Новый кодекс русской практической мудрости

(Печатается по изданию: Добролюбов Н. А. Новый кодекс русской практической мудрости. (Наука жизни, или как молодому человеку жить на свете Ефима Дыммана. Спб., 1859) // Полн. собр. соч. Т. IV. С. 93-105.

В письме к товарищу по Главному педагогическому институту Н. А. Добролюбов сообщал (4 июня 1859 г.), что написал «статеечку об одной глупейшей книге, посвященной наследнику российского престола» («Материалы для биографии...». М., 1890. С. 514). В «Науке жизни» Е. Дымман советует всю жизнь строить на благонамеренности, угождении и умеренности. Добролюбов клеймит эту книжку за обывательщину, характеризует как «кодекс отвратительной морали», как «последнюю ступень нравственного и умственного растления».)

Наука жизни, или Как молодому человеку жить на свете Ефима Дыммана. Спб., 1859

Время от времени являются у нас мудрецы, желающие быть руководителями молодых людей на жизненном поприще. Большею частью это бывают люди, искушенные долгим опытом жизни и оттого смотрящие на нее несколько мрачно. Иные доходят даже до того, что вместо всяких советов предписывают только угрозы и побои. Таков, например, долженствующий быть знаменитым г. Миллер-Красовский (о котором мы говорим в этой же книжке) («Основные законы воспитания. Вкратце изложил для семейства и школы Н. А. Миллер-Красовский, кандидат С.-Петербургского университета по факультету историко-филологических наук, классный надзиратель при Гатчинском Николаевском сиротском институте. Издание автора. Спб., 1859». Н. А. Добролюбов по поводу этой реакционной книжки написал рецензию [1. Т. IV. С. 337 и след.], после появления которой в печати начальство Миллер-Красовского вынуждено было выступить с заявлением, что не разделяет взглядов автора книги «Основные законы воспитания».), полагающий всю надежду воспитания в пощечинах. Но не таков г. Ефим Дымман, составивший «Науку жизни» (Дымман, Ефим Александрович (1803-1870) - сотрудник «Петербургских ведомостей». Свою «Науку жизни» он посвятил наследнику российского престола.). Его направление очень мягко и благодушно. О детях, например, он говорит следующее:

«Телесно детей никогда не наказывать в отвращение грубых чувств упрямства и ожесточения. Какова бы ни была вина детей, не делать из того ни шума, ни криминала, никогда на них не кричать и вразумлять их всегда с ласкою, толкуя им тихо и ясно, как поступок их вреден и какие из того могут выйти дурные последствия» (с. 326).

Вы уже чувствуете расположение к автору за такую гуманность и думаете, что г. Дымман далеко ушел от теорий г. Миллер-Красовского. С точки зрения г. Миллер-Красовского, подобные мысли должны представляться безумными и отчаянно либеральными. Как! Не бить детей! Не кричать на них!!! Вразумлять их!!! Толковать им о вредных последствиях, какие может иметь их поступок!!! Что может быть ужаснее для верного рыцаря трех пощечин? Какое преступление может более этого возмутить его? Наверно, г. Миллер-Красовский скажет о г. Дыммане, что он «не заглядывал в жизнь и силен одними кабинетскими теориями»; наверное, сочтет его последователем «русских плевел филантропизма» (Цитата из книги Н. А. Миллер-Красовского, содержащая выпад против гуманизма Ж.-Ж. Руссо.).

Но формы, в которых проявляется житейская философия, могут быть очень разнообразны, нисколько не изменяя тем ее существенного характера. Прочитав «Науку жизни», мы увидим, что Ефим Дымман в сущности не менее, кого другого, уважает молчалинскую теорию умеренности и аккуратности; безусловное повиновение он любит не менее, чем сам рыцарь трех пощечин. Но склад ума г. Ефима Дыммана более дипломатический, и оттого правила, предписываемые им, никогда не имеют такого жестокого характера и даже в грамматическом отношении не столь ужасны, как «Основные законы воспитания» г. Миллер-Красовского, восхищающегося своими тремя пощечинами. Г-н Ефим Дымман отличается чрезвычайным житейским благоразумием и такою гибкостью ума и совести, какой может позавидовать любой дипломат. Вот отчего и происходит видимое различие его советов от предписаний мудрецов, подобных г. Миллер-Красовскому. Но по самой ловкости изложения «Наука жизни» заслуживает того, чтобы на нее обратить серьезное внимание. В ней возведено в систему то, что у нас обыкновенно делается бессознательно; она представляет кодекс принятой ныне житейской нравственности. С этой точки зрения она очень любопытна, и мы считаем нелишним рассмотреть ее с некоторой подробностью.

