтение, отдаваемое ученым, и пр. основаны суть на опыте, извлеченном от сих предметов, внимание наше на себя обращавших.

Человек становится таковым, каков он есть, или действием собственных своих испытаний, или от других оные получая; воспитание его образует. Из глыбы, способной только к чувствованию, из состава, едва оживленного, он при помощи образования становится мало-помалу существом обетованным, истину познающим и, смотря по членосоставлению, каким первоначальная материя его определила, являющим впоследствии более или менее разума. Во время детства человек утверждается в привычках добрых или злых, то есть в действиях полезных или вредных как для самого себя, так и для прочих.

Вначале младенец с великим трудом ходить научается, но по силе упражнений ног своих приобретает навык, удобно ходит, останавливается, когда путь ему преграждают. В самом нежном младенчестве человек произносит крик или невнятные звуки, но понемногу навыкающий язык выговаривает слова и потом научается в скорости их сообщать.

Следственно, в воспитании и в нравоучении понятия наши суть не что иное, как действие навыка. Если наставники сообщают питомцам своим познания истинные и если сии познания соглашены с опытом, то воспитанники получат понятия здравые и в привычках пристойных утвердятся; когда же познания их ложны, то состав, пиемый детьми из чаши заблуждений, претворит их в злых и безрассудных.

Мнения людей не иное что значат, как соединение истинных или ложных понятий, учинившихся для них обыкновенными по силе повторения оных в их мозге. Если с детства приметится, что понятие о добродетели приложено к понятию безвредных удовольствий, к истинному счастию, к должному уважению и почитанию; если развратные примеры не опровергнули впоследствии сие счастливое соединение понятий, то можно твердо увериться, что дитя, наученное таким образом, соделается честным человеком, почтенным гражданином. Когда же от самой нежной младости человек, заимствуя от воспитателей своих понятия, будет счастие свое полагать в породе, в богатстве, в нарядах, то удивительно ли, что он сделается тщеславным, сребролюбивым, гордым?

Сам разум есть не иное что, как привычка судить о вещах здраво и вскорости разбирать, что соответственно или что противно нашему благосостоянию. То, что называется побуждение нравственное, есть способность с поспешностию и безостановочно судить о всем, взору нашему представляющемся. Сие побуждение, или скорость суждения, происходит от привычки, приобретенной частным употреблением. В физическом нашем состоянии мы устремлены побуждением нашим к предметам, кои в состоянии произвести удовольствие нашим чувствам; в нравоучении, напротив того, мы примечаем скорое чувствование почтения, удивления, любви к деяниям добродетельным и отвращение к бесчестным, которых уклонение от истинного правила мы познаем при первом на них взгляде.

Скорость, с каковою сие побуждение, или нравственное ощущение, производится в действо людьми просвещенными и добродетельными, заставила многих моралистов думать, что способность сия нераздельна от человека и при рождении им с собою приносимая; что в сущности оно не что иное есть, как плод рассуждения, привычки научения показующего, как с выгодою должно употреблять естественные наши расположения, внушающего чувствования, какие мы иметь должны. В нравоучении, как и в художествах, вкус, или способность хорошо судить об изящностях произведений людей, есть искусство, приобретенное наукою, большей части людей, однако, вовсе не известное...

Удовольствия человека тогда не противоречат здравому рассуждению, если споспешествуют к доставлению ему благосостояния твердого, предпочитаемого наслаждениям преходящим. Действия в человеке навсегда суть рассудительны, если способствуют приобретению существенного блага, на вреде других не основанного. Человек, предводительствуемый разумом, не хочет, не желает, не творит иного, кроме истинно полезного; не теряет никогда из виду того, чем он себе и существам, живущим с ним в обществе, обязан. Вся жизнь общежительного существа должна быть сопровождаема беспрестанным как на себя, так и на прочих вниманием.

Сии рассуждения, равно как и прежде предложенные, заставляют нас восчувствовать всю важность доброго воспитания; оно единое может образовать существа разумные, силою навыка добродетельные, удобные соделать собственное свое счастие и споспешествовать благополучию других. Мнения, желания, страсти, пользы, понятия о добре и зле, о чести и бесчестии, о пороке и добродетели мы приобретаем сперва воспитанием, потом утверждаем оные обхождением. Если сии понятия верны, соглашены с опытом и рассудком, мы становимся существами рассудительными, честными, добродетельными; если же они лживы, если ум наш исполнен заблуждений и предрассудков, мы становимся нерассудительны, не способны ни к своему, ни к взаимному с прочими благосостоянию.

Следственно, во время детства истинное воспитание может положить твердое основание и прочность свою; и потому тщетный бы прилагали труд, если б желали утвердить в правилах воспитания такового, который вступил уже в... совершенные лета.

Дети должны вступать в училище от пяти до семи лет возраста. Но если возразят: для чего так рано начинать учение? Не можно ли преподавать оное лучше в летах более зрелых? То можно вопросить равно: какие ж будут те правила и можно ль дать предполагаемое направление, когда дети долее останутся в домашнем закоренении, усиливающем ложные правила? Не увидим ли их самих собою нечувствительно претворяющихся в своенравных, лживых и опасных? Если скажут, что из детей, принимаемых и в зрелых уже летах, выходит довольное число благонравных, благовоспитанных и наученных, и из того заключат, что принятый метод предпочтительнее всякого нового введения, то сие заключение будет несправедливо, хотя многими и одобряемо. Таковые случайные успехи происходят не оттого, что метод установления хорош, но приписать должно оные качествам и дарованиям воспитывающихся, что оные были бы еще знатнее, если б приняты были правила воспитания более верные и более сходные с природою как в рассуждении учения, так и в принимания детей в означенные лета. Читатель может представить себе опыты, чинимые новейшими естествоиспытателями для познания силы растений. Он увидит, что почки груш, яблонь и пр. покрываются толстыми слоями воску, но растительная сила пробивается сквозь толстую сию обмазку; что почки крепкие, невзирая на препоны, развертываются и расцветают подобно тем, кои бывают оставлены природе, хотя несколько и позже, но почки слабые и худо образованные остаются навсегда под оболочкою. Вот изображение принятых правил и следствие, из оных проистекающее.

Мы видим большую часть детей, имеющих семь лет от рождения, потерявшихся уже в кривизнах заблуждения; видим детей, принимаемых в училище 10, 12, 14 лет и более, кои, не получивши воспитания при начале, не только с великим трудом исправляются, но и вовсе без исправления остаются, ибо пороки их учинилися им привычкою. Многие из них, бывши развращены, возмущают беспрестанно учителей, а примерами своими и, что всего более, своими вредоносными советами портят безвозвратно большую часть своих сотоварищей. Мы прежде сказали, что человек от природы не имеет никакого решительного расположения ни к добродетели, ни к пороку; но воспитанием и учением открываются в нем начала добродетелей, и они-то направляют его к совершенству, тщательно истребляя начало порока. Когда ж воспитание юноши имело нерадивое и погрешительное смотрение, когда дана была полная свобода его склонностям, принявшим глубокое впечатление и учинившимся как бы природными, тогда невозможно уже преодолевать оные. Сгиб, крепко на материи изобразившийся, никогда не изгладится, и материя прежнего виду своего не получит. И потому на что предаваться опасности, для чего не стараться направить юношество на стезю истины начиная с таких лет, когда можно оную учинить удобною и чистейшею, а особливо если она открываема будет учреждениями постоянными, путеводителем мудрым и просвещенным.

ОБЩИЕ ПОНЯТИЯ О НРАВСТВЕННОМ ВОСПИТАНИИ ГРАЖДАН СЕГО ОТДЕЛЕНИЯ

Какой есть, или, лучше сказать, какой должен быть, предмет нравственной части воспитания сего отделения? Вот что предлежит к разрешению.

Душа человеческая при рождении своем находится в таком же, так сказать, состоянии наготы, как и тело; она не имеет ни понятия, ни желаний; она ко всему беспристрастна, даже к нуждам своим. Способности чувствовать, мыслить, хотеть она имеет, но причины, разверзающие оные способности, находятся вне ее. Сии способности, сии силы не во всех равны, но все они во всяком человеке находятся. В то самое время, как рождается он на свет, они составляют часть его бытия. Дикий человек может одарен быть оными в высшей степени, нежели человек просвещенный; но отсутствие сих внешних причин, необходимо нужное для открытия оных, заставляет их, так сказать, оставаться в бездействии и без движения в одном, тогда как течение причин, со-единияющихся для открытия их, в другом возбуждают всю деятельность. Ньютон, может быть, был бы токмо неустрашимый стрелок, если бы родился между ирокоицами (Имеются в виду ирокезы - группа индейских племен., )и самый лучший стрелок из ирокойцев учинился бы Ньютоном, когда бы находился в тех же обстоятельствах.

