Комментарии

Бессмертие мыслителя - это бессмертие его идей. Время может менять смысл и значение этих идей, менять их место на шкале современных ценностей. Но они остаются неотъемлемой частью современного общественного и научного сознания, одной из движущих сил его развития.

Таковы идеи Я. А. Коменского. Сколько бы интенсивно и широко ни развивалась педагогическая мысль, сколько бы бурным ни был рост педагогической науки, идеи, заложенные Коменским в основание этой науки, всегда будут действенным фактором ее прогресса.

В истории педагогики, богатой блестящими именами, как и в истории любой другой науки, такая судьба дарована немногим. Барьеры времени разрывают лишь педагоги-мыслители, сумевшие не только расширить реальное педагогическое знание, но и перестроить самые его основания, изменить характер и систему педагогического мышления. Первый такой переворот в педагогике был произведен Коменским. Его именем начинается история педагогики как науки.

Обращение Коменского к вопросам воспитания не было случайным. Оно было естественным и закономерным следствием острого интереса Коменского к проблемам Человека и Общества, к способам и путям их совершенствования и переустройства. Воспитание в широком смысле представлялось Коменскому ведущим из этих путей. И потому именно здесь были сконцентрированы его усилия.

Вопросы воспитания Коменский решал в свете своего понимания мира и назначения человека в мире, решал как одну из социальных задач, рассматривая ее в общефилософском и конкретно-научном, педагогическом плане. В этом триединстве - социальных посылок, философского осмысления проблем воспитания и собственно педагогического, глубочайшего их анализа - сущность педагогического творчества Коменского. Раскрыть это триединство и составляло основную задачу настоящего издания.

Не менее важная его задача состояла в том, чтобы показать особенности внутреннего генезиса и внутренней структуры педагогической теории Коменского.

Первая в истории мировой педагогики стройная и законченная педагогическая система разрабатывалась Коменским, с одной стороны, на основе всестороннего и детальнейшего изучения существующей педагогической реальности и, с другой - на фундаменте новейших идей и достижений передовой научной мысли эпохи.

Педагогическая система Коменского сложна, многогранна, но внутренне неделима. Она не распадается на те два уровня, в которых до него преимущественно обитала педагогическая мысль,- на педагогическую эмпирию и спекулятивные построения. Корни, ствол и крона системы Коменского питаются соками практики и теории одновременно. Все самое конкретное и практическое в педагогике Коменского восходит к высочайшим педагогическим идеалам. Все самое высокое и идеальное направлено к решению практических педагогических задач. И это отнюдь не заземленность теории. Это ее жизненность, доказанная всей последующей историей мировой педагогической мысли.

Отправную точку движения Коменского к просветительской и педагогической проблематике фиксирует уже одно из ранних его произведений - "Лабиринт света и рай сердца" (1623), шедевр чешской литературы. В этой яркой сатире отчетливо обнажены мировоззренческое кредо Коменского, социальные и политические истоки его будущих педагогических идей.

Написанное десять лет спустя "Краткое предложение о восстановлении школ в Чешском королевстве" (1632) - план национальной реформы образования - свидетельствовало о концентрации социальных устремлений Коменского вокруг проблем воспитания и образования. Во всех последующих работах социальное, философское и педагогическое осмысление этих проблем идет уже неразрывно.

И все же при всей неразрывности философского и собственно педагогического осмысления Коменским проблем воспитания и образования отчетливо видна определенная цикличность в смещении акцентов анализа этих проблем - от конкретно-научного к универсальному, философскому, охватывающему бытие в его цельности и глубине. Эта цикличность отражает движение мысли Коменского к все большему и большему социальному и мировоззренческому обобщению педагогической проблематики. Первый такой цикл завершает "Предвестник всеобщей мудрости" (1637-1639) - набросок пансофии, своеобразной и еще не во всем понятой философской концепции Коменского. Итоговый цикл венчает "Всеобщий совет об исправлении дел человеческих", над которым Коменский работал около тридцати лет и в котором его пансофические идеи получили наиболее полное воплощение.

Во "Всеобщем совете" педагогическая концепция Коменского предстает неотрывной, органической частью его общефилософской системы и получаст прямую направленность на решение социальных проблем - от глобальной идеи всеобщего общественного переустройства до впервые заявленного проекта всеобщего обязательного образования. Цикл замкнут. Идеи Коменского - ученого, философа и общественного деятеля слиты нераздельно.

Таким предстает Коменский перед глазами потомков - не только великим реформатором педагогики, но и великим мыслителем, ярчайшим представителем европейской культуры нового времени, демократом-утопистом, мечтавшим преобразовать общество на началах гуманности, добра, справедливости и мира. Таким видели Коменского и лучшие из его современников. Декарт назвал Коменского "человеком сильного ума и большой идеи", высоко оценивая его "благородную ревность к общественному благу". "Время придет, Коменский,- писал Лейбниц,- дела, надежды и думы твои и мечты чтить будут люди добра".

Всемирная слава пришла к Коменскому еще при жизни. Слава педагога и философа. Современники не были едины в своем выводе - что в Коменском сильнее. Одни призывали его продолжать педагогическую деятельность и расширять сферу ее влияния. Другие полагали, что область этой деятельности недостаточна для Коменского, что его главное призвание - философия, реформы всей системы человеческого знания. Друг и почитатель Коменского С. Гартлиб, впервые издавший "Предвестник всеобщей мудрости" Коменского, писал ему, имея в виду его педагогические занятия: "В какую пропасть ты катишься, занимаясь делом, не стоящим твоих сил". И так думал не один Гартлиб.

Время решило этот спор. Хотя не все в этом решении, как отмечалось, можно признать бесспорным. Найденный не так давно капитальнейший труд Коменского "Всеобщий совет об исправлении дел человеческих", отрывки из которого впервые на русском языке публикуются в настоящем издании, позволяет существенно скорректировать взгляд на роль и место Коменского в истории философии, в истории общественной мысли.

Но одно остается бесспорным. Только мыслитель и философ масштаба Коменского мог стать основоположником научной педагогики, педагогики нового времени. Коменский стал величайшим педагогом именно потому, что был великим мыслителем.

Автобиография

Настоящая "Автобиография" представляет собой часть "Продолжения братского увещания об умерении рвения любовью" ("Continuatio admonitionis fraternae de temperando charitate zelö) - большого полемического произведения, над которым уже тяжело больной Коменский работал в последние полтора года своей жизни (1669-1670). Работа над ним, судя но всему, была не закончена, так как повествование обрывается неожиданно в текст выглядит явно незавершенным. Однако конец его нам неизвестен.

"Продолжение" - последняя крупная опубликованная работа Комен-ского. Она вышла в свет на латинском языке в Амстердаме не ранее первой половины 1670 г. В комениологической литературе датой ее издания обычно называется 1669 г.- согласно выходным данным. Однако, как ясно видно из авторского текста (§ 70), Коменский 19 сентября 1669 г. из-за болезни прервал работу, успев дойти в своем повествовании ("в своей защите") едва до середины - до августа 1642 г. (весь автобиографический фрагмент в целом охватывает период с 1628 по 1658 г.). Он вновь вернулся к рукописи и приступил к описанию последующих событий лишь 6 января 1670 г.

Как произведение, продиктованное текущей полемикой, "Продолжение" было вскоре забыто. Оно было обнаружено работавшим в конце XIX - начале XX в. в России словацким комениологом Я. Квачалой, много сделавшим для собирания обширного, но разрозненного наследия великого чешского мыслителя. (Единственный известный сейчас экземпляр "Продолжения" находится в Ленинградской публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)

Автобиографический фрагмент "Продолжения" (§ 39-128) был опубликован Я. Квачалой в 1913 г. на языке оригинала в журнале "Архив по исследованию жизни и сочинений Я. А. Коменского", первая же его часть (§ 1-38) - А. Шкаркой в 1961 г. в журнале "Акта Комениана. Архив по исследованию жизни и творчества Коменского". Полный текст "Продолжения" в составе обеих частей в переводе на шведский и английский языки с приложением фотокопии латинского оригинала издан М. Блекастад в Стокгольме в 1975 г.

Название "Автобиография" было дано фрагменту Й. Гендрихом при публикации его на чешском языке в 1924 г. На русском языке "Автобиография" публикуется впервые. Перевод сделан М. Н. Кузьминым и Ю. И. Ритчиком с чешского языка по т. VIII Избранных сочинений Я. А. Коменского (Прага, 1976).