Автор «Науки жизни», как открывается из разных мест книги, служил прежде в военной службе; дошел до степеней известных, соделался старцем, был женат, но теперь живет одиноко, имея в доме четырех человек: пожилую женщину вроде ключницы, кучера, повара и лакея, которые беспрестанно между собою ссорятся и просят расчета у автора (с. 242). Но г. Ефим Дымман и с этими беспокойными людьми умеет ладить так же хорошо, как он ладит со всеми на свете, и в этом-то умении со всеми ладить заключается его искусство общежития, которое хочет он передать молодым людям.

«Наука жизни» заключает в себе именно правила о том, как ужиться с людьми, приобрести общее уважение и нажить состояние. По благожелательности и по доброте своего сердца, автор заботится о мире, тишине и общем благополучии; но опыт жизни, соделав его Талейраном (Талейран, Шарль Морис (1754-1838) - французский дипломат. Один из самых выдающихся дипломатов, мастер тонкой дипломатической интриги; беспринципный политик. ), научил его не предаваться движениям своего сердца.

«Прежде всего, - советует он юноше, - сделай себе всегдашним правилом: никогда не предаваться своему первому движению как в отношении людей, так и во всех твоих делах» (с. 235).

Вы знаете, что и Талейран говорил то же самое, прибавляя только резон: «Потому, что первое движение всегда хорошо». Кажется, что и г. Ефим Дымман имеет ту же тайную мысль; но он не так прост, чтобы высказывать ее прямо: опыт жизни научил его быть осторожнее и хитрее Талейрана. Вследствие того он и не говорит иначе, как языком дипломатическим. Юноши, которые будут читать «Науку жизни», непременно должны иметь это в виду. Для того чтобы лучше понять ее, они могут даже составить небольшой объяснительный словарь употребительнейших в ней слов. Например, лицемерие в «Науке жизни» изображается постоянно под видом вежливости, подлость - под именами угождения и искательства, мошенничество называется ловкостью, кража всех видов - пользованием обстоятельствами, шарлатанство - сноровкою и пр. И все это пересыпается, само собою разумеется, беспрестанными громкими воззваниями о честности, добросовестности, братолюбии, помощи несчастным и т. п. Словом, вся книжка составлена чрезвычайно дипломатически. Рассмотрим же сущность ее содержания, имея в виду сделанную нами оговорку относительно фразеологии автора.

Целью жизни поставляет г. Дымман приобретение житейского благополучия, т. е. общего почета, обеспеченного состояния и долговечности. Средства для этой цели предписываются самые практические, и притом такого свойства, что, по мнению самого автора, «для человека слабого духом могут показаться трудными».

«Но, - продолжает он, - зато они верны и действительны, и мы с ними совершим дело чудное: приобретем любовь людей, повелителей мира; честным образом обеспечим себя состоянием и будем здоровы, счастливы и долговечны. А из благодарности ко всевышнему, даровавшему нам эти средства, будем помогать неимущим и слабым, защищать правого и невинного и стяжаем имя людей добрых, честных и благоразумных» (с. 344).