Неравенство, существующее между одним человеком и другим, не столько происходит от первоначального неравенства, находящегося между способностями чувстовать, мыслить, хотеть, сколько от разности причин, соединяющихся для открытия оных. Сии причины суть те обстоятельства, в которых находится человек; и из сих обстоятельств те, кои происходят от воспитания, суть главные и, следственно, больше влияния на таковое открытие имеющие. Итак, предмет нравственного воспитания вообще состоит в том, чтобы приуготовить стечение обстоятельств, наиболее удобнейших к открытию сих способностей, соответственно назначению каждого человека и пользе обществу, коего он член.

Цель сего отделения в том, чтоб быть полезну обществу посредством приобретенных познаний искусства военного. Польза же общества состоит в том, чтобы найти в них в военное время неустрашимых защитников, а в мирное - рачительных граждан в усовершенствовании знания своего и должности, возбуждаемых страстями, удобными привести к добродетели, к уважению законов и к чувствованию отвращения к самомнению или гордости, к которым кажется, как уже сказано было выше, сей разряд людей беспрестанно стремится.

Итак, предмет нравственного воспитания каждого человека сего отделения есть соделать стечение обстоятельств удобнейшим к открытию их способностей относительно к сему назначению и пользе обществу. Определив предмет, постараемся рассмотреть средства.

О НАСТАВЛЕНИЯХ И НРАВСТВЕННЫХ РАЗГОВОРАХ

Правило, столь хорошо сочинителем Эмиля (Имеется в виду главный персонаж романа Ж.-Ж. Руссо «Эмиль, или О воспитании».) объясненное, но которое было бы несоответственно начертанию общественного воспитания, состоит в соединении наставления с действием и правила с опытом. Воспитание одного человека весьма различествует от воспитания многих. Частный наставник, всегда находящийся при своем воспитаннике, может по своей воле располагать успехами; он может даже пользоваться теми, кои случай представляет,- словом сказать, он может следовать сочинителю Эмиля, поколику снабден просвещением, правилами наставления, постоянством. Но общественный наставник, хотя всеми сими качествами одаренный, может ли, следуя тою же стезею, надеяться получить таковой успех?

В плане, здесь начертаемом; мы не обременим приставленных к воспитанию таковыми попечениями, поелику весьма трудно и невозможно найти в них толикового просвещения, какое по методу Эмиля воспитателю потребно. Нельзя также требовать сего и от надзирателя нравственного, которому вверено общее смотрение на сею частью; ибо какие знания, добродетели и твердость в сем ни предположить, то все его попечение о воспитанниках своих не позволит ему действительно учинить то, в чем с великим трудом едва ли успеть можно при воспитании одного человека. Итак, мы принуждены отказаться от метода, претворяющегося тотчас неверным и неудо-боисполнительным, когда заходим простереть оный от воспитания частного к воспитанию общественному. Мы довольны будем и тем, если достигнем того, что, возможно, и не вмешаемся в план мысленных и невозможных совершенств.

Если невежество отцов и суеверие матерей вселяют в душу детей предрассудки и ложные правила нравственности и веры, если заблуждения и порок распространяются и увеличиваются больше от вредных наставлений, во младенчестве получаемых, нежели от чего-либо другого, то для чего не можем мы основать и распространить силу истины и добродетели наставлениями, совершенно оным противными?

Для чего сим совокупным заблуждениям, сим ложным правилам, которыми обременяют память детей, невозможно противуполо-жить истинных правил правосудия, благотворительности и всех гражданских добродетелей?

Для чего вместо некоторых понятий, повергающих дух в порабощение, не можно употребить таких, кои творят его благородным и возвышенным? Для чего говорить с видом презрения: ты червь земной, не говоря никогда, что человек есть царь природы, поколику почитает законы ее, и что соделается ненавистнейшим чудовищем, коль скоро учинится злым и подлым?

Словом сказать, для чего вместо сих разговоров, сих действий, сих примеров, разверзающих душу к восприятию опасных страстей и преступных чувствований, не можно другими разговорами, другими действиями, другими примерами обратить их к деяниям полезным и великодушным?

Человек родится в невежестве, но не в заблуждении. Когда он в состоянии понять заблуждение, то в состоянии понять и истину. Но как не все заблуждения, так равно и не все истины могут быть детьми понимаемы; следовательно, надобно начинать с самых простейших и дойти по степеням до самых сложнейших; иначе натвердят детям слова вместо понятий. Уста произносить будут истину, когда разум понимать будет заблуждение. Вот неудобство, которого наипаче должно избегать, когда занимаются наставлением детей.

Главный попечитель есть, без сомнения, тот человек, от которого все распоряжения должны зависеть; но как должности его многосложны и пространны в рассуждении всего относящегося к воспитанию, то и не можно его обременить никакими частными занятиями, и часть, которая предлежит нашему рассуждению, должна быть поверена, как мы уже сказали, нравственному надзирателю. Сие будет важнейшею и благороднейшею из его должностей. Достоинство, слава его должности, уважение, с коим она будет соединена, почтение, каковое прочие наставники или воспитатели внушать будут детям к сему начальнику, качества, коими одарен должен быть человек, на коего возложены таковые попечения,- все сии обстоятельства придадут большую силу его наставлениям и утвердят истину во всей силе мнения.

Время учения должно быть всегда поутру, ибо душа, не быв еще погружена в рассеянности дневные, лучшим образом может принимать нужные знания и предаться истине, сведению ее предлежащей. Наставление должно продолжаться не долее получаса, дабы не ослабить силы скукою и не требовать от детей должайшего внимания, нежели каковое прилагать они в силах.

Предмет сей части воспитания не есть учить науке, но должностям. Не должно здесь заниматься определениями, но предписаниями. В сем-то состоит великое искусство нравственного надзирателя. Он должен скрывать все то, что производит впечатление, собственно, так названной науки. Он должен предполагать себе токмо истину, которая есть или, по крайней мере, долженствует быть только целию оной и единственным следствием. По счастию, правила, управляющие действиями человеческими, столь же ясны, столь же просты, колико заблуждение и педантство знания, стремящиеся помрачить ясность, мрачны, многосложны и бесконечным подлежат сомнениям. Итак, надзиратель нравственности всегда должен иметь пред очами своими возраст и назначение своих воспитанников, прибегать ко всем средствам, могущим возбуждать детское внимание, к коим он обращает речь свою, дабы со-делать наставления свои гораздо яснейшими, прочнейшими и скуки не наводящими, употреблять, в пользу сколько возможно происшествия, коих они были причиною или свидетелями,- словом сказать, он должен употреблять все те средства, которые ум, здравое рассуждение, опыт и познание разума человеческого в детях, к коим он обращает речь, внушить могут, и тогда нечего ему будет опасаться, что наставления его будут безуспешны.

Я различаю наставления от нравственных разговоров. Первые должно преподавать один токмо год, другие же долженствуют продолжаться во все время воспитания. Первые чинимы будут сообразно предписанному законодателем порядку, а другие зависеть будут от воли нравственного надзирателя сообразно всегда с означенными законом предметами. Первые повторяемы будут каждый год тем же самым подростком, дабы дети, которые после будут приняты, могли ими пользоваться, другие же не будут подвержены тому ж самому закону, поелику они не должны быть располагаемы по одну и тому же порядку. Итак, рассмотрим, каким образом можно располагать наставления и какие должно назначить предметы для разговора.

Не творите другим того, чего не хотите, дабы вам творили. Вот первое правило нравственности, коего толкование и применение должны служить предметом первого порядка наставлений.

Творите для других добро, елико возможно вам сотворить для них. Вот второе правило, долженствующее быть распространено во втором последствии наставления.

Сии два правила, коих объяснение заключает в себе все понятия о правосудии и благотворительности, или добродетели, долженствуют быть последуемы двумя другими правилами, знаменующими правосудие и добродетель в отношении гражданина.

Храните законы... защищайте отечество от нападений неприятельских... Сие третье правило должно быть предметом третьего последствия наставлений.

Доставляйте отечеству все те выгоды, какие только состоят в возможности вашей; не остановитесь в пределах, законами только предписанных, но устремляйтесь делать для него всякое добро, какое только любовь ваша вдохнуть может; да польза оного учинится вашим верховным, единственным законом. Вот четвертое правило, которое должно быть объяснено в четвертом последствии наставлений...