"Продолжение" занимает совершенно особое место в наследии Коменского. Дело в том, что дневники, которые он постоянно вел, не сохранились. Исключение представляют лишь небольшая часть рабочего дневника 1646 г., посланного им в Англию С. Гартлибу (его обнаружила в 1969 г. в архиве Гартлиба в Шеффилде и опубликовала в 1974 г. Д. Чапкова), и рабочие заметки последних лет жизни "Clamores Eliae" ("Вопли Илии", опубликованные в 1977 г. Я. Новаковой). Поэтому наряду с сохранившейся корреспонденцией "Продолжение" является уникальным источником по биографии великого педагога.

Наименование работы "Продолжение братского увещания..." отражает тот факт, что она была второй частью полемики Коменского против Самуила Маресия (1599-1673) - воинствующего теолога кальвинистского направления, профессора теологии университета в Гронингене. Первая часть полемики - "О рвении без знания и любви. Братское увещание Коменским Самуила Маресия" - вышла на голландском языке годом раньше как ответ на памфлет Маресия, направленный против друзей Коменского и его самого.

Причиной полемики Коменского послужили резкие нападки Маресия на посланные ему для отзыва вводные части "Панортосии", а попутно и на некоторые другие теологические, пансофические и педагогические работы Коменского.

Естественно, что критику Маресия Коменский не мог оставить без ответа: "Панортосия" - "Всеобщее исправление" - была шестой частью "Всеобщего совета об исправлении дел человеческих" (см. примеч.), главного философского сочинения Я. А. Коменского, представлявшего синтетический итог всей его научной системы, над которым он беспрерывно работал более двух с половиной десятилетий. В конце 60-х гг., чувствуя, что силы его на исходе, он торопился завершить и издать этот труд.

Уже одно это обстоятельство свидетельствует, что полемика касалась вопросов отнюдь не второстепенных, какими бы умозрительными многие из них нам сейчас ни казались.

Да и тот литературный прием, который Коменский ранее никогда (за единственным, может быть, исключением) не употреблял, а теперь решил использовать в своем ответе Марселю,- факты собственной жизни как аргумент научной полемики - весьма показателен.

Как легко заметит читатель, написанная Коменским "Автобиография" отнюдь не академически спокойное хронологическое изложение значимых событий прожитого, тщательно отобранных автором в назидание потомкам. Это и не ретроспективная аналитическая оценка свершенного, обычно предпринимаемая на склоне лет.

Это, скорее, живой рассказ об основных событиях собственной жизни, очерк истории ее наиболее бурного тридцатилетия, предпринятый под особым углом зрения. Это прежде всего история его научных занятий, показываемая не столько в аспекте внутренних стимулов, сколько в плане внешних побуждений как ответная научная рефлексия на очевидные потребности эпохи, часто как непосредственный ответ на прямые запросы ученых, на "социальный заказ" общественных деятелей.

Это и было главным доказательством важности защищаемых им истин, ибо проблемы, заботившие Коменского, выступают как насущнейшие вопросы жизни того времени, глубоко и всерьез волновавшие умы многих современных ему мыслителей и политиков.

Чтобы яснее понять причины этого, следует вспомнить об историческом характере того гигантского общественного перелома, который совершался в эпоху Коменского и активной частицей которого был он сам.

Это была эпоха межформационного разлома, эпоха охватившего с XVI в. уже многие страны Европы постепенного и необратимого вызревания буржуазного общества, быстро проходившего подростковый этап первоначального накопления. Развитие буржуазных отношений постепенно размывало старую социальную структуру. На смену малоподвижному, ориентированному на свой замкнутый локальный мир, связанному бесчисленными путами внешних предписаний и ритуалов члену общины, цеха, сословия приходит новый исторический тип личности с новым составом общественно необходимых качеств - активный, деятельный индивид с широкими социальными связями, свободный от внешних корпоративных уз, полагающийся в своей деятельности лишь на самого себя. Как неоднократно отмечал К. Маркс, это была новая ступень в историческом развитии человека.

Именно этот крупнейший исторический сдвиг в социальном статусе и социальной психологии индивида объективно отразил и оформил протестантизм XVI в., высвободив человека из-под всеобщеобязательной принудительной внешней опеки церковной организации, присущей католицизму, и предоставив ему свободу в общении с богом, переведя "вовнутрь" существенные социально-психологические регулятивные механизмы его поведения.

Но тот же исторический сдвиг обнаружил и недостаточность в новых условиях прежних механизмов социализации индивида и породил настойчивую общественную потребность в создании нового социального института - массовой всеобщей школы. (С этим сразу же столкнулся протестантизм: чтобы каждый верующий, свободный теперь от церковного ритуала, мог сам руководствоваться Библией, его следовало прежде всего обучить грамоте.)

С другой стороны, тот же социальный сдвиг обнаружил малопригодность в новую историческую эпоху господствовавшей более тысячи лет старой религиозной концепции человека с присущей ей трактовкой его места в мире, смысла и целей его земного бытия. (Протестантизм, как известно, переакцентировал трактовку этих частей христианской доктрины.) Но тем самым обнаружилась и несостоятельность связанного с ней воспитательного идеала, следовательно, малопригодность прежних целей и задач воспитания и образования, их содержания и методов. Таков был исток объективной общественной потребности, обусловившей рождение педагогической науки нового времени.

В "Автобиографии" читатель найдет немало примеров тому, как остро были заинтересованы и с какой последовательной настойчивостью просили и побуждали Коменского заниматься педагогическими проблемами (включая предложения о разработке национальных школьных реформ) различные общественные и государственные деятели Англии, Голландии и Швеции. Характерная закономерность: все это были экономически развитые, уже некатолические страны, где интерес политиков к новой постановке школьного дела четко отражал и выражал общественную потребность в формировании индивида с новыми социально-необходимыми качествами.

В этом общественно-историческом контексте и становится особенно понятным общий смысл и главный итог научной деятельности Коменского. Выступая как выразитель и продолжатель мощной прогрессивной культурной традиции, глубоко поняв новую историческую реальность (чему, безусловно, способствовал его специфический индивидуальный жизненный опыт), Коменский переплавил и синтезировал гигантскую сферу знания о человеке. Переосмыслив огромный взаимосвязанный комплекс философских, науковедческих, педагогических и психологических проблем - от общей концепции человека и социальной детерминированности всеобщего образования через транслируемое содержание культуры и совокупность воспитательной деятельности вновь к человеку, он создал самостоятельную и целостную систему педагогической науки нового времени.

Коменский дал столь проницательные, глубокие, точные и тонкие ответы на вопросы о природе человека, о смысле и истинных целях его воспитания, о законах и искусстве последнего, что ответы эти далеко перешагнули границы своего времени и сегодня продолжают оставаться богатейшей сокровищницей педагогической мысли, многие ценности которой не раскрыты полностью еще и доныне. Это был поистине гигантский научный подвиг.

Следует, впрочем, сразу заметить, что этот очевидный внушительный, социальный эффект индивидуальной деятельности Коменского-ученого был, в свою очередь, результатом и неявных, скрытых причин. Чтобы увидеть их, следует заглянуть в глубинные пласты, раскрыть социальную миссию самой науки вкупе с внутренними мотивами деятельности Коменского.

Дело в том, что теоретическое знание, наука, которая была до той поры лишь средством рационального объяснения мира, формой уяснения отношения человека и человечества к миру, в XVI-XVII вв. резко расширяет свои социальные функции. Обретая связь с техникой нарождающегося капиталистического производства, обогащаясь экспериментом и связью с практикой, она становится, наконец, также и базисом деятельности, средством преобразования мира. Именно на этой основе начинается ее быстрый взлет, происходит огромный скачек - великая научная революция XVI-XVII вв., свой вклад в которую внесли (не говоря уже о самом Коменском) и Ф. Бэкон, и Р. Декарт, и Г. Гроций, с чьими именами читатель встретится на страницах этой "Автобиографии".

И хотя процесс этот захватил в первую очередь естественные и технические науки, общее движение повлекло за собой и гуманитарное знание. Это было обусловлено необходимостью выработки полной научной картины мира взамен теологической его трактовки, обнаруживавшей все более свою несостоятельность как в природной, так и в социальной части.

Как показала история, создание даже общих контуров новой научной картины мира потребовало чрезвычайно напряженных усилий многих поколений мыслителей и ученых и заняло более двух с половиной столетий.

Вместе с тем общественная наука в духе новой ее миссии неоднократно дерзала выступить в роли не только истолкователя, но и устроителя мира.

Конечно, до тех пор пока не были раскрыты структура общества и закономерности его движения и не был постигнут сложный, многослойный механизм исторического процесса, этим попыткам суждено было оставаться утопиями. Однако через них человеческая мысль упорно нащупывала пути изменения существующего несправедливого мироустройства.