Этими словами оканчивает автор свою книгу, и вы видите, что он хлопочет о добре и честности. Слушайтесь его, и вы будете долговечны, богаты и всеми уважаемы, оставаясь честным человеком. Автор уверен в этом, и, как нам кажется, не напрасно. С полным и горячим убеждением (хотя несколько и витиевато) говорит он в начале книги:

«Прежде приступа к нашему делу, весьма серьезному и очень далекому от всякого пустословия и от всякого сцепления забавных, скуки ради приключений, скажу я тебе, юноша, что ни в чем так свято и положительно не уверен я, как в пользе и добре, приносимых мною в дань прекрасному нашему юношеству этою книгою; что ни над чем не трудился я с таким душевным посвящением, как над нею, и что ничего в жизни пламеннее не желаю я, как того, чтобы юное наше поколение вполне ею воспользовалось» (с. 13).

Мы не станем до времени выражать нашего мнения о том, желательно ли, чтобы в самом деле кто-нибудь воспользовался правилами г. Ефима Дыммана. Но мы смело можем сказать, что, кто принимает конечную цель автора - всеобщее уважение и обеспеченное состояние, тот найдет в его книге много практических полезных советов, очень ловко примененных к духу современного нашего общества. Представим некоторые из них нашим читателям и потом посмотрим, какое значение могут иметь они в русской жизни, между русскими людьми, поставленными так, как они поставлены при современном нашем общественном устройстве.

Прежде всего заметим, что г. Дымман имеет в виду людей не обеспеченных и независимых, а таких, которые должны чего-нибудь добиться в жизни. Поэтому он очень сильно напирает на необходимость людям трудиться, сберегать свои силы, не пьянствовать, не восставать против начальства, не верить ворожеям и сновидениям, не буйствовать, не предаваться неумеренным ласкам женщин и пр. Нельзя не согласиться, что все подобные советы очень благоразумны, с какой хотите точки зрения. Выражает их автор очень сильно и подтверждает примерами еще более сильными. Например, вот что говорит он о ласках женщины:

«Я был очевидцем, как один здоровый молодой человек, предавшись неумеренно ласкам женщин (чему был очевидцем г. Ефим Дымман!!!), без малейшего страдания вдруг почувствовал бессилие и ослабление памяти, возраставшие всякую минуту в такой степени, что на другой день он не мог даже припомнить слов к разговору, а на третий его уже не было в живых» (с. 340).

Видите, как скоро!.. Есть нравоучительная книжка «Сорок лет пьяной жизни»; так в той вред пьянства доказывается тем, что человек, пьянствовавший сорок лет, наконец сгорел... Ayr. Ефима Дыммана -- как только человек предался неумеренно ласкам женщин, так на другой же день память потерял, а на третий уж и богу душу отдал... Пример, в самом деле, поразительный!..

Но кроме отрицательных советов г. Дымман дает юноше и положительные правила. Сущность их заключается, как он сам говорит, в трех главнейших откровениях - угождении, умеренности и труде (с. 287). Все три должны быть тесно связаны в жизни и одно другому помогать. Трудиться должен человек, угождая другим, чтобы достигнуть цели своих стремлений; но в стремлениях всегда должен быть умерен. Мир и жизнь, по мнению автора, превосходны.

«Какова участь, каков удел человека на земле! - восклицает он. - Целый мир, вся планета, вся земля дана ему на пользу, для его наслаждения, для его счастья. Наша жизнь есть радостнейшая, прелестнейшая жизнь, и целый мир даровал нам господь на услаждение ее» (с. 132).

Надобно только не искать невозможного, довольствоваться тем, что есть, и не идти против людей, наших братьев, обладателей мира.

«Не слушай неблагоразумных, - советует г. Дымман, - которые корчат молодца против начальства, против существующего порядка. Каков бы ни был этот порядок, но, как установление людское, он совершенным быть не может никогда; равным образом, с постепенным просвещением и устройством самого гражданского общества, и он не может не улучшаться» (с. 112).

Не правда ли, что совет г. Дыммана очень практичен и вполне согласен с теориею угождения и умеренности?