Все сии четыре рода наставлений должны заключаться в курсе нравственности, всякий год повторяться долженствуемом. Но дабы истины, которые в оном будут преподаваться, оставались наилучше впечатленными в памяти детей, то можно приказывать тем, кои весь курс кончили, начинать его с следующим годом снова купно с детьми, кои проходить будут оный в первый раз. Сим способом каждый воспитанник слушать будет два раза сряду полный курс нравоучительный наставлений. Во второй год потребуют от них нечто большее, нежели в первый. По окончании каждого дня наставления нравственный надзиратель делать будет то тем, то другим некоторые в рассуждении сего предмета вопросы. Вопросы сии заключать будут в себе сомнения для объяснения, события для рассуждения по предписанным правилам. Сие упражнение, которое продолжаться имеет полчаса, за коим следовать будет преподавание наставлений, принесет в одно и то же время троякую пользу. Первая состоять будет в обращении детей к вящему вниманию, заставляя их беспрестанно оказывать опыты оного. Вторая послужит к приобучению их применять общие правила к частным приключениям и разгонять всякое сомнение, могущее встретиться уму их. Наконец, третья польза послужит детям, в первый раз курс сих наставлений прошедшим, к утверждению вразумения преподаваемых в нем правил и истин пред теми детями, кои проходить будут курс в следующий год. Если нравственный надзиратель, сделавши вопрос, не получит приличного ответа, то он покажет оного погрешность, предложит его же другому и так далее, доколе не дано будет ему надлежащего ответа.

Ежели вопрос не будет еще решен до окончания наставления, то нравственный надзиратель сделает краткое изъяснение правила, от коего должно зависеть разрешение сомнения или предложенного события, и сам решит с большею ясностию. Дети, кои не будут внимательны, должны быть надзирателем наказаны по правилам, о которых говорено будет ниже.

Как скоро дети окончат второй курс нравственных наставлений, то должно начинать с ними нравственные разговоры, за оными следующие.

Оратором будет сам нравственный надзиратель. Все дети общества, окончившие второй курс наставлений, слушать будут, как я сказал, во все время их воспитания. Они будут иметь еще право приходить слушать оные по выходе своем из училища. Для сего упражнения имеет быть назначено полчаса, непосредственно за часом наставлений следующие. Вот предметы, каковые могут быть предписаны в рассуждении сего законом.

Им дадут познать все то, чему их учили; сердцу их внушат истины, прежде уже разуму их доказанные нравственными наставлениями; им дадут уразуметь, что такое есть добродетель и с какими она соединена приятными услаждениями; они узнают, что значит отечество, какие предоставляет оно им блага, каковую должны они иметь к нему любовь и благодарность (В сии-то лета нужно положить основание сих спасительных сильных и решительных страстей патриотизма и желания прославить себя великодушными делами. Здесь-то нужно нравственному надзирателю употребить всю свою деятельность в применение великих примеров древности к летам юношей, да восчувствуют младые воины всю силу оных и познают, как многие воинства и многие государства одолжены спасением своим великим умам, силою владычествующей страсти патриотизма обладающим. Мы не иному чему приписать должны все изобретенные редкости художеств, как сильным и решительным страстям... Чрез сильную страсть разумеется предмет столь для нас необходимый, что жизнь наша учиняется нам тягостною и несносною, если мы им не обладаем. Таковые страсти только в состоянии заставить презирать опасности, мучения, самую смерть и устремить нас к предприятиям самым отважнейшим. )...

Потом представят им истины, противные предрассудкам общего мнения, и приуготовят таким образом средства к исправлению и просвещению оного...

О ПРИМЕРЕ

Человек есть животное подражательное. И в самом деле, из всех родов животных люди по физическому своему расположению и большему совершенству чувствительности наиболее расположены ко взаимному друг другу подражанию. Сие подражание есть род нужды, обнаруживающейся с самого младенчества, которою воспитание должно воспользоваться для выполнения предмета, к коему природа, по-видимому, оное предназначила. Главный попечитель, нравственный надзиратель и наставники суть образцы, которые закон должен противопоставлять детям сего отделения в предлагаемом нами здесь начертании воспитания. Они должны споспешествовать сему предмету беспрестанными примерами правосудия, человеколюбия, кротости, снисхождения, трудолюбия, ревности ко благу, признательности к отечеству, почитания законов. Присутствие детей будет им напоминать о важности их звания и побуждать к оказанию во всякое время в поступках своих той благопристойности и кротости, каковые внушить может сила примера и подражания.

Почему необходимо нужно, чтоб сделано было особенное предписание наставникам, которое должно быть сообщено и объяснено им нравственным надзирателем, прежде нежели вверена им будет важная сия должность, и оное надлежит напомнить, по крайней мере, два раза в месяц согласно с предписанными законом правилами. Мы предполагаем, что нравственный надзиратель совершенно уже сведущ в своих должностях и в тех обязанностях, кои непосредственно от него зависят.

Он должен остерегаться делать когда-либо выговор в присутствии воспитанников наставнику. Если кто-либо из них окажется недостойным или неспособным к отправлению ввереной ему должности, то должен он уведомить о том главного попечителя воспитания и ожидать от него повелений.

Если потребно будет произвести каковую-либо перемену, то она должна быть учинена со всевозможною скоростию, какую токмо обстоятельства допустить могут. Если худое поведение наставника будет известно воспитанникам его, то исключение его должно им быть объявлено; если ж не знают они проступка его, то также не должны знать и наказания за оный; надобно, чтоб они были в том мнении, что наставник добровольно отказался от должности, которую оставить имел он справедливую и лестную причину.

Попечитель воспитания должен тщательно смотреть за поведением наставников, примечать, исполняют ли по предписанию, и наставлять их в случае, когда примечена будет в том нужда.

Главнейший аспект наставлений относительно к наставникам состоит в том, чтобы научить их тому, каким образом должны они ответствовать на вопросы, каковые могут предложены быть от детей о различных предметах, могущих возбудить в них любопытство. Поелику величайшая польза сего начертания общественного воспитания есть та, чтоб избавить детей от влияния заблуждений, дабы истина могла с большею силою впечатлеться в душах их, а как мы не предполагаем, чтобы наставники были готовы совершенно ко всякому сделанному детьми вопросу, чтобы могли дать детям истинные и справедливые понятия обо всем том, что может возбудить в них любопытство, то мы почитаем, что лучше предпочесть молчание, нежели с отважностию делать необдуманные или непристойные летам их ответы.

Во всякое время, когда ученик предложит наставнику вопрос, разум его превосходящий, то сей должен советовать ему, чтоб он вопросил о сем нравственного надзирателя, а самому чистосердечно признаться, что он не в состоянии удовлетворить оному. Сей способ доставит вдруг две величайшие пользы: он предупредит принужденную заразу предрассудков и заблуждений и, дав детям полезный пример к уважению, каковое должно иметь к истине, приобучит их не столько стыдиться невежества, сколько заблуждения.

Но дабы произвести самую величайшую пользу от общественного воспитания, то главный попечитель должен обратить всех при оном училище находящихся, как-то: надзирателей, наставников и домашних служителей, к сему великому предмету равенства в юношестве, из различных состояний составленного. Они будут к тому способствовать примером своим, поведением и разговорами. Они оказывать будут презрение гораздо сильнейшее, нежели наказание, всегда, когда произойдет между воспитанниками какой-либо спор о знатности породы; они споспешествовать будут к тому совершенным равенством и одинаковостью попечений и стараний, предупреждая всякое впечатление, могущее возродиться о преимуществе и отличии, избегая всякого пристрастия,- словом, способствовать будут всеми возможными к тому средствами, дабы утвердить сие желаемое между различными состояниями соединение.

Другой предмет, о коем должно нам упомянуть, есть учтивство и честность поведения. Поелику учтивость есть по необходимости главнейший предмет воспитания детей, назначенных жить в обществе, то не должно упустить оного в начертании воспитания сего отделения. Оное должно произойти больше от примера, нежели от правил; должно более возложить сие попечение на нравственного надзирателя (Дабы возродить сию необходимую в благородных людях учтивость, надобно, чтоб главный попечитель и нравственные надзиратели были в таком состоянии, чтоб могли иметь каждое воскресенье обоего пола собрания, на кои дети разных возрастов, бывши приглашаемы, приучались к обхождению, к учтивости, к той людскости (полагая, что воспитанники из училища во все продолжение воспитания к родственникам не отлучаются), каковых они не могут иметь между собою. Хорошо бы сделать для них чрез месяц такие публичные собрания, где бы они могли свободно видеть своих родителей, знакомых и пр., говорить с ними, со всяким танцевать и приучаться таким образом к образу светской жизни; надобно, чтоб смотрители были всегда между ними, внимали бы, что они говорят, что от других слушают, кои по возвращении должны исправлять их погрешности, доводя их всегда до признания, что они действительно во время собрания говорили; из сего произойдет та польза, что дети не будут связаны в мыслях своих, привыкнут к откровенности и не будут подлежать никакому принуждению, зная, что, о чем бы они ни разговаривали, что бы ни делали, воспитатели, не осуждая, их исправят, поставляя их всегда на путь истины. Следовательно, нет нужды делать наряд вопросам и ответам для воспитанников, когда готовят их показать публике. )и наставников, как ближе к детям находящихся и, следственно, более способных к поправлению их погрешностей и к Представлению им примеров, по коим они должны образовывать себя. По сей-то причине одно из главнейших качеств каждого наставника сего отделения будет сия учтивость и сия честность в поведении, которые должен он примером своим сообщать своим воспитанникам, удаляя их равномерно от грубости и притворства. Когда в воспитанниках возродится по примеру сих наставников сия простота, сия приятная откровенность в обхождении, которые предполагают или невинность сего возраста, или последнюю ступень совершенства в науке жить с людьми, то они вступят в общество с большею удобностию и внушат к себе в оном больше уважения и дружества.