Именно поэтому, если мы переведем многие вопросы полемики Коменского с Маресием с языка представлений теологической схоластики, присущего обществознанию XVII в., на язык понятий современной науки, то окажется, что обсуждению подвергался широкий круг фундаментальных проблем, тяготеющих в конечном счете к философии истории. И именно в этом контексте следует рассматривать значение и смысл философских, пансофических и педагогических исследований Коменского. Ибо Коменский отчетливо ощущал эту новую роль науки как мощного рычага переустройства и преобразования мира.

Его надежды, его поиски в этом направлении не были абстрактными размышлениями кабинетного ученого: им двигало вполне конкретное чувство, перед ним стояла совершенно ясная цель.

Прожив более 40 лет в изгнании, Коменский все эти годы настойчиво искал пути достижения главной своей жизненной цели - освобождения родины из-под власти Габсбургов. В первые два десятилетия цель эта, несмотря на все трудности, казалась все же весьма реальной, прижизненно достижимой: сначала надежду вселял сам ход военных действий между Протестантской унией и Католической лигой, столкнувшихся в Тридцатилетней войне (1618-1648), затем - дипломатические переговоры между ними. И Коменский, европейски известный педагог и ученый, авторитетный церковный деятель - один из высших иерархов самостоятельной протестантской церкви, общины чешских братьев, активно стремился склонить к поддержке "чешского вопроса" многих влиятельных политиков протестантского мира. В "Автобиографии" читатель найдет немало примеров тому, сколь большое значение в самых различных жизненных ситуациях имели для Коменского эти соображения.

Но Вестфальский мир 1648 г. окончательно развеял эти надежды и заставил искать иные исторические силы, которые могли бы способствовать достижению желаемой цели - пусть не сейчас, хотя бы в перспективе. Вместе с тем Тридцатилетняя война показала, что судьба его родины не может быть устроена без решения главных проблем современного ему европейского общества.

И Коменский ищет такой инструмент преобразования общества, который открыл бы человечеству путь к миру, справедливости и благоденствию. Он находит его в универсально организованном воспитании, т. е. в исправлении мира через исправление человека.

Наиболее полно выраженные Коменским в его "Всеобщем совете об исправлении дел человеческих", эти идеи с особой силой прозвучат, как известно, сто лет спустя в философии европейского Просвещения. Однако, как покажет дальнейшее развитие европейской общественной мысли, время в сущности лишь более четко определит условия и более строго очертит рамки действенности постигнутой Коменским объективной взаимосвязи.

Какой же нужно было обладать силой ума, чтобы уже в середине XVII в. почувствовать, понять и оптимистически оценить новую социальную роль науки и образования и их место в механизме исторического развития человеческого общества!

Таков был общественно-исторический контекст, в условиях которого развертывалась научная педагогическая и философская деятельность Коменского, цели и результаты которой он защищал в полемике против Маресия.

Публикуемая "Автобиография", являющаяся для современного читателя наиболее интересной частью этой полемики, воскрешает живые черты индивидуальности великого чешского педагога и мыслителя и картины бурной исторической эпохи, в которой он жил.

Лабиринт света и рай сердца

При жизни Коменского "Лабиринт света и рай сердца" (1623) выходил дважды: в г. Лешно в 1631 г. (Labirynt Sweta a Lustbauz Srdce, to gest, Swetle Wymalowánj, kterak w torn Swete, a wecech geho wssechnech, nic nenj nez Matenj a Motánj, Kolotanj a Lopotowánj, Mámenj a Ssalba, Bjda a Tesknost a naposledy Omrzenj wssebo a zauffánj: Ale kdoz doma w srdcy swém sede, s gedinym Pánem Bohem se vzawjrá, ten sám k prawému a plnému mysli vpokogenj a radosti ze pricházý. s. 1., 1931) и в Амстердаме в 1663 г. с добавлением гл. IX, § 12 и 15-16. Существует много современных переизданий этого выдающегося произведения чешской литературы, которое переведено на русский, немецкий, английский, польский, шведский и другие языки. В настоящем издании "Лабиринт света" дается в переводе с чешского Н. П. Степанова (Коменский Я. А. Лабиринт света и рай сердца.- СПб., 1904) с нашей (- В. Б.) сверкой но фототипическому воспроизведению чешского издания 1631 г. в кн.: Comenius J. A. The labyrinth of the world and the paradise of the heart. Ann Arbor, 1972.

Образ и символ лабиринта, который проходит по всем педагогическим и многим другим произведениям Яна Амоса Коменского, был близок мыслителям той эпохи (см.: Носке Е. R. Die Welt als Labyrinth.- Hamburg, 1957), когда единство церковного авторитета разрушалось бесповоротно, а с изобретением книгопечатания каждый читающий человек оказался окружен густым лесом противоречивейших мнений, теорий, проектов и призывов, среди которых ему приходилось ориентироваться на свой страх и риск. В аллегории "Исправление афинской обветшалой ткани Паллады" (издана вместе со "Славой розенкрейцеров..." в Касселе, 1615) божественно прекрасный Филомат (Любитель учености, греч.), взобравшись на высокую башню, пытается разобраться в устройстве Критского лабиринта. Точно так же путешественник Коменского взбирается на высокую башню, чтобы осмотреть мир "(Лабиринт света", гл. 5). И если его попытка освоиться в мире скоро кончается разочарованием и бегством, то сам автор всю свою долгую жизнь посвятил тому, чтобы блуждания людей по лабиринту мира не кончались трагически. Educatio, воспитание, понятое как выведение молодежи из лабиринта вещей (e-ducatio: с -"из" и duco -"вывожу", т. е. "выведение из"), стало жизненной задачей Коменского-педагога (Schaller К. Die Pädagogik des J. A. Comenius und die Anfänge des pädagogiscben Realismus im 17. Jahrhundert.- Heidelberg, 1962, S. 166 - 169; cp. Blekastad M. Comenius. Versuch eines Umrisses von Loben, Werk und Schicksal des Jan Amos Komensky.- Oslo; Praha, 1969, S. 109, 156).