С тою же последовательностью своим началам г. Дымман рассуждает и о труде. Он признает труд полезным для здоровья и, кроме того, велит заботиться об исполнении всякой, даже самой ничтожной обязанности, потому что «нет такой маловажной должности, в которой неутомимою, всегдашнею деятельностью нельзя было бы обратить на себя внимания и милостей начальства, а за труды не получить награды и повышения» (с. 118). Впрочем, убиваться над работой, заботясь о пользе самого дела, г. Дымман не заставляет. Напротив, он дает такие советы:

«Дела исполняй всегда открыто, торжественно, сохраняя все временем принятые обряды; это налагает на исполнителей (что?) и удерживает их в строгом порядке. Держись крепко формальности - она часто наводит на важные обстоятельства и указывает ход делу. Ничего не делай на словах, а все дела должны быть ясно изложены на бумаге и облечены в законную форму, крайне необходимую для справок» (с. 273).

Вообще, как во всех своих рассуждениях, так и в самих советах относительно труда г. Дымман является, так сказать, квиетистом (Квиетист - последователь религиозно-этического учения, проповедующего мистически-созерцательное, безучастное, пассивное отношение к жизни.) . Он сознает, например, что правда почтенна, что добро делать следует, что трудиться надобно честно и т. п. Но, поставив себе целью искусное общежитие, он признает благоразумным и необходимым делать уступки принятым в обществе требованиям, плыть по течению, не покушаться ни на какие перемены. «Правда есть свет яснее солнца, совершенство, свойство божества! Сладка жертва, приносимая правде, и сладко отстоять ее!» - восклицает г. Ефим Дымман и тут же прибавляет: «Но с правдой, как с бритвой, надобно обходиться осторожно; в противном случае она зарежет». По мнению г. Дыммана, человек, как существо разумное, должен стремиться к правде, но, как существо ограниченное, слабое, должен к ней стремиться только тогда, когда это у места и кстати; «во многих же случаях надобно укротить свой крик против неправды и держать язык за зубами» (с. 156 - 157).

Как видите, у г. Дыммана все добрые стремления признаются, но только в той мере, в какой они могут достигаться без малейшего расстройства заведенного порядка. Как скоро моя правда или моя честность могут кого-нибудь задеть или мне самому послужить помехою в моих делишках, я должен отказаться от своей правды, и не только волен, но даже должен, если хочу показаться г. Дымману неглупым человеком. По его соображениям, очень логическим, ясно выходит, что умным человеком нужно считать только того, кто умеет нажить состояние. Вот слова г. Дыммана (с. 177):

«Можно ли удивляться, когда люди, проведав, что у кого-нибудь есть много средств к жизни (денег), хотя бы без всякой надежды получить из них и самомалейшую частицу, низко тому кланяются и оказывают величайшее уважение. Не только невозможно, но по самой строгой справедливости нельзя не уважать того, у кого много средств к жизни, потому что, если он приобрел эти средства, или, лучше сказать, этих свидетелей ума, сам, то нет сомнения, что он человек умный, а умных людей должно уважать. Если же эти средства к жизни он не сам приобрел, а получил их по наследству, то из уважения как к его умному деду и прадеду, их приобретшим, так равно и к самим этим в его распоряжении находящимся средствам нельзя не уважать его.

Чрезвычайно много есть людей, пользующихся в свете репутацией умных, которые, пройдя поприще своей жизни, живут в большой бедности, т. е. без средств к жизни. В великость ума этих людей я верить не могу как потому, что истинно умный человек должен скорее и ловчее найтиться к приобретению средств к жизни как самой необходимейшей потребности к существованию, чем глупый, так и оттого, что гораздо легче прослыть в свете глупому умным, чем честным образом (!) нажить состояние: только ловко пусти людям пыль в глаза, то они тебя и запишут в умницы, ибо им это ничего не стоит; но чтобы от них получить средства к жизни, то надобно, по крайней мере, пустить им пыль в глаза золотую. Я сам не богат именно оттого только, что во время моей деятельной жизни не довольно был сметлив».