Чтение книг, которые должно предложить для воспитанников сего отделения

(Что чтение книг полезно, сие известно всякому и доказывать, распространяет ли оно свет или препятствует к просвещению,- значит предавать себя посмеянию; значит то же, если бы кто стал доказывать о солнце, что оно светит или свету не производит. Немного надобно доводов, чтоб показать истину в своем виде. Оставляя новейших любомудров уверять подобных себе, что просвещение не может быть от книг получаемо, предложим чтение, для просвещения и возвышения души удобное, и в книгах потщимся находить к сему пособие. Но будем и в самой пользе, согласно с г. Руссо, умеренны, ибо, как говорит он, «излишнее употребление книг умерщвляет учение и ни к чему другому не служит, как к произведению дерзновенных невежд». И в самом деле, сколько от учения отнимали книги в тех училищах, где библиотека открыта всякому, где позволено читать все, что в руки попадается, и молодые люди, никем более, как несозрелым, слабым рассудком, будучи руководствуемы и блуждая, так сказать, в пространстве различного рода писателей, редко останавливаются на прочных и непоколебимых основаниях, ибо хотя бы в собрании книг были и лучшие сочинители, но находятся из них многие друг другу противоречащие, отстранившиеся от правил общих, которые возникающий ум, читая без разбору и без предводителя, развлекается между их понятиями или принимает неправую сторону. Если книги такового роду позволить читать, так это в »то время, когда воспитанники приготовлены к выходу из училища, когда понятия совершенно раскрыты, и то с руководителем, человеком истинно просвещенным, честным к общему благу и спокойствию устремленным.)

Мы предложим чтение романов для обоих детей, достигших таких лет, кои назначены для слушания нравственных разговоров. Но какого должны быть рода сии романы и какое должно употребить время на таковое чтение?

Каждое государство имеет свои чудесности, свои добродетели и злодейства. У всякого народа во всяком веке, во всяком правлении различные состояния общества представляют тому примеры. Рубище беднейшего гражданина и блестящее одеяние знатного прикрывают часто величайшие добродетели и гнуснейшие пороки. Око любомудра проницает сквозь сию завесу, между тем как зрение простолюдина ослепляется токмо блеском и видит одно рубище.

На таковых-то событиях, представленных нам историею всех веков, должны быть основаны романы, о коих мы упоминаем. Великий человек, который есть герой оных, должен быть всегда взят из состояния тех, для коих назначено чтение оных. Искусство писателя должно состоять в представлении с большею славою гражданских и воинских доблестей, добродетелей, к оказанию которых наиболее имеют случай люди сего состояния, в описании самыми худшими красками пороков, коим наиболее они подвержены, в распространении сих начал любви к отечеству и к славе, кои поселены уже разными образами в душе детей, во внушении им сего возвышения характера, который тем явит себя величественнее, если не занят будет богатством и знатностию.

Желательно, чтобы предмет романов был почти истинным событием или вымышленным...

Множество хороших сочинений... соделывает гораздо удобнейшим собрание предлагаемых нами романов касательно до воспитания. Польза, каковую б произвело сие чтение, известна всем тем, кои знают, колико сила нравственных чувствований должна иметь влияние на образование характера и на открытие страстей.

Но кроме романов надлежит каждый год собирать всякие происшествия, могущие произвести то же самое действие, и печатать оные в пользу воспитанников; сим способом они непрестанно пред глазами будут иметь полную историю добродетелей; и хотя летосчисления сего рода бывают иногда весьма кратки, однако они никогда не прервутся, если не станут их ограничивать одним каким городом или народом, но когда будут они обнимать отечество и даже род человеческий, к коему они принадлежат.

Для сего чтения должно определить вечер (Нужно здесь показать, что при вступлении дети не должны иметь времени для сна более десяти часов; потом, как лета их будут возрастать, надобно, чтоб время сие уменьшалось таким образом, чтоб в последнем году воспитания ограничивалось семью часами. Чтоб успеть в сем постепенном уменьшении, не пременяя часа вставания, который должен быть один и тот же для всех возрастов, надобно определить час, который ложиться надлежит спать при разных переменах.) . Самое лучшее средство дать детям приятное упражнение, удаляющее от них сон, не подвергая их скуке, которой должно тщательно избегать в каком бы то ни было начертании общественного воспитания, состоит в учреждении сего порядка чтения, всегда предоставляя детям переменять оное по своей воле (Не должно ни единого из детей принуждать лучше читать такую-то книгу, нежели другую. Каждый наставник должен иметь разные экземпляры сих собраний для удовлетворения различным вкусам воспитанников.) Сие покажет новую пользу сего учреждения. Наконец, ко всем сим пользам присоединится еще другая: внушать детям охоту к чтению и ускорять сим образом успехи наставления. К романам можно присовокупить трагедии, могущие произвести те же самые действия, каковые и нравственные разговоры. Таким же образом можно употребить жития славных мужей, описанные Плутархом , и предпочесть оные всем прочим по тем причинам, кои представил Монтень и которые славный сочинитель Эмиля столь красноречиво объяснил. От сего чтения произойдут две другие выгоды. Если бы начинали оное чтение, когда окончили воспитанники историческое наставление, то б оно было весьма полезно для лучшего сохранения в памяти и оно могло бы пособить общему недостатку всякой истории, какая бы она ни была. Поелику история, быв назначена представлять обширность великих происшествий, описывает нам больше деяний, нежели человеков. Она представляет их в отношении их с обществом и с должностями, от оного налагаемыми, никогда не описывая человека во внутренности его жилища, в недре его семейства, среди друзей. В описании же особенной жизни людей бывает совсем иное. В оной видят человека и героя. Будучи отцом, супругом, другом, судиею и полководцем, он представляется во всех сих видах и отношениях; его видеть можно тут и на театре и вне оного. Вот причина и выгоды сего чтения.

О НАГРАЖДЕНИЯХ

...Итак, рассмотрим, каким образом употребление наград, споспешествуя успехам детей, может приуготовить желание отличиться и произвести не тщеславие, но любовь к славе.

Если хотя мало рассуждать будут о сем важном предмете, то уразумеют, что он должен произойти от двух причин - от качества награждения и назначения.

Всякая отличность есть награда, но не всякая награда есть отлич-ность. В частном воспитании награды не могут ни споспешествовать, ни управлять желанием отличиться, потому что частное воспитание имеет недостаток в уравнительных предметах, и дети, воспитывающиеся у родителей, вовсе почти не имеют средств, могущих возбуждать в них сие желание к отличию. Награды сии должны быть совершенно существенные, ибо награды мнения там токмо существовать могут, где мнение действительно имеет свою силу. Напротив того, в воспитании общественном награды, основаны будучи на едином токмо отличии и когда оные благоразумно будут направляемы, легко учиниться могут предметом желаний, поелику любовь к отличностям сильно возбуждается между множеством и близостию тех людей, от которых желаешь отличать себя.

Любовь к отличности определит качество наград в сем начертании; и поелику оные могут быть вещественные или награды мнения, мы употребим только последние да сим приучим детей ничего не желать более, как славы. Мы увенчаем главу, например, лавровым венком, но не дадим ему лучшей против прочих одежды; ибо таковой род отличности может возбудить в них чувство тщеславия; не определим также лучших яств, чтоб не произвести склонность к обжорству; не освободим от обыкновенных с прочими упражнений, ибо таковое исключение представит глазам его праздность и покой приятными.