В предисловии к сборнику пророчеств о будущем Европы ("Путь света, найденный и искомый, или Разумное рассмотрение того, какими способами теперь, наконец, когда приближается вечер мира, можно успешно распространить интеллектуальный свет души, мудрость, в умах всех людей и среди всех народов" - Амстердам, 1668; современное издание с чешским переводом - Прага, 1961) Коменский сказал о решении, которое он принял в конце 1620-х гг., в разгар Тридцатилетней войны: "Когда войны захватили соседние страны и вскоре затем всю Европу, угрожая целиком разрушить христианский мир... я подумал, что если тут возможно какое-то соработничество человека (с Богом), то не остается ничего другого, как вырвать молодежь из лабиринтов мира и, опираясь на первые основания, лучше наставить ее во всех вещах" (с. 151 -152 по изд. 1961 г.). Интересно, что один (не дошедший до нас )учебник Коменского того времени, построенный в форме "загадок и решений", носил название "Лабиринт премудрости для молодежи, изучающей науки" (Literarum studiosae iuventutis sapientiae labyrinthus ..., ок. 1628). Когда Коменский получил возможность реформировать Шарош-Патакскую гимназию по принципам панеофической школы, то свою вступительную речь, 13 февраля 1651 г. при открытии первого класса гимназии (см. т. 2, с. 105-111) он снова построил вокруг образа лабиринта, выйти из которого на свет позволяет ариаднина нить педагогического метода. Иногда сама школа его времени с ее унаследованной от прошлого пестротой форм, еще более запутанной предпринимавшимися повсюду и редко доводимыми до конца попытками педагогических реформ, казалась Коменскому лабиринтом; вот почему в амстердамское издание его "Полного собрания дидактических трудов" (1657) оказалось включено эссе "Выход из школьных лабиринтов на простор, или Дидактическая машина, в соответствии с механическим методом построенная для того, чтобы впредь не застревать на одном месте в делах преподавания и изучения, но продвигаться вперед" (т. 2, с. 174-191). Призыв ко всем народам земли собраться с силами для выхода из философских, богословских и религиозных лабиринтов стоит в предисловии к "Всеобщему совету об исправлении человеческих дел" ("Светочи Европы...", 21). И под коней, жизни в коротком художественном автобиографически-исповедальном произведении "Единое необходимое, или Что надо знать в жизни, в смерти и после смерти и что старик Ян Амос Коменский на 77-м году своей жизни, устав от не-необходимых вещей мира и отдавая себя единому необходимому, предлагает на рассмотрение света" (Unum necessarinm...- Amsterdam, 1668) он кратко и просто подытоживает свой жизненный опыт в трех мифологических образах, изображающих земной путь человека; на первом месте здесь стоит лабиринт, за которым следуют образы Сизифа и Тантала. Коменский растолковывает здесь смысл мифа о лабиринте, который, согласно легенде, был построен на Крите для того, чтобы заключить в него Минотавра, сына жены критского царя Миноса, родившей его от быка: эта история, говорит Ян Амос, изображает отпадение человеческой души от бога, ее подверженность животным, звериным искушениям эгоизма и похоти и ее греховность, видя которую бог для наказания и воспитания души превращает материальный мир, этот "театр божественной премудрости", в лабиринт. Все одинокие человеческие усилия становятся после этого сизифовым трудом, который лишь ослепленной душе может казаться осмысленным, а в смертный час обличает себя как напрасная суета. Наше стремление к преходящим благам, даже после их приобретения не дающим радости, превращает земную жизнь в муки Тантала, который видел рядом с собой изобильные яства и питье и никогда не мог до них дотянуться. Как в "Лабиринте света и рае сердца", в "Едином необходимом" Коменский еще раз перебирает в памяти лабиринт своей жизни, скорбно обличая внутреннюю ложь и пустоту путаного множества царящих в мире научных, политических и религиозных воззрении. И все же он не отчаивается: природа не вселила бы в нас стремление выбраться из лабиринта мира, если бы избавление было невозможно; гармония между временным и вечным достижима, лишь бы только не упускать из виду "единое необходимое", или "единое на потребу" (Лук. 10, 41-42), во всяком деле сперва спрашивая себя, отвечает ли оно истинной цели. Искусство отличать нужное от ненужного - это пансофия, "метод нахождения единого необходимого"; с помощью ее метода, завещает Коменский, можно, наконец, по-настоящему реформировать школы, найти выход из богословских лабиринтов и научить политиков вести народы к истинной жизни, "ибо есть только одна жизнь, но бесчисленные формы смерти, только одна истина, но бесчисленные заблуждения". В знаменитой главе X "Единого необходимого" Коменский говорит о лабиринтах своей собственной жизни, благодаря бога за то, что он дал силу стремиться через все закоулки к "океану добра". "Все мои усилия до сих пор,- пишет он,- были ... озабоченными хлопотами Марфы из любви к Богу; прежде всего такими хлопотами были педагогические труды, "которым я в течение долгих лет посвящал себя в стремлении вызволить школы и молодежь из их страшных лабиринтов... И если мои начинания до сих пор не привились и школы не перестали блуждать в лабиринтах, я все же имею крепкую надежду и жду от Бога, что моя мысль еще принесет пользу, когда пройдет зима церкви, пройдет дождь и цветы зацветут в нашей стране" ("Единое необходимое", X, 3). Другим лабиринтом были заботы о мире в Европе, о пансофическом устроении жизни. В словах Коменского не отказ от всего сделанного им, а гордость тем, что, пройдя сквозь лабиринты, он явственно различает вдали спасительный свет.

Появление "Лабиринта света" связано с трагическими событиями 15 жизни Коменского. После битвы у Белой Горы под Прагой 8 ноября 1620 г., когда Чехия утратила независимость и австрийские католические завоеватели, опиравшиеся на испанскую армию и инквизицию, решили, что лучше превратить страну в пустыню, чем оставить ее жителей "погибать" в своей протестантской ереси (в старейшей гуситской церкви Праги новый католический настоятель заявил насильственно согнанным прихожанам, что "скорей коровы и телята будут летать над городом, чем будет дозволена какая-либо другая вера, кроме католической"), началось разрушение сложной и тонкой чешской культуры. К лету 1622 г. "чистка" духовной верхушки нации вплотную коснулась и Яна Амоса Коменского; на него, одного из виднейших деятелей общины чешских братьев в Моравии, был выписан приказ об аресте. Еще в 1621 г. он был вынужден скрываться как участник восстания, оставив семью. В 1622 г. ему удается напечатать тайно где-то в Чехии посвященные жене и содержащие в качестве предисловия письмо к ней "Мысли о христианском совершенстве", трезвое и скорбное выражение готовности терпеливо переносить самые злые испытания (Premyslování. О dokonalnosti Krest'anské: Kterauz Buh wywoleným swým w slowu swém vkazuge ..., без указания места, 1622). Коменскому реально угрожала смертельная опасность. Ходила легенда, что он прятался в дупле большого дерева в парке просвещенного барона Карла Жеротинского Старшего, который лояльно относился к победившему императору-католику Фердинанду II и был его наместником в Моравии и все-таки помогал, как мог, своим несчастным гонимым соотечественникам. Скрываясь у Жеротинского, Коменский продолжал работу над картой Моравии (Moraviae nova et post omnes priores accuratissima delineatio.-Amsterdam, 1627; современное издание: J. A. Komenského mара Moravy z roku 1627.- Ostrava, 1958), составил сборник существеннейших цитат из Библии (Manualnjk. Aneb Gádro cele Biblj Swate...- Amsterdam, 1658), начал стихотворный перевод Псалтири на чешский язык (Zalmy métrem poétským slozené. Zalm I - LXIV, см.: Jirecek J. Casomerne preklady zalmuv Br. J. A. Komenskeho...- Viden, 1861) и написал небольшой трактат "О чешской поэзии" (обнаружен в наше время в Ленинградской библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина и издан: Skarka A. Komenského rozprava "О poezii ceské" z leningradského sborniku.- Slezský sbornik, 53, c. 4, 1955, s. 479-527). Летом 1622 г. во время эпидемии, вызванной бедствиями народа, военным опустошением и неурожаем, умерли жена Коменского и его новорожденный сын, а потом и другой его двухлетний сын. К концу этого года даже влиятельный Карел Жеротинский не мог больше укрывать в своем замке "еретиков", и с 1623 г. Коменский вместе с другими изгнанниками-проповедниками был вынужден перебраться в Брандис на северо-востоке Чехии - единственный город, жителей которого пока еще не коснулись преследования. В Праге тем временем сжигают все рукописи и книги Коменского (хотя часть своей библиотеки он успел перевести в безопасное место). Лишившись семьи, близких, общины, учеников, дела жизни, родины, книг, всего имущества, не видя просвета в будущем, он чувствовал себя разбитым и подавленным, даже терял веру в смысл жизни, долгое время не мог спать по ночам от "невыразимой тоски". Известно, что некоторые его товарищи по изгнанию кончили жизнь самоубийством. Коменский не находит в себе сил продолжать по-прежнему свои научные и педагогические занятия и ищет каких-то новых слов, чтобы дать выход горю и не пасть духом среди сомкнувшихся вокруг жути и хаоса. Одно за другим он создает в конце 1623 г. три произведения поэтически-исповедального характера: "Средоточие обеспеченности", попытка понять страшный мир, как бы громыхающее колесо, губительное для всех, кто не сумел утвердиться в его неподвижном центре; диалог "Скорбящий", беседа разбитого сердца с пытающимся утешить его рассудком (вторая часть дописана в 1624 г., третья - в 1651, четвертая - в 1660, см.: Truchlivy, to gest smutne a tesklive cloveka krest'ana nad zalostnymi vlasti a cirkve bidami narikani... Veskere spisy J. A. Komenskeho, XV.- Brno, 1910, s. 93-180); и, наконец, "Лабиринт света и рай сердца", одно из величайших произведений всей чешской литературы (дописан в 1624 г., затем к изданию 1631 г. дополнен гл. XVIII, 9-11; XXV, 5; XXVIII-XXXV и XLII). В предисловии-посвящении Карелу Жеротинскому Коменский называет свою динамичную, пеструю, но скрепленную единым лирическим чувством книгу драмой: "...Поскольку в этом отшельничестве, в этом моем нежеланном безделье, оторвавшем меня от забот моего призвания, мне и не подобало и не хотелось бы предаваться праздности, я в последние месяцы начал, среди прочего, размышлять о тщете мира (а поводов к тому повсюду множество), и в конце концов под руками моими родилась эта драма, которую я предлагаю твоему светлейшеству... Признаю, что все предлагаемое мною хотя и начато, однако не окончено: вижу, насколько богата эта материя, до чего она пригодна для изощрения ума и оттачивания языка и как можно ее распространять с помощью все новых изобретении". Па поверхностный взгляд "Лабиринт" - нравоучительная аллегория, но живость изображения, сила языка делают его впечатляющим художественным образом безнадежной пустоты мира, из которого как бы вынуты любовь и сердечное влечение, и тоски человека но душевной устроенности. В обширной литературе о "Лабиринте" его сравнивали с "Дон Кихотом" (1005 -1615); называли Коменского одним из предшественников Гоголя (см.: Denis E. La Bohême depuis la Montaigne-Blanche.- P., 1930, с 225); в свою очередь, как на предшественников "Лабиринта" в европейской литературе указывали на "Град Божий" Августина, "Божественную комедию" Данте, "Королеву фей" Спенсера (1596). Иногда "Лабиринт", особенно во второй его части ("Рай сердца"), сопоставляли с утопиями Томаса Мора ("О наилучшем состоянии государства и о новом острове Утопии", 1516) и Кампанеллы ("Государство Солнца", 1623). Однако виднейшая исследовательница жизни и творчества Коменского Ми-лада Блекастад (Blekastad M. Comenius ..., с. 110) замечает, что в "Лабиринте" Коменского нет главной черты утопии, а именно требования каких бы то ни было внешних изменений общественного порядка. Преображение мира, которое начинает путешественник после возвращения в тишину и покой собственное души, не нуждается ни в каких предварительных условиях и переменах; в этом преображении для Коменского нет ничего нереального, невозможного или относящегося к далекому будущему ("Не басня то, читатель, что ты будешь читать, хотя и имеет сходство с басней; нет, все это правда",- пишет он в обращении "К читателю", § 5). Для самого Коменского его книга стала спасением из мрака отчаяния. "Я взялся тогда за перо,- писал Ян Амос позднее о диалоге "Скорбящий", однако его слова в еще большей мере относятся и к "Лабиринту",- и обрисовал для самого себя... ужас, через который я прошел, и божественное врачевание, божественное солнце, которое пробилось сквозь тьму и разогнало мрак... Никогда в жизни не вкушал я ничего более сладостного, чем тогда" (письмо к голландскому печатнику Петеру ван дер Берге. См.: J. A. Komeiuskeho korrespondence.- Praha, 1892, с. 235). Вместе с тем, как это нередко бывает с крупными литературными произведениями, по композиции и материалу "Лабиринт" Коменского зависит в своей первой "мироописательной" части от одного, теперь почти неизвестного латинского сочинения "Блуждания пилигрима в отечестве" швабского писателя и богослова, проповедника двора в Вюртемберге, впоследствии (после 1628 г.) друга Коменского Иоганна Валентина Андреэ (1586-1654), а во второй части ("Рай сердца") - от утопий того же автора "Описание христианополитанской республики" и "Христианский гражданин", где описано возвращение пилигрима домой (эти книги Иоганна Андреэ вышли соответственно в 1618 и 1619 гг.). У Андреэ его пилигрим, выходя в жизнь, встречает женщину по имени Плоть, которая ему навязывает в проводники Порыв; Порыв надевает на странника узду и после этого показывает чудеса мира. Странник проходит через страну Лентяев, встречается с Диогеном; видит впавших в бесчувствие Фаталистов со стеклянными глазами и каменным сердцем; в царстве Фортуны он присутствует на пире; в царстве Сатаны встречает Сатану, окруженного семью дамами: Удачей, Слепой Верой, Невоздержанностью, Возможностью, Ложной Мнительностью, Суетой и Лицемерием. Пилигрим взмаливается к богу с просьбой об избавлении, слышит тайный зов и, повинуясь ему, возвращается домой, где находит в своем малом святилище образы добродетелей и всевозможные орудия и инструменты, но поврежденные; затем его озаряет божественный свет, вся разрушенная утварь сама собой восстанавливается и церковка превращается в великолепный собор. "Христианоиолитанская республика" Андреэ даже по своей форме является подражанием "Городу Солнца" Камианеллы. Коменский тоже во многом подражает Андреэ и тем не менее создает вполне самостоятельное произведение. Если Андреэ схематичен и аллегоричен, заставляет в своей книге действовать чистые понятия, описывает лишь разрозненные приключения пилигрима, то Коменский создает завершенные художественные образы и описывает во многом автобиографическую историю человеческой жизни.