Автор «Науки жизни» хлопочет, однако же, о том, чтобы нажить состояние не иначе, как честным образом. Взяточничество, казнокрадство, грабеж, делание фальшивой монеты он признает деяниями преступными и низкими. Но что же он признает под честным наживанием состояния? Опять ту же угодливость, умеренность и аккуратность. Он говорит, что «хитрое поле житейское мы должны пройти в полной и непосредственной зависимости от людей, наших непостижимых братьев, и непременно по их кодексу, называемому общежитием... Это хитрое общежитие, базис нашей жизни, есть тончайшее, какое только мог придумать людской ум, поведение человека в отношениях его к людям всех сословий и состояний» (с. 189). Понимаете ли дипломатику науки жизни по г. Ефиму Дымману: грабеж и взятки -довольно грубые средства обогащения, и потому они не приняты в общежитии, которое состоит в тончайшем поведении? Именно этому тончайшему поведению тончайшим образом и учит г. Дымман. Вот некоторые черты его.

При первой встрече с незнакомым человеком всегда нужно смотреть, не переодетый ли это разбойник или неблагонамеренный фискал. Это правило выражено у г. Дыммана на с. 236 следующим образом:

«Вмени себе в неизменный закон, при первом знакомстве с каким бы то ни было человеком тотчас спросить себя самого и следить внимательно о том, точно ли тот, чем он называется и кого собою представляет: может быть, это переодетый мошенник, плут, разбойник, неблагонамеренный фискал, который хочет от тебя что-нибудь выведать и вовлечь в худое дело, обыграть или обворовать или иным каким-нибудь образом сделать тебе несчастие».

И не только с незнакомым, но и вообще с людьми надо быть крайне осторожным:

«Будь всегда как можно более осторожным с людьми и во всех делах. Но более всего надобно осторожности в словах: никогда ни с кем не говори о политике и не рассуждай о правительстве; это самый опасный разговор; в нем могут представить твои слова совсем в другом виде и оклеветать тебя, и через то одним разом можешь ты безвинно потерять все, и даже саму жизнь» (с. 139).

В служебной деятельности г. Дымман предписывает в одну сторону покорность, в другую - строгость:

«В отправлении своей обязанности беспрестанно помни, и всегда над ними трудись, два главных обстоятельства: 1) безусловно угождать своему начальнику и 2) держать всех подчиненных в порядке и повиновении.

Для этого первым твоим долгом будет узнать в точности и подробнейшим образом все свое начальство, порознь каждого: их методу по службе, характер, правила, образ мыслей, их слабости, семейную жизнь и связи. Потом, каково бы ни было твое начальство, хорошо или худо, должен ты, соображаясь с обстоятельствами, действовать так, чтобы всенепременно снискать его доброе к себе расположение, потому что если начальство тебя не жалует или имеет о тебе дурное мнение, то твоя служба пропала, хотя бы ты был гением своего дела и исполнял его наилучшим образом. Более всего в этом случае надобно ладить с окружающими твоих начальников, потому что хотя и можно временно приобрести милостивое расположение начальника без их пособия, но при малейшем к тебе их неблагоприятстве, как бы начальник твой ни был совершенен, правдив и строг, они непременно найдут случай его против тебя вооружить».

С подчиненными г. Дымман советует обходиться ласково и справедливо, но только не позволять им непокорности.

«Если в ком-нибудь из твоих подчиненных заметишь ты хоть малейшую тень непокорности, неблагонамерения или невнимания к твоей власти, то следи за всеми его действиями особенно и неупустительно всякую минуту».

Если он тотчас раскается, то на первый раз можно простить его и только продолжать следить за ним. Но, «несмотря ни на какую личину преданности, если ты заметишь за твоим подчиненным самомалейшее недоброжелательство или непокорность в другой раз, то представь о нем начальству как о человеке неблагонамеренном и для службы вредном» (с. 268).