Итак, сие начертание общественного воспитания не будет в себе заключать иных наград, кроме тех, кои заключаться должны в общественных мнениях. Законодатель возымеет попечение о вымышлении сих отличительных по заслугам наград и об определении относительной оных силы соответственно относительной силе заслуги, за которую они назначены. Венок победы есть венок мира; венок, украшавший чело борца, и венок, каковой отличал главу победоносного начальника, имели равную существенную силу, но неодинаковую, однако, силу во мнении. Род заслуги, за каковую оные были определяемы, придавал им одинаковую важность, и степень отличия, которую они показывали, была единою их ценою. Следовательно, должно указать разные роды заслуг, за кои надлежит давать различные награды. Да удостоят первою за деяния благородные, величие души возвещающие, и рассмотрев потом предметы касательно всех частей, на кои разделиться должна система воспитания, определят для каждой особо награды; и да определят награде и предмету степень, соответственную важность оных; да учредят оную для тех, которые отличили себя в разных упражнениях относительно физической части воспитания, для тех, кои оказали опыты смелости и мужества, для тех, которые избавили товарища от угрожавшей ему опасности, для тех, кои оказали наиболее внимания и остроты в разных родах наставлений, для тех, которые успевают в науке, к коей они прилепились, но с тем условием, чтобы они не лишились права на сию награду какою-нибудь особенною погрешностию. Два раза в год имеет быть раздача сих наград, дабы учащение не уменьшило оных силы и редкость не ослабила ожидания оных; что для верного их распределения нравственный надзиратель учинить должен список тем предметам, которые каждый из учащихся заслужил своею отличностию, и причины, лишающие его награды; наконец, при наступлении времени раздачи производить будет оную следующим порядком.

Да соберут всех детей в одно место. Те, кои кончили курс нравственных наставлений, могут допущены быть к раздаче. Для предупреждения зависти и пагубных оной следствий нет более действитель-нейшего средства, как заставлять награждать и чтить заслугу тех самых, которые б могли показать к оной род зависти.

Тот, кто чтит или награждает заслуженного человека, приобщается некоторым образом славы его, и сего мнения довольно для погашения в душе его всякого чувствования зависти.

По проговорении нравственным надзирателем краткой речи о совершенном беспристрастии правосудия и по увещевании, сим юным судиям внушенном о наблюдении должностей оного, он начнет именованием детей, отличившихся в продолжение шести последних месяцев великодушными и благородными деяниями; он описывать им будет заслугу каждого из сих деяний и представит оные под тем видом, каковой почтет он наиспособнейшим, чтобы дать восчувствовать относительную оных силу. Дети подтвердят суд по сему предложению; они сами провозгласят деяние, заслуживающее быть увенчанным, и решат еще относительную заслугу других деяний. Голоса все подавать будут неисключительно, и большинство оных решит суд всякий раз, когда главный попечитель с нравственным надзирателем не будут находить оного несправедливым; в таковом случае они докажут им заблуждение их и исправят их суждение.

От сего первого суждения приступят к другому, касательно до награды, определенной за вторую заслугу, и таким образом поступать будут даже до награды предмета не столь важного. По окончании раздачи награждений объявление оной отсрочат до ближайшего праздника. Заслуживший первый венок идти будет первым среди сего торжественного хода, сопровождаемый всеми отличившимися в одном предмете, но неодинакие дарования имеющими. Каждый из них следовать будет за оным в порядке, каковой определит заслуга дел.

Получивший вторую награду пойдет в сопровождении своих сов-местников, наиболее отличившихся, и таким образом даже до последнего, получившего последнее награждение. Если один из сих отличившихся каким-либо великодушным делом заслужил еще награду за другой предмет, то он получит сию новую награду, но не оставляя места своего, назначенного ему степенем заслуги великодушного его деяния. Последнее место между отличившимися в сем роде деянии должно быть почтеннее, нежели первое между теми, кои отличилися иначе. Таким-то образом внушат детям неложные понятия о заслуге и различных ее степенях.

Дети, не заслужившие никакого отличия, заключат сие шествие.

...Нравственный надзиратель провозгласит имена победителей и назначенные им награждения; он, восхваляя справедливость младых судей, скажет краткую речь об уважении и славе, истинную заслугу сопровождающих.

Вместо того чтоб делать уничижительные укоризны не заслужившим никакого награждения, он поощрит их, да учинятся они достойными оных. Все, что может ослабить или истребить силу души и повредить нравы юношества, должно быть тщательно избегаемо в сем начертании общественного воспитания.

О НАКАЗАНИЯХ

Для юношества нет нужды делать наказательного уложения, но должно все сие доверить честности и просвещению главного попечителя и надзирателя нравственного; власть их не должна ограничиваться, ибо причины, могущие побудить к употреблению оной во зло, слабы и неважны, качества, требуемые от отправляющих наказание, противны расположениям души... лучшее в сем случае средство состоит в том, чтоб учредить некоторые общие правила, к предмету сему относящиеся, и оставить благоразумию главного попечителя и нравственного надзирателя попечения споспешествовать намерению законодателя, не входя в сии подробности, которые не только что могут привести в замешательство, но даже сделаться бесполезными и опасными.

Большая часть сих правил должна быть более отрицательная, нежели положительная. Должно говорить более о том, чего не должно делать, нежели объяснять с мелочною подробностию все то, что должно делать.

Надобно запретить всякого рода телесные наказания; никто не имеет права таким образом наказывать дитя за что бы то ни было. Законодатель не восхочет, чтобы средства, назначенные к возрождению чувствования личного достоинства, были мешаемы со средствами уничижающими: чтоб те, кои служат к подкреплению тела и духа, были совокуплены со средствами, тому и другому вредящими,- одним словом, чтобы средства, назначенные к образованию граждан, были смешиваемы со средствами, удобными производить токмо рабов. Опыт доказывает, что дети, приобыкшие к побоям, лишаются обыкновенно оной телесной силы и естественной чувствительности, обильного источника толиких общественных способностей; они соделываются подлыми, лицемерными, притворщиками, злыми, мстительными и жестокими; с самого младенчества приобучаются к ощущению внутреннего удовольствия, подвергая других бедствиям, коих жертвою учиняют.

Другое учреждение предупредит злоупотребление позорных наказаний. Как в обществе малолетних детей, так и во всяком другом частое употребление сего рода наказаний и великое число тех, на коих оно возлагается, уменьшают степень и силу оных. Как в сем, так и в других обществах наказания сии, основанные на едином мнении, должны быть употребляемы с осторожностию (Надобно, чтобы всякое наказание было редко, дабы учащением оных наказания не лишились важности своей. Всякого рода наказания тотчас теряют силу свою, когда они обыкновенны становятся. И в сем случае сила бесславия зависит много от умения и умеренности его употребления. Бесславие есть наказание общего мнения; однако ж частые его впечатления мнения немало его уменьшают. Пример подтвердит сию истину. Отечество находится в самой крайней опасности. Неустрашимый гражданин поспешает к оному на защищение, подвергается всем опасностям - успех вознаграждает его отважность. Он возвращается от славного своего предприя тия, покрытый ранами. Народ благославляет героя, и общее мнение богам его уподобляет. Опасность сия в тысячу раз возобновляется. Тысяча граждан един за другим стремятся защищать отечество, и всяк из них возвращается увенчанным славою. Спасение отечества принадлежит равно последнему, как и первому из них; отважность у всех равная. Народ чувствует, что добродетель и храбрость с обеих сторон были равны, но геройство последнего гражданина будет ли иметь ту же степень впечатления в общем мнении, как и геройство первого? Какое будет следствие сего мужества, сих действий? Последний не получит той меры мнения, каковую имел первый, и сей лишится всего того, что имел тот в преимуществе пред прочими. Применим сии правила к бесчестию, и мы увидим, что как весьма умножившееся число героев уменьшает во мнении людей достоинства геройства, так и число бесславившихся людей, весьма увеличившееся, уменьшит поношение; мы увидим, что в наказаниях, как и в наградах, мнения сила уменьшится, по мере как возрастает число людей наказанных или награжденных; мы увидим, наконец, что как для одних, так и для других оба вышепоказанных средства будут недостаточны, если общество не будет приготовлено принимать сильно в обоих случаях впечатлений, если дети или большая часть из них не знают цены мнения или понимают об оном весьма мало. И потому надобно, чтоб о чести и бесславии столько внушено было воспитывающимся, чтоб они честь предпочитали жизни, смерть бесчестию, и тогда можно будет увериться, что как награды, так и наказания мнения будут действительны. ); они долженствуют быть токмо назначаемы за преступления или проступки, кои по качеству своему самим мнением обсуждаются к бесславию. Правила, долженствующие предупредить злоупотребление сих наказаний, общи как для сего, так и для других обществ.