Краткое предложение о восстановлении школ в Чешском королевстае

Рукопись "Краткого предложения..." была обнаружена в Лешно в 1841 г. С начала 50-х гг. XIX в. стала достоянием Национального музея в Праге. Впервые была опубликована в 1849 г.

Работа написана на чешском языке. Текст сделан рукой переписчика, в некоторые места внесена правка рукой Коменского.

На русском языке "Краткое предложение..." публикуется впервые. Перевод сделан с чешского языка М. Н. Кузьминым и Ю. И. Ритчиком по т. И Полного собрания сочинений Я. А. Коменского (Прага, 1973).

Работа принадлежит к циклу ранних педагогических произведений Коменского. Написана в начале 1632 г. в связи с благоприятным поворотом в ходе Тридцатилетней войны, когда протестантские шведско-саксонские войска овладели половиной Чехии и ожидалось решительное изменение соотношения сил в пользу антигабсбургского лагеря. Этот ход событий вселил в чешских братьев надежду на скорое и окончательное возвращение на родину (откуда они были изгнаны в 1628 г.) и на проведение там широких реформ, призванных восполнить ущерб, нанесенный войной, и обновить страну. Важным средством обновления мыслилось соответствующее воспитание молодого поколения, с тем чтобы в будущем оно строило жизнь на новых началах.

В этой связи Коменским и подготавливался цикл работ, которые послужили бы программой для реформы чешской школы (чешская "Дидактика", "Воскресший Аггей", "Краткое предложение..." и др.). Дальнейший ход военных действий развеял надежды изгнанников, и весь этот цикл работ Коменского остался в рукописи.

Принципиальное значение публикуемой работы состоит в том, что, разрабатывая проект первоочередных мероприятий но реформе чешской школы, Коменский приходит в ней к открытию социальной обусловленности образования, взаимосвязи между социальным обновлением страны и соответствующим обновлением школы.

Этот же ход мысли приводит Коменского к следующему открытию - социальной детерминации всеобщего образования всей молодежи независимо от ее происхождения, состояния, пола и т. д. В последующем эти мысли получат у Коменского дальнейшее обоснование и развитие.

Материнская школа

(Первоначальный текст этого сочинения (на чешском языке) был закончен в 1632 г. Его полное название гласило: "Информаторий материнской школы, т. е. правдивое и ясное сообщение, как благочестивые родители сами с помощью нянь, бабок и иных своих помощников должны разумно и честно во славу Божию, себе в утеху и своим детям ко спасению и управлять и вести дражайшее свое сокровище, дитяток своих милых, в первоначальном их возрасте". Впервые было издано на немецком языке в Лешно в 1633 г., на польском - в 1636 г. Коменский перевел эту работу и на латинский язык под названием "Школа детства, или О заботливом воспитании юношества в первые шесть лет жизни" в 1653 г. и издал в Собрании своих дидактических сочинений в Амстердаме в 1657 г. (т. 1, с. 198-249). Первое издание на чешском языке, языке оригинала, осуществлено только в 1858 г.

Чешский оригинал был переведен на русский язык Ф. В. Ржигой (Устав материнской школы.- Н. Новгород, 1893), немецкий текст - М. Н. Воскресенской (Материнская школа.- СПб., 1892), А. Адольфом и С. Любомудровым (под тем же названием.- Избранные педагогические сочинения Я. А. Коменского. В 2-х т. Т. 2.- М., 1894, с. 1 - 74) и Л. Н. Корольковым (отдельное издание под тем же названием под ред. А. А. Красновского.- М., 1947).

В настоящей публикации воспроизводится перевод 1947 г. с незначительными исправлениями.

"Материнская школа" - первое в истории педагогики систематическое исследование целей, задач, содержания, методов и организации дошкольного образования и воспитания. Это сочинение - логически первое звено в созданной Коменским системе воспитания, развития и совершенствования человека на протяжении всей жизни, от рождения до смерти.

В "Материнской школе" Коменский синтезировал едва ли не все выработанные до него идеи о воспитании детей раннего возраста: народную мудрость Древнего Востока, демократические концепции классической языческой древности, революционную традицию крестьянско-плебейского средневекового сектантства, жизнеутверждающие идеалы Возрождения, педагогические новшества деятелей Реформации и раннебуржуазные коммунистические утопии.

Этот синтез глубоко концептуален, согласуется с доктриной Коменского о назначении и судьбе творения, в соответствии с которой на земле установится "рай" - единое всемирное государство разума, справедливости, мира, благоденствия и красоты.