Дабы с точностью наблюдать сии правила, должно запретить злоупотребления сего рода наказанием и предписать только умеренное действие оного; надобно представить имеющим право наказывать неудобство приобучать детей взирать с беспристрастием на уменьшение или потерю почтения их сотоварищей; законодатель покажет им, колико сие неудобство может погасить в них чувствование любочестия и собственного своего достоинства, которое с толи-ким тщанием внушать им стараются; ол покажет, каким образом можно располагать различные сего рода наказания для соразмерения степеням преступлений, долженствующих быть наказанными сим родом наказания; он покажет, наконец, каким образом должно оное объявлять и предупреждать великое зло, произойти от того могущее. Если дитя учинит позорное преступление и если оно известно токмо детям, с ним живущим, в смотрении у одного наставника находящимся, то должно иметь почувствовать детям, сколь нужно в сем случае быть им молчаливыми и не открывать прочим преступления их товарища. Наказание его в сем случае будет строго, но оно не будет всем объявлено; оно будет известно токмо детям, в смотрении у одного наставника находящимся. Но если позорное преступление всем известно, то и наказание должно быть всем же известно, и нравственный надзиратель придаст весь вид наказания, каковой требуют качество преступления и необходимость внушить к оному омерзение; но в сем случае виновный, пред всеми обесславленный, не потеряется ли в отношении добродетели? Чувствование учиненной подлости и пренебрежение в общем мнении не истребят ли в нем действия всех причин, которые б могли его исправить и соделать лучшим?

Для предупреждения зла сего, кажется, следующее средство может быть весьма действительно. Нравственный надзиратель по совершении позорного наказания проговорит сильную речь о следствиях преступления и бедствиях, за оным следующих; наконец, обратяся к виновному, он ему скажет: «Права, каковое имел ты На дружбу и почтение своих сотоварищей, ты лишился, однако возвращение оного в твоей еще находится власти. Благородство одного дела может истребить поносность другого; счастливая перемена может исправить зло позорного развращения. Когда ты вновь заслужишь наше почтение и дружество, то драгоценное сие право возвращено будет с таковым же всеобщим восхищением, и я, который по закону есть ваш общий отец,- я буду исполнителем обещания, которое произношу тебе именем моих детей и твоих собратий». Я представляю читателю попечение рассмотреть сугубую пользу, от наказания и прощения проистекающую.

Приступим к другим общим правилам относительно к сему предмету.

Наконец, дабы соделать звание нравственного надзирателя более почтительнейшим и должности его полезнейшими, надлежит ему предоставить еще право употреблять некоторые роды наказаний. Лишение, например, некоторых яств или некоторых увеселений, но таким образом, чтоб лишение сие продолжалось не долее одного дня. Главному попечителю принадлежит право определять строжайшие наказания как в рассуждении качества их, так и продолжения.

Нравственный надзиратель и наставники, когда нужно будет делать выговор или наказывать, сохранят все спокойствие и холодность духа и не предадутся тем движениям, тем стремлениям, кои означают страсть и от оной происходят. А чтобы внушить детям наибольшее уважение к истине и наибольшее омерзение ко лжи, надобно, чтобы оные никогда не оставались без наказания, и нужно также учредить, чтоб имеющие право наказывать уменьшали тяжесть наказания всегда, когда за проступком следовать будет искреннее признание.

Клевета да накажется строжайшим образом, как и всякое действие, обнаруживающее злобу сердца и подлость. Напротив того, оказывать должно всякое снисхождение к погрешностям, происходящим от остроты или живости, как таких достоинств, которые нужно более возбуждать в сих летах, нежели истреблять.

Со всевозможным рачением убегать должно всякого пристрастия и неправосудия. С точностию входящие в расположение разума человеческого ясно увидят в нравственном характере молодого человека опасные следствия, от чувствования неправосудия и обвинения, причиненных нравственным надзирателем, происходящие. В воспитании общественном с большим еще тщанием должно остерегаться сего порока, поелику случаи к соделанию оного бывают чаще и следствия, проистекающие из оных, пагубнее. Если нравственный надзиратель или наставники приметят, что они против желания учинили неправосудие воспитывающемуся, то должны немедленно оное загладить и не оказывать никакого противоборствия в рассуждении признания своей ошибки. Нравственный надзиратель иметь будет попечение о наблюдении беспристрастия и правосудия наставниками и побуждать их поступать по предписанному уставу всякий раз, когда сии вольно или невольно сделают упущение по предназначенным им должностям.

Вот общие правила, по коим должно располагать употребление наказаний, отношение оных очевидно ко всеобщей системе нравственного воспитания...

ОБЩИЕ ПРАВИЛА, НА КОИХ ДОЛЖНО БЫТЬ ОСНОВАНО УЧЕНОЕ ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ СЕГО ОТДЕЛЕНИЯ

Множество понятий, мыслей и различных мнений; великое число предрассудков, от невежества происходящих и временем утвердившихся; непрестанное противоборствие между теми самыми, кои их испровергают; невозможность принять в общественное воспитание ту часть полезных мер, предложенных в рассуждении частного воспитания; препятствия, встречающиеся со всех сторон всякому предначертанию преобразования относительно к сему важному предмету,- вот причины, соделывающие предмет сей толь трудным и многосложным.

Нужно искать путеводителя в природе, и надобно соображать понятия свои непременному ее начертанию. Итак, потщимся наблюдать порядок, которому следует она в постепенном разверзании умственных человеческих способностей, и установить по оному постепенный порядок наших наставлений. Рассудим о времени, каковое оно употребляет, и разделим наше по сей мере. Применим наставления наши к слабостям детей; остережемся начать тем, чем должно кончить; не побежим, где должно идти тихо, и не подвергнем опасности опровергнуть здание тогда, когда бы оное нужно воздвигнуть и довершить в короткое время.

Понятие или впечатление, приемлемое в душе по случаю предмета, действующего на чувства, есть первое действие разума; без оного тщетно б предметы действовали на наши чувства и душа не получала б никакого об них познания. Способность понимать есть, следовательно, первая в человеке обнаруживающаяся (способность), она есть первое начало человеческих познаний. Итак, сия будет первая способность, которую мы употребим, чтоб следовать великому предначертанию природы в наставлении наших воспитанников.

Вторая способность (Из сего явствует, что здесь говорится токмо о способностях человеческого разума.) , в человеке оказывающаяся, есть (способность) сохранять, производить и вспоминать посредством приобретенных понятий - сия способность есть память; она обнаруживается с первою, но не разверзается в одно и то же самое время. Желать наиболее оную изострить в самом начале ее появления значило б препятствовать ее открытию; надобно, чтоб она достигла своей силы, дабы ею воспользоваться. Сколько злоупотреблений, заблуждений и пороков в наставлении происходит от незнания сего правила!

Воображение есть третья способность, в человеке оказывающаяся; он составляет и соединяет понятия об окружающих его вещах или изображения и представления об.оных посредством понятия, приобретенного и памятью сохраненного; он их сближает, смешивает, соединяет и делает из оных состав, коего части произведены памятью, приобретены будучи понятием. Сия третья способность обнаруживается весьма скоро; однако она требует многого времени для открытия, поелику имеет нужду в великом употреблении первой и открытии второй. Без многих понятий идеи, о коих мы говорим и которые оными приобретаются, были б не в столь великом числе и не столь часто возобновляемы, чтобы можно было избрать из них такие, которые могут вместе между собою соединиться; и без открытия способностей памяти разнообразность понятий была бы в рассуждении сего бесполезна, потому что не можно было бы возобновлять идеи, к приобретению которых они способствуют. Вот для чего греки назвали муз дверями памяти. Способность воображения направляема будет в нашем начертании по тому порядку, на коем природа основала открытие оной.

Четвертая способность человеческая есть (способность) рассуждать. Она показывается весьма рано, но последнею открывается. Не должно мешать появлению умственных способностей человеческих с их открытием. Первое бывает скоро, а последнее медленно и постепенно. Открытие способности рассуждать есть последнее, поелику действия оной гораздо труднее и многосложнее. Они состоят не в соединении и составлении понятий о вещественных бытиях, что суть дело воображения, но понятий, уже распространенных отвлечением, понятий о качествах, свойствах, отношениях и пр., о всех тех бытиях, которые ничего не имеют вещественного и которые суть токмо подобия того, что видим и мыслим, и чистые отвлечения, то есть отвлечения существенности. Одним словом, предметы понятий, кои суть следствия действий сей способности, отличные совершенно от существенных бытии, не иное что суть, как понятия метафизические, составленные нами, когда мы отъемлем, так сказать, от сих бытии все то, что в них есть существенного, и отделяем действия наших рассуждений о бытиях от самых бытии, оные возбудивших...

КРАТКИЕ НАЧЕРТАНИЯ УЧЕБНОГО ВОСПИТАНИЯ

Для достижения предполагаемого вообще воспитания довольно определить время четырнадцати лет. Сие время не покажется продолжительным, когда увидят, какое употребление нужно сделать в продолжение оного. Разделение его должно быть учинено ни тщеславием, ни предрассудком, но здравым разумом и непременным природы порядком.