Особенностью этого сочинения Коменского является единство в нем всех компонентов педагогики как внутренне-непротиворечивым и логически законченным образом существующей системы знаний: 1) обоснования теории воспитания, 2) самой теории воспитания, 3) нормативной педагогики (рекомендации, запреты, советы, критерии достижений и т. п.), 4) описания и оценки педагогической практики. Это содержание структурно идентично всем остальным трактатам Коменского, в которых им было развито учение

О совершенствовании личности на всех возрастных этапах,- "Великой дидактике", "Пампедии" и др. Концепцию всестороннего развития ребенка в ходе целенаправленного и систематического, специально организованного и теоретически обоснованного его воспитания, изложенную в "Материнской школе", Коменский включил в контекст своих проектов "исправления дел человеческих".

С ходом времени значение работ Коменского вообще и "Материнской школы" в частности только возрастает, несмотря на наличие в них ряда устаревших идей и положений. Прогрессивная традиция в дошкольной педагогике восприняла многие посылки, нормы и оценки Коменского.

В XVIII в. инициатор движения филантропинизма Иоганн Базедов (1723-1790) и вслед за ним влиятельные немецкие теоретики и практики дошкольной педагогики (И. Кампе, Г. Вольке, X. Зальцман и др.) опирались на идеи Коменского о наглядном обучении, о развитии речи ребенка. Влияние "Материнской школы" ощущается и в попытках филантропинистов связать раннее обучение и воспитание с природой и жизнью, изучать возрастные психические способности ребенка и учитывать их в ходе воспитания, использовать игровые методы для развития детей, приучать их к труду.

Позднее И. Г. Песталоцци (1746-1827) устанавливал преемственную связь своей "Книги матерен" (1803) с "Материнской школой" Коменского. Вслед за Коменским Песталоцци вдохновлялся задачей научить матерей познавать законы природы ребенка и закладывать на их основе фундамент развития всех сил и способностей человека.

Испытал влияние "Материнской школы" и родоначальник "детских садов" Фридрих Фребель (1782-1852), продававший, как и Коменский, определяющее значение детской деятельности и общению детей.

В прогрессивной русской педагогике благотворное влияние Коменского испытали Ф. И. Янкович де Мириево (1741-1814) и В. Ф. Одоевский (1804-1869). Дальнейший шаг в эволюции мировой дошкольной педагогики был сделан К. Д. Ушинским (1824-1870), который, как и Коменский, рассматривал воспитание в период дошкольного детства как одну из ступеней в общей системе формирования личности.

Великая дидактика

Коменский начал работать над главным своим систематическим сводом педагогической науки еще на родине и завершил труд в Лешно, уже в изгнании. Текст был написан Коменским на чешском языке, а затем переведен им на латинский. При переводе Коменский отчасти переработал материал книги: расширил и систематизировал изложение ряда глав, уточнил формулировки. Латинский вариант был окончен в 1638 г. и издан в Амстердаме в 1657 г. в 1т. Собрания дидактических произведений Коменского под названием "Didactica magna" - "Великая дидактика".

Этот всемирно известный трактат многократно перводился на русский язык (впервые - в 60-е гг. прошлого века). В настоящем издании он публикуется в переводе с латинского Д. Н. Королькова / Под ред. А. А. Красновского.- (Избр. пед. соч., 1955, - М., с исправлениями).

Дидактика, школоведение, теория воспитания и педагогическая психология впервые в истории педагогической мысли обрели в "Великой дидактике" свой предмет и составили в своей совокупности особую науку, прежде не существовавшую в качестве специальной области знания. Эта наука представлена здесь в составе всех своих важнейших проблем: цели, задачи, содержание, психологические факторы и предпосылки, методы и организационные формы образования личности, становления и совершенствования способностей. Решение этих проблем приобрело статус всеобщего и необходимого, достоверного и доказанного знания, конституирующего законы и, в свою очередь, основывающегося на их непреложности. "Великая дидактика" - грандиозная система, целостная теория вкупе с ее обоснованием ("философией воспитания").

Чтобы понять цели и задачи "Великой дидактики", этого фундамента науки о воспитании, образовании и обучении, придется совершить исторический экскурс.

То была эпоха нарастающего по скорости крушения феодальных устоев жизни и чрезвычайно болезненного, но неостановимого роста новых, буржуазных сил и отношений. Мир рушился, и мир созидался. Столкновение старого с народившимся в XV-XVI вв. и успевшим окрепнуть новым приняло катастрофические размеры. Тридцатилетняя война принесла Коменскому боль жесточайших утрат и крайне тяжелых поражений.

Сформированный в альтруистическом и на редкость мужественном духе, Коменский создал новое идейное оружие, названное им пансофией, которое предназначалось для уничтожения зла и установления добра на земле. Он видел свое призвание в возвращении мира истерзанному междоусобицами миру, в установлении на земле "рая", в приближении "тысячелетнего царства" истины, справедливости, добра, радости и красоты.

Будучи предтечей Просвещения, Коменский веровал в распространение знаний как панацею от ужасов междоусобиц: мир спасется мудростью - Софией.

Пансофия (всемудрие, всезнание) должна стать достоянием всех - любого и каждого человека.

Но с помощью педагогического инструментария современной Коменскому школы пансофию распространить было нельзя. Всемудрие предполагает знание сущности вещей, а школа учит словам. Мудрость недостижима без овладения научным методом познания, но школа губит умственные способности отупляющей зубрежкой. Пансофия предполагает высокую нравственность, чтобы ум не служил злу, а школа, отделяя знания от ума, одновременно разводила ум и интересы, потребности, интенции, стремления, направленность личности. Она но' учила главному - любить добро и ненавидеть зло, наслаждаться познанием истины и служить ей.

Для торжества пансофии необходим был легкий, простой, надежный метод обучения ей, метод, дающий стопроцентную гарантию успеха. Никакой пансофии не будет также, если учить не целостному, не внутренне упорядоченному и системно связанному знанию о мире в целом, о Космосе. Стало быть, надо открыть способ учить всех всему и всесторонне.

Вот почему появилась "Великая дидактика". Ее не могла вызвать к жизни задача меньшего значения или меньшего масштаба. "Универсальное искусство учить всех всему кратко, приятно, основательно и с гарантией успеха" не могла изобрести личность, воплощающая в себе менее демократические и менее революционные традиции.

Не могла появиться система Коменского и ранее XVII столетия, колыбели Нового времени, новой философии, нового естествознания, политэкономии, политологии, права, этики. Люди активной, воинствующей мысли, потребность в которых родила эпоха мощных народных движений, окружали Коменского. Это был век великанов духа - социальных утопистов и гениальных ученых: Уинстенли, Ванини, Фр. Бэкона, Галилея, Кеплера, Декарта, Кампанеллы, Гассенди, Бёме, Гроция, Петти, Спинозы, Паскаля, Ферма, Гоббса, Бойля. Ньютона, Лейбница. Это был век, на исходном рубеже которого стояли Сервантес и Шекспир, умершие в 1616 г. Это был век Мильтона, Корнеля, Мольера, Ларошфуко; век замечательных педагогов - И. В. Андреэ и Ратке. Многие из них были революционерами в жизни, в науке.

Новаторство Коменского беспрецедентно: в "Великой дидактике" он не только систематизировал педагогику, не только синтезировал в соответствии со своей пансофической концепцией лучшее из педагогической мысли прошлого - он впервые решил ряд вопросов, бывших предметом вековых, эпохальных споров; он впервые поставил ряд важнейших вопросов, впервые дал теоретическое обоснование педагогических норм; он создал теорию воспитательного искусства (для сравнения с другими искусствами напомним, что искусствознание оформилось как наука со своим методом да и литературоведение - как самостоятельная область знания - лишь в XIX в.).

Новизна "Великой дидактики" отнюдь не исчерпана прошедшими столетиями. Далеко не все в ней принадлежит истории. Еще не решены многие "задачи Коменского": нет педагогики, дающей стопроцентную гарантию успеха. Не сняты с повестки дня педагогической науки и вопросы формирования познавательной активности и творческой самостоятельности; укрепления межпредметных связей, создания единого, целостного, системного, строго упорядоченного знания обо всем мире; воспитатели, как во времена Коменского, иногда еще ссылаются на малоспособность того или иного- ребенка как на причину его неудач в учебе и жизни, вместо того чтобы признать собственную вину в этой малоспособности; школа подчас остается местом унижений и разочарований для некоторых учеников, вместо того чтобы быть "домом радости", где человек научается наслаждаться познанием сущности вещей и явлений, укрепляет свои силы и ощущает свой рост, и т. д. Короче, над развитием искусства учить всех всему быстро, приятно, основательно и с гарантией успеха педагогической науке приходится еще много трудиться. И в этих трудах большое подспорье для нее - обращаться вновь и вновь к своим истокам, к начертанным Коменским началам: не исчерпаны заложенные в них возможности.

Предвестник всеобщей мудрости

Написано в 1634-1638 гг., впервые опубликовано в 1639 г. в Англии. Печатается по изданию: Коменский Я. А. Избр. пед. соч.- М., 1955 (пер. В. И. Ивановского и Н. С. Терновского) с нашей ( - В. Б.) сверкой по латинскому тексту в кн.: Comenius. Vorspiele. Prodromus Pansophiae. Vorl?ufer der Pansophie. Lat. Text und deutsche Ubersetzung von H. Hornstein.- D?sseldorf, 1963.

В одном письме 1667 г. (голландскому священнику П. Серрюрье, см.: Komensky J. A. Korrespondence, II, письмо N 257.- Praha, 1902, с. 316) Коменский вспоминает, как мальчиком в школе он попробовал объяснить сверстникам, почему окраска цветов на лугу так разнообразна: бог сотворил несколько простых красок, каждому цветку дав какую-то одну, но со временем из-за разного устройства цветков краски в них начали видоизменяться, и цветы приобрели пестроту. Здесь уже таилась идея "всеобщей мудрости" (пансофии): за многообразием явлений скрывается изначальная простота. Когда, учась в Германии, Коменский познакомился с пансофией розенкрейцеров (см. о них "Лабиринт света...", гл. XIII и примеч.), ее принцип - "от Единого, через все, к Единому" - оказался для молодого чешского мыслителя очень близок. С конца 1620-х гг. пансофия как замысел единящего знания, способного окрылить человечество цельным смыслом жизни, становится неизменной заботой Коменского (подробнее об источниках и философской идее его пансофии см. "Всеобщий совет об исправлении человеческих дел. Пансофия", комментарий). В письме Г. Хоттону 14 марта 1642 г. он признается, что "вот уже 14 лет" (т. е. с 1628 г.) вынашивает идеи своих пансофических трудов; а в письме к немецкому историку М. Гезенталеру 1 сентября 1656 г. указывает, что "почерпнул начала своих пансофических размышлений" из книг И. В. Андреэ (см. о нем "Лабиринт света...", общее примеч.), с которым начал переписку тоже в 1628 г. Первым изложением пансофии Яна Амоса Коменского в зародыше можно считать, однако, написанное уже в 1622- 1625 гг. и изданное в 1633 г. "Средоточие обеспеченности" (Centrum securitatis. То gest, Hlubina bezpeсnosti. Aneb Swуtle wymalowanj...- Amsterdam, 1633). "Пусть предлагаемое мною крошечно, наподобие центральной точки [круга],- говорил здесь о своих идеях Коменский,- однако я предлагаю основу вечной обеспеченности". В "Средоточии обеспеченности" он впервые рисует "дерево мудрости", т. е. живого цельного знания, и этот образ так или иначе входит затем во все последующие проекты пансофии (ср. "Предвестник...", 39). Первые изложения собственно пансофии, непосредственно ведущие к "Предвестнику...", возникли в 1636-1638 гг. А именно, написав "Открытую дверь языков" (Ianua linguarum reserata. Sive seminarium linguarum et scientiarum omnium.- Lesnae, 1631), Ян Амос тут же приступил к другому учебнику "Открытая дверь вещей" (издано посмертно: Ianua rerum reserata, hoc est Sapientia prima, quam vulgo Metaphysicam vocant.- Leiden, 1681) "с той целью,- как говорилось в предисловии,- чтобы молодежь, научившись с помощью "Открытой двери языков" различать вещи по их внешним признакам, сумела теперь заглянуть во внутреннее устройство вещей и увидела, чем каждая вещь является в своей сущности". Речь шла о том, чтобы "дать уму человеческому ключ" к миру, открыть внутреннюю гармонию вещей с человеческим разумом и с языком. Сведения об "Открытой двери вещей" через уехавших из Лешно в Англию студентов Даниэля Эраста и Самуила Бенедикта вскоре (1632) дошли до С. Гартлиба (см. о нем: "Автобиография", примеч. 5); по просьбе последнего Коменскии в письме к нему систематизировал имеющиеся в "Открытой двери вещей" пансофические идеи в форме "Предварения" (In Ianuam rerum, sive Totius pansophiac seminarium. Introitus. Praecognita. I, II, III. Впервые напечатано в XX в.: Comenius J. A. Two pansophical works / Ed. by G. II. Turnbull,- Praha, 1951). "Собрав рассеянную повсюду истину", Коменский намеревается со временем создать "книгу пансофии" и донести цельную картину мира до всего человечества, прежде всего до молодежи (ук. соч., с. 74-75). "Предварение" было отослано Гартлибу (издано им не было). Но мысль Коменского продолжала работать, он постоянно расширял понятие пансофии, и она все ярче рисовалась ему не как система частных истин и даже не как метод открытия новых истин, а как путь к всепроникающим законам бытия, к основе мира. Вскоре возникли обновленные и расширенные "Прелюдии к христианской пансофии", которые тоже были отосланы Гартлибу в Англию и без ведома Коменского напечатаны там в 1637 г. (Conatuum Comenianorum Praeludia. Porta sapientiae reserata, sive Pansophiae Christianae seminarium. Hoc est, nova et solida omnes scientias et artes... addiscendi methodus.- Oxoniae, 1637; современное издание: Vorspiele. Prodromus Pansophiae. Vorlauler der Pansophie. Lat. Text und deutsche Ubersetzung von H. Hornstein.- Düsseldorf, 1963). Замысел Коменского приобретает космический размах: поскольку бог есть прообраз, изображением которого является мир, то человек как божий образ призван сосредоточить в себе всю творческую мудрость и таким путем возвыситься до богоподобия; такая "христианская пансофия" придаст человеку божественное и вместе с тем подлинно человеческое достоинство. Один из английских "апостолов" Коменского - оксфордский издатель "Прелюдий" И. Хюбнер ставил эту книгу в один ряд с вышедшим в Лейдене в том же 1639-м году "Рассуждением о методе" Рене Декарта. Тогдашняя английская цензура помешала Хюбнеру добиться для книги Коменского королевской "привилегии" и соответствующей выплаты гонорара. "Прелюдии" показались кое-кому критикой Френсиса Бэкона (1561-1626), виднейшего тогда в Англии философского авторитета; другие, наоборот, увидели в них нетворческое подражание Бэкону. В действительности Коменский был противником и крайностей дедуктивного метода схоластиков, и односторонности индуктивного метода Бэкона: он применял в меру уместности и тот и другой, восполняя их своим "синкритическим" методом, методом "сопоставления и естественного сочетания" вещей. И. Хюбнер постарался доказать своим английским коллегам, что "у Коменского есть, пожалуй, такие изобретения, которые не пришли бы в голову и самому Веруламскому" (письмо С. Гартлибу от 16 августа 1637 г. о споре с богословом Г. BOTTOM, см.: Kva?ala J. Die pädagogische Reform des Comenius in Deutschland bis zum Ausgange des XVII. Jahrhunderts. Bd. I. Monumenta Germaniae pedagogica. Bd. XXVI.- В., 1903, с. 100). Многие религиозные деятели, включая даже некоторых чешских братьев, осуждали Коменского за чрезмерное превознесение человека с его разумом и за то, что им казалось посягательством на догматы о над шести человеческой природы и о божественном всезнании: он якобы слишком высоко ставил возможности человеческого разума. Его упрекали также в смешении библейского откровения с естественным познанием; к числу таких критиков принадлежал Декарт (см.: Descartes R. Oeuvres. Т. 1-5. Correspondence. Publ. par Ch. Adam et P. Tannery. T. II.- P., 1898, с 345; Descartes R. Correspondence. Publ. par Ch. Adam et G. Milhaud. T. IV.- P., 1947, с 30; т. VI.- P., 1960, с. 437). He все и не сразу поняли, что Коменский строит проект культуры не эмпирически данного, а нового, по-христиански возрожденного человечества, чье познание вещей уже никогда не будет плоско рационалистическим (ср. Blekastad M. Comenius..., с. 258). Получив в Лешно из Англии 30 экземпляров своей нежданно изданной книги, Коменский поблагодарил Гартлиба письмом от 26 января 1638 г., но категорически запретил переиздавать "Прелюдии". Вскоре он переработал их в более обстоятельно обоснованный "Предвестник всеобщей мудрости", который тоже был издан в Англии (Reverendi et clarissimi viri Iohannis Amos Comenii Pansophiae prodromus...- Londinii, 1639; это новое название - Prodromus - интересно сопоставить с заглавием изданной во Франкфурте в 1617 г. книги Кампанеллы "Prodromus philosophiae instanrandae" - "Предвестник философии, подлежащей восстановлению"). На обвинительные тезисы своих польских единоверцев - польского писателя М. Броневского и проповедника Михала - Коменскии ответил трактатом "Объяснение пансофических усилий" (Conatuum pansophicorum dilucidatio. In gratiam censorum facta.- Londinii, 1639; современное издание: Veskere spisy J. A. Komenskeho. I.- Brno, 1914, с 389-433), где вместо того, чтобы оправдываться, шел в наступление: его замысел, утверждал он, есть веление времени и бога, которое так или иначе должно быть исполнено если не им, то потомками; он скорее откажется от общения с чешскими и польскими братьями, если они осудят его, чем от "построения храма христианской пансофии". В отличие от рукотворного Соломонова храма, писал Коменский, этот духовный храм, который вместит людей "всех стран, племен, народов и языков", пребудет вовеки нерушимым. В нем семь частей: пропилеи, сама идея пансофии; врата, т. е. общие всем людям понятия, стремления и способности; внешний двор, т. е. природа; средний двор, область человеческого искусства, где человек от пассивного восприятия и наблюдения действительности обращается к творчеству; внутренний двор, место соединения свободной воли человека с божественной волей и возрождения во Христе; пространство храма, область познания вечного мира; святая святых, средоточие созерцания божества в его вечном покое. Упреки в возвеличении человеческого ума и смешении мирского знания с библейским Коменский не только отвергал, указывая на величайшее достоинство человека как образа божия, но и открыто объявлял своей задачей "обучение христиан не отдельно философии, не отдельно божественной мудрости, но обеим вместе, т. е. пансофии" (Conatuum..., с. 415). На синоде своей церкви в Лешно 20 марта 1639 г. Коменский был не только вчистую оправдан, но ему даже поручили дальнейшую работу над пансофией в качестве задания братства. И все же недоразумения вокруг этих ранних пансофических публикаций надолго отбили у Коменского, как он жаловался в письмах, вкус к занятиям пансофией.