Земля, которую мы должны обработать, плодоносна; она производит всякий год то, что ей свойственно. Жатва будет обильна и богата, если посев учинен будет по предписанному природою порядку. Но плодородие исчезнет, семена не возродятся, земля соделается неплодотворною, если станут противиться природе, если захотят посеять и собрать плоды не в настоящую пору. Итак, употребим все наши пособия, всю нашу деятельность, дабы споспешествовать природе и воспользоваться ее расположениями. Если способность понятия есть, как сказано, первая открывающаяся в человеке, то посмотрим, какое можно и должно с сею способностию делать употребление; воспользуемся оною, сколько возможно; и не упуская ни единого из тех наставлений, которые ей приличны и соответственны воспитанникам училища, о коем мы говорим, остережемся мешать с ними такие, кои предполагают открытия других способностей и которые, будучи полезны и нужны в другое время, были бы теперь излишны и вредны.

Наконец, дабы поступать соответственно сему начертанию, которое есть начертание природы и, к несчастию, совсем противно тому, которое употребляемо, мы пользоваться будем в системе наставления способностию понимать в четыре первых года, следующие за вступлением.

Первый год употреблен будет на чтение и писание и на изучение живого иностранного языка. Сие знание должно быть приобретено чрез правила, по которым можно учить больше в зрелых летах.

Во второй год продолжать будут наставления предыдущего года и присовокупят к тому познание той части арифметики, которая имеет предметом счисление. К сему присоединят рисование.

Учение рисования, если хорошо будет преподаваемо, может весьма удобно способствовать к вразумлению способности понятия, поелику сия сила способности есть приобретать понятия посредством впечатлений, производимых внешними предметами. Нужда подражать предметам, пред глазами находящимся, приобучит детей наблюдать малейшие оттенки, оные различающие, и она неприметным образом сделает навык составлять себе чистые и совершенные о вещах понятия. Рисование удалит детей от праздности и скуки, приохотит по естественной их наклонности к сему упражнению и послужит ко внушению в них сего великого вкуса к изящным художествам и к приуготовлению в них всего истинного и хорошего. Для сей причины нужно украсить комнаты сего училища лучшими эстампами, изящнейшими произведениями, живописи и резьбы.

Распространим далее способность понятия и употреблением ее споспешествуем к предохранению детей от обильного источника всяких заблуждений и несовершенства чувств. Поелику чувства, кои суть орудия наших понятий, суть также орудия наших заблуждений; глаза наши, например, обманывают нас как в рассуждении величины, так и вида предметов. Одни и те же предметы, в разных местах поставленные и под разными углами видимые, до бесконечности переменяют наружную величину; отдаление оных дает им другой вид, скрывая настоящий. Большая часть черт их соделывается невидимыми простому глазу. Зрение наше обманывает нас в движении, потому что оно представляет покоящимися тела, в движении находящиеся, и движущимся - покоящиеся. Оно обманывает нас также в рассуждении расстояния и пр. Большая часть сих заблуждений может открыта быть воспитанниками сего отделения с большею удобностию без рассуждений и правил самыми простыми опытами, сходнейшими с летами сих детей и с употреблением, каковое делают они с сею способностию понимать.

Таким образом, предохраняя их от заблуждений, делая их способными принимать и понимать истины, сим заблуждениям противные, когда постепенный порядок последующих наставлений будет продолжаться, то мы меньше будем иметь труда, например, уверить их, что не Солнце обращается вокруг Земли, что сия планета несравненно больше той, на которой мы обитаем; что звезды, кажущиеся нам толь малыми и в равном расстоянии от нас находящиеся, суть чрезмерной величины и в чрезвычайной отдаленности и пр.

В третьем году сократят время, назначенное для предыдущих упражнений, и употребят оное к преподаванию детям новых наставлений, которые могут увеличить число их понятий и распространить их разум. Сии новые наставления, которые токмо преподавать будем мы в сем третьем году нашим воспитанникам, касаются до естественной истории. Сие учение должно почитаться яко орудие и главный предмет наставления, и мы воспользуемся светом, бессмертным Бюффоном (Бюффон, Жорж Луи Леклерк (1707 - 1788) - французский естествоиспытатель. В основном труде «Естественная история» высказана идея об изменяемости в природе видов под влиянием условий среды. )нам оставленным. Наилучшее средство, по мнению сего автора, состоять будет в начинании рассматривать и повторять часто рассматривание образцов, всех на Земле и во вселенной находящихся творений. Первый осмотр всех сих предметов не должен быть сопровождаем никаким чтением, не предшествующим никаким толкованием. Долгое время надобно смотреть бесполезно, чтоб приуготовиться видеть с некоторою пользою. Надобно обождать, чтобы зрение ознакомилось с сим хаосом и предметами, оный составляющими.

Повторяемые примечания о тех же самых предметах и привычка с ними обходиться нечувствительно возымеют сильные некоторые впечатления, кои, соединясь вскоре в разуме его с твердыми и непременными отношениями, возродят в нем гораздо общие познания, которые доведут его до того, что он сам будет делать некоторые разделения, познавать некоторые различия, общие подобия и соединять многие различные предметы с общими отношениями. Вот время, в которое нужно уже руководство, особливое управление. Итак, чтобы заставить их часто и со вниманием взирать на одни и те же предметы, надобно представлять их им под различными видами и при разных обстоятельствах. Надобно беспрестанно возбуждать в них любопытство. Им должно показывать все то, что человек зрелого ума может сам открывать и познавать - и т. д.

Сии же самые наставления продолжать будут в четвертый год с гораздо отличнейшими и подробнейшими примечаниями. Каждому воспитывающемуся должно дать по экземпляру каталога кабинета, который содержет в себе краткое, но точное описание о разных естественных произведениях. Ежедневно водить будут в часы, назначенные для отдохновения, на близлежащие поля, удобнейшие к исследованию. Определить нужно награды, чрез каждые шесть месяцев раздаваться долженствуемые. Но никогда не надобно, чтоб дети чем-нибудь были принуждаемы к сим исследованиям и ни чем иным не должны быть преклоняемы, как токмо тем, что внушат им соревнование и забава. Сия свобода присовокупить к приятности воспитания и упражнение, соединенное с забавою, предупредит скуку оного и плачевные следствия. Преподавание науки сопряжено будет завсегда с употреблением теории с практикою. Понятия наши сами собою впечатлеются в памяти, не имея нужды преждевременно упражнять сию способность.

В сем четвертом году ученого воспитания будут показывать им химические опыты, которые продолжаться будут до того времени, когда можно будет употребить четвертую способность.

Чтоб упражнять, колико возможно, способность понимать, то в сей год преподавать будут воспитанникам первоначальные основания космологии; их учить должно... коловратному течению годовых времен, разности климатов, течению планет, различным затмениям и пятнам, в Луне находящимся. Навык, каковой воспитанники приобретут от толиких средств, и сведения, каковые подадут им о заблуждениях чувств, соделают гораздо полезнейшим сей способ учения и гораздо надежнейшими оного следствия. Они увидят себя при конце четвертого года снабденными предварительными познаниями, кои надлежит иметь, чтоб с успехом прилепиться к науке, которая, требуя употребления второй способности, то есть памяти, должна токмо входить в сие начертание в пятом году ученого воспитания.

Наставление пятого, шестого и седьмого годов. Способность помнить, довольно уже открытая, представляет нам множество наставлений, требующих самого употребления сей способности, за кою не можно было приняться, не отступая от предначертания природы и не подвергнувшись неизбежной опасности не токмо потерять столь драгоценное время, но еще всегда воспрепятствовать совершенному ее открытию. По сие время сия способность упражняема была непринужденно и сама собою. Теперь дела принимают иной вид; но мы предо-стережемся мешать сей способности со злоупотреблением, упражняя оную с большею силою; великое множество примеров показывают, что люди, обременяя память, не токмо не приобретали ни силы, ни остроты ее, но паче сим ее ослабляли. Мы ограничим себя в рассуждении приращения и сохранения силы сей способности тремя токмо правилами; 1-е - никогда не употреблять во зло сей способности, заставляя тщетные делать усилия; 2-е - облегчать связь между понятиями так, чтобы одно возбуждало непосредственно другое; 3-е - возобновлять часто следы понятий, которые без сего совершенно могут изгладиться. На сих трех правилах долженствует быть основано употребление, каковое надлежит делать с памятью. Правила сии воспринимут свое начало на пятом году, в который начнут употреблять вторую сию способность.

Установив сии правила, должно-таки приступить к нашим понятиям и взять в рассуждение из предыдущих наставлений такие, кои либо долженствуют быть продолжаемы, либо переменяемы, или иными заменяемы. Все учение естественной истории ограничено будет химическими опытами, кои чинимы будут два раза в неделю. Продолжать познание естественных произведений, посещать хранилища редкостей, где преподаваемые касательно до естественной истории наставления мешаемы будут с наставлениями относительно к естествословию. К сему присовокупить продолжение учения рисовать и учения землеописания, но чувствительно сократя время. А чтобы сообразоваться установленным правилам, чтоб облегчить связь понятий и, следовательно, изострить память, то в одно и то же время и одинаковым образом обучать будут истории и купно географии. Древняя география сопровождать будет древнюю историю, а новейшая география новейшую историю.

Рассмотрим теперь со всевозможною краткостию употребление, каковое должно делать с третьей способностию; посмотрим, как можно бы было употреблять воображение; каким образом можно бы было в воспитанниках училища, о коем мы говорим, обработать и направить сию способность, для коей приуготовили мы толико материалов. Наставления восьмого года есть тринадцатый год жизни, он должен совершенно посвящен быть на употребление третьей способности, которая в большей части людей возраста сего достигла, как кажется, до того нужной степени открытия, что может без всякой опасности быть употребляема. Пространные и многоразличные понятия о природе, ее произведениях, ее плодотворности, чудесах, силе, понятия, приобретенные как чрез преподавание естественной истории, так и чрез химические опыты и космологические наблюдения; познание о всем том, что случилось наиважнейшего на Земле в разные времена, у различных народов и в разных состояниях общества, сведение, приобретенное историею; сведение о героических подвигах, совершенных из любви к отечеству, любви к славе; и сообщенное детям во нравственной части воспитания чрез разговоры и чтение книг, для сего назначенных, понятие о добре, внушаемое как чрез беспрестанные разговоры о природе, чрез рисунки и чрез привычку видеть лучшие произведения сего искусства, так и чрез чтение лучших писателей,- все сие составляет удивительное число материалов, приуготовленных нами для воображения. Но прежде нежели начнем употреблять сию способность, надобно обождать, доколе не приобретет она нужной силы, так чтоб можно было ее употреблять, не истребив оные; надобно дать им понятия; надобно обождать прежде, нежели принудят их оные составлять, чтоб память была в состоянии их сохранять; надобно, одним словом, делать все то, что делали, и ожидать столько времени, сколько ожидали, чтоб воспользоваться сею способностию и направлять ее с пользою. Достигши единожды до сей цели, посмотрим, в чем долженствует состоять сие употребление и сие направление.

Есть эпоха в жизни, в которую разум человеческий, снабденный нарочитым числом понятий, начинает чувствовать нужду в открытии оных. Эпоха сия есть та самая, в которую способность воображения приняла известную степень деятельности и силы, предполагающую совершенное ею открытие.

Наилучшее употребление, каковое можно сделать с сим периодом жизни, состоит в том, чтоб воспользоваться сею нуждою, сим расположением. Должно в сем случае споспешествовать только природе.

Сие бесконечное число правил, чрез кои связывают, стесняют, а наконец, истребляют воображение молодых людей под видом направления оного, должно быть исключено из нашего начертания не только как бесполезное, но яко и вредное. Природа, каковую представляли мы беспрестанно в самом существе и в прекрасных ее подражаниях, будет служить им вместо всяких правил. Писатели, коих они читали и читать продолжают, дадут им справедливое понятие о выборе слов и возродят в них вкус. Истинное, прекрасное, великое, высокое будут в душе их, а не в памяти.

Весьма полезно, чтоб они приобучались писать или стихами, или прозою все, что они ни воображают или представлять себе ни стараются, то есть составлять и соединять предметы удобосопрягаемые. Полезно, чтоб они подражали и украшали природу в сочинениях. Полезно, чтоб учились они подражать писателям, коих представляют им образцами, вместо того чтоб рабски учить их правилам, по сим образцам составленным, и чтоб они искали сей мужественной силы разума, которая совершенно открывает дорогу и заставляет человека идти кратчайшим путем для достижения предполагаемой цели и, поражая его живо величием и достоинством человеческой природы, заставляет его презирать все сии хитрости, своевольные и ребяческие умыслы ума, хотящего обмануть, воображения, желающего обольстить.

Одним словом, их единая, их величайшая польза состоит в открытии таинств искусства, а не в знании имен, определений и правил.

Вот все, что благоразумный наставник должен делать в летах, о коих мы говорим. Он достигнет сей цели, если знает избирать предметы, от коих воображение воспитанников может с вящею пользою изостриться; если умеет он показывать им места из лучших писателей, которые, соответствуя предложенному предмету, могут служить им образцами; если может он представить им красоту и погрешности произведений; если, сравнивая сии творения с самою природою, он показывает отношения оного к сходству и разности мест, коим подражали, превзошли или обезобразили; если, сравнивая оное с представленными им образцами, он показывает им, в чем состоит различие дарования; если, наконец, он знает поправить заблуждения и несовершенства их трудов и из худого и посредственного составить хорошее и совершенное.

Таким-то образом можно будет направлять третью сию способность. Весь девятый год ученого воспитания будет в рассуждении воспитанников сего училища, о коем мы упоминаем, на сей конец употреблен; прочих шести годов довольно будет для всех наставлений относительно к четвертой способности наставления...

НАСТАВЛЕНИЯ В ПОСЛЕДНИЕ ШЕСТЬ ЛЕТ

Для сей последней эпохи ученого воспитания предоставили мы наставления, служащие к раскрытию способности рассуждать. Следуя нашему начертанию, мы не могли приступить скорее к сим наставлениям; довольно, что мы не потеряли ни одной минуты времени толико драгоценного; что употребили сие время не напрасно; что упражнением первых способностей мы получили всю ту пользу, какой токмо желать можно; что воспитанников наших довели до сей точки, на которой мы их остановили, не причиняя им скуки и отвращения. Умственная способность, оставленная во всей свободе, каковой ее медлительнейшее раскрытие требовало, сделает нам такое вспоможение, которого бы мы никак не могли получить от преждевременного ее упражнения и которого нельзя ожидать, как токмо от сей степени силы и зрелости, до которой мы ей дали достигнуть. Направление, которое мы дадим ее силе, и способ, как ее употреблять, усугубят ее действие как в рассуждении числа, так и в рассуждении основательности наставлений. Свойство сих наставлений, порядок, как они должны быть расположены, и образ их преподавания - сии три предмета будут целию нашего рассмотрения.

Наука, коею мы начнем упражнять сию четвертую способность, есть та наука, которая в то же самое время, как приобучает человека правильно и основательно рассуждать, доставляет ему известное число способов, необходимых или полезных для приобретения других знаний. Сия наука есть геометрия. Мы воспитанникам нашим предложим первоначальную и высшую.

В первые два года, назначенные для сего обучения геометрии, будут преподавать также арифметику и алгебру, потом сию продолжать будут употреблением ее в выкладках геометрических, время, определенное для сего особливого наставления в первый год, во второй будет употреблено для обучения тактике. Учение и практика сей последней науки будут в течение других лет продолжаться до самого окончания воспитания.

Когда воспитанники сего отделения узнают теорию искусства баллистического, то они в некоторые из назначаемых дней будут упражнены в самой практике оного, также и в механике артиллерии.

В воинских подвигах упражнять токмо будут детей, кончивших два года курса нравственных наставлений. Упражнения сии продолжаться также будут до окончания воспитания; они располагаемы будут по правилам настоящей тактики. Некоторые простые и скорые эволюции, тихие, правильные и скорые марши будут главными предметами сих упражнений.

Основания наук физико-математических, сопровождаемых опытною физикою, займут третий и четвертый годы. Наставления в естественной истории, космологические познания, в последнем году первой эпохи преподанные нами посредством опыта, и химические действия, которые мы продолжали во все сие время, уже весьма много приуготовили к учению в сии два года.

Главные умозрения сельского домоводства и познания различных средств в практике, почитающихся поныне наилучшими для ускорения прозябания растений, для умножения плодородия земли, для употребления, смотря по свойству почвы, разных родов произрастаний, получаемых из трех царств природы. Лечение скота, предупреждение болезней, сохранение хлеба - все сии наставления могли бы быть также преподаны при сей эпохе.

Основания права природы и народов будут преподаны в пятый год. Мы оставим также для сего года обучение той прекрасной метафизике языков, которую мы справедливо назовем грамматикою философическою.

Наконец, в шестой год учение отечественным законам, сопровождаемое истинными основаниями всенародного благоустройства и общественного благоденствия, окончит курс сего ученого воспитания. Тут должно дать совершенное познание о действительном состоянии народа и всем том, что разумеется под сим именем, познание истинных его польз и его отношений, что было бы заключением сего наставления.