"Предвестник всеобщей мудрости" - это подправленные "Прелюдии"; Коменский сам иногда не проводил между ними различия (ср. Blekastad M. Comenius..., с. 255). Сочинение широко разошлось по всей Европе - от Англии и Швеции до Италии в ближайшие годы после своего появления - в 1637 и 1639 гг.; в 1642 г. оно было издано в английском переводе; в 1644 г. напечатано в Лейдене, затем в Париже, в 1657 г.- в Амстердаме в составе педагогических трудов Коменского. Его замысел соответствовал философской и научной задаче эпохи: всемерно увеличивая познания и опираясь на это увеличение, обеспечить для человека и человечества надежное, правильное положение как в мире, так и перед лицом божества. Все нетерпеливо ждали, когда Коменский перейдет к осуществлению своего грандиозного замысла - созданию основного корпуса "Пансофии", а работа над ней застопорилась. "Мой труд продвигался вперед очень медленно,- говорил Коменский позднее,- потому что меня встревожило разнообразие мнений о нем, и я все больше возлагал надежду на создание целой пансофической Коллегии. Я видел, что не в состоянии продолжать действовать дальше, полагаясь только на свою интуицию и не узнав прежде, что подумают все эти многочисленные люди, получившие более основательное образование, чем я" ("Автобиография", 50). Чтобы подготовить почву для желанной ему совместной, "коллегиальной" работы над пансофией, он пишет и частным образом публикует для распространения среди друзей, критиков и коллег "Изображение пансофии, являющее чертеж и описание величины, размеров и пользы всего будущего труда" (Pansophiae diatyposis, ichnographica et orthographica delineatione totius i'uturi operis amplitudinera, dimensionem, usus adumbrans.-Danzig, 1643; Amsterdam, 1945; пер. на англ.-1651). Слишком "библейский" образ пансофического храма в "Объяснении пансофических усилий", озадачил многих ученых - современников Коменского (даже И. Хюбнер счел сравнение пансофической системы с храмом недостаточно серьезным), и Коменский теперь говорит строго научным языком не о семи отделениях храма, а о семи ступенях восхождения: подготовке, идеальном замысле, познании природы, науках и искусствах, духовном утверждении, созерцании вечности, благодетельной практике. Он отводит себе роль начинателя; последователи разовьют и улучшат пансофию но мере просвещения мира; он жалеет о своей занятости, о недостатке сотрудников и в завершение вспоминает Бэкона с его идеей универсальной академии. Коменского всего больше тревожило то, что его желанная цель - всеохватывающее познание бытия и воспитание всего человечества в полноте всеведения, бодрости, деятельной и мудрой воли - не может быть достигнута никаким частным усилием, никаким совершенствованием какой-то одной области знания. К 1645 г. в нем крепнет убеждение, что даже его пансофия - это пока еще недостаточно универсальное начинание, и 18 апреля 1645 г. он пишет Л. де Гееру, что работает над "Всеобщим советом об улучшении человеческих дел, обращенным ко всему человеческому роду, прежде всего к ученым Европы" и что в этом новом труде пансофия стала у него занимать теперь всего лишь ¹/₇ часть (см.: Casopis narodniho musea. LXXXIII.- Praha, 1909, с. 96). Правда, на самом деле "Пансофия" вместе с "Реальным пансофическим словарем" в окончательном тексте "Всеобщего совета" превышает но объему все его остальные шесть частей, вместе взятые. И все-таки она уже входит лишь как одна из тем - пускай и главная - в труд жизни Яна Амоса "Всеобщий совет" (см. т. 2 наст. изд.). Если в ранней пансофии, особенно в ее первоначальных набросках, были слышнее розенкрейцеровские мотивы таинственного знания, то в плане "исправления человеческих дел" в полный голос говорит Коменский-педагог, выступающий с грандиозным замыслом воспитания всего человеческого рода в целом и каждого человека в частности.

Новейший метод языков

Написано (предположительно) в 1644-1646 гг. Впервые издано (на латинском языке) в Лешно в 1648 г. X глава этого сочинения переведена на большинство европейских языков. На русском языке публикуется впервые в переводе В. Мишковской и А. Чумы. Редакция перевода Б. М. Бим-Бада, М. Н. Кузьмина, Ю. И. Ритчика.

В комениологии X глава "Новейшего метода языков" получила название "Аналитическая дидактика". С XIX в. под этим названием она часто публикуется как самостоятельное произведение. В IX главе "Новейшего метода языков" Коменский пишет, что если в "Великой дидактике" применен "синкритический метод" (т. е. метод аналогий, сравнений; Коменский имеет в виду разработанный им метод доказательств педагогических и иных постулатов и правил на основе аналогий с природными и производственными процессами), то отныне дидактическое искусство он будет излагать "аналитически", т. е. дедуцируя принципы и правила дидактики из анализа основополагающих категорий и конкретных понятий, составляющих костяк педагогической науки.

Метод дедуктивно-аналитический был вполне в духе времени, точнее - в духе Р. Декарта, отводившего исключительную роль в познании дедукции как форме доказательства и изложения. За различием дедукции и индукции у Декарта стояло не только различение двух способов познания, но и противопоставление того, что заключено в природе и способе организации знания, и того, что заключено в природе самого познающего субъекта. Противопоставление субъекта и объекта познания знаменовало собой утверждение современной, нового времени, философии как теории познания. Коменский завершил "Великую дидактику" до выхода в свет главных новаторских сочинений Декарта ("Рассуждение о методе", 1637; "Размышление о первой философии", 1641; "Начала философии", 1644), приведших к повороту теории познания от сенсуалистского эмпиризмаж гносеологическому рационализму. Коменский, усмотрев в теории познания Декарта возможность обоснования педагогики путем дедуктивным, путем выведения ее из постулатов, из основоположений, из аксиом, перерабатывал свою дидактику (собственно, педагогику).

Однако педагогическое значение "Аналитической дидактики" определяется отнюдь не только ее методом, а ее содержанием, действительным внутренним строением системы ее общетеоретических и методических идей.

Учебный процесс трактуется и исследуется здесь Комепским как специфическая форма, вид познавательного процесса; причем законы обучения предстают модификацией законов познания и мышления как таковых. Отсюда - точные и обстоятельные формулировки законов воспитывающего обучения, ведущего учащихся от простого знания (низшая ступень постижения сущности мира) к познанию (к постижению сущности вещей и к творческому применению знаний на практике).

Коменский едва ли не первым в истории педагогической мысли психологизировал педагогику: его теоретическая и нормативная дидактика базируется на тонких и точных психологических наблюдениях. "Аналитическая дидактика" принадлежит не только истории педагогики, но и истории психологии, особенно детской (шире - возрастной) и педагогической психологии.