Заботливость г. Дыммана о юноше не ограничивается общественной его деятельностью, а проникает и в жизнь семейную: он дает наставления относительно женитьбы. Нельзя не поблагодарить его за те золотые правила, которые предписывает он молодым людям. «Женись, - говорит, - никак не ранее 35 лет, потому что, женившись моложе (например, 34 лет), мог бы ты иметь пятнадцать и более детей, что составило бы тебе тяжкое обременение» (с. 304). «Выбирая жену, советуйся с людьми почтенными». Если ты беден, то не женись на девушке без приданого - это есть «злодейство хуже разбоя, криминал, непростительное малодушие» (с. 301). Но всего драгоценнее в этом отношении глава под названием «Спасайся!». В ней заключается следующее мудрое правило: «Случится с тобою, молодой читатель, что какая-нибудь девица прельстит тебя при первой твоей с нею встрече или что та, к которой ты был сначала равнодушен, начинает нечувствительным образом тебе нравиться, случится непременно, и не один раз». Что же делать в таком случае? «Спасайся!» - восклицает г. Дымман. «От девицы, начинающей тебе нравиться, на которой ты по благоразумию жениться не можешь (а по г. Дымману, ранее 35 лет всякому неблагоразумно жениться, значит, совет относится ко всем случаям подобного рода, бывающим со всеми молодыми людьми), нет другого способа, как только от нее бежать и никогда с нею не встречаться». «Спасайся, спасайся, - повторяет автор, - уйди из того дома и никогда в него более ни ногой» (с. 304- 305). Истинно благодетельные наставления! Советую вам, читатель, принять их безусловно. По крайней мере, что касается до меня, то я до 35 лет намерен ими постоянно руководствоваться. Я буду спасаться и спасаться от девиц, которые мне станут нравиться. Иначе -шутка ли - я могу, пожалуй, иметь к 35 годам «пятнадцать и более детей», что, действительно, составит для меня немалое обременение!

Но всего лучше в книге г. Ефима Дыммана те места, где он говорит об искательстве и угождении. Тут он возвышается до самого восторженного пафоса:

«Угождение, угождение! (так восклицает г. Ефим Дымман). Божественный дар, небесный отвод всех неудач и препятствий, нектар от жажды, небесная манна от голода, всесильное оружие, равно побеждающее и сильного и слабого, и доброго и злого, для которого нет ни врага, ни мстителя.

Вот в чем, юноша, заключается средство, самое вернейшее из всех, ключ, свет, истинный генерал-бас науки жизни. Крепко и долго подумай над ним; и если ты будешь в состоянии вполне его постигнуть и вполне им воспользоваться, то в преуспеянии твоем я тебе порукою» (с. 214).

И вслед за тем автор начинает излагать известную мораль из «Горе от ума»:

«Во-первых, угождай всем людям без изъятья и пр.».

В переложении г. Дыммана она представляет такой вид:

«Угождать надобно начальнику и подчиненному, сильному и слабому, умному и глупому, тому, с кем делаешь дела и с кем, может быть, более не встретишься, своему слуге, мужику, всем и каждому в том святом убеждении, что в каждом человеке, каков бы он ни был, лучше припасти для себя доброе расположение, чем ненависть. Врагам своим нужно угождать вдвое, чтобы их превратить в своих друзей.

Ты будешь в отношениях, а может быть, и в зависимости у гордеца, обнаруживающегося к тебе, в присутствии всех, явное презрение; у недоброжелателя, надрывающегося на твою пагубу; у завистливого, который будет сохнуть от твоих удач; у чудака, упорствующего в самых безумных и вреднейших суждениях и поступках; одним словом, у людей, переполненных такими чудовищными, уродливыми и даже иногда злодейскими влечениями (к счастью, такие люди довольно редки), что они тебя сначала поразят и отнимут у тебя к угождению им всякую надежду; но ты бодрости духа не теряй и к принятию от таких людей всевозможных неприятностей приготовь и предрасположи себя заблаговременно и решительно, на тот конец, чтобы никакое зло, как уже предвиденное, не могло тебя поразить. Потом дай с твердостью самому себе такой обет: «Чем злее человек и его действие, тем более я должен изыскать мер и приложить старания к тому, чтобы заслужить его к себе доброе расположение непременно, и тем отвратить от себя всякий могущий произойти от его злости вред». Наконец, вмени своему самолюбию в торжество и славу снискать расположение к себе именно того, кому наитруднее угодить» (с. 215).

Вы скажете, что такое угождение людям негодным, даже злодеям, необходимо должно переходить к подличанье, должно соединяться с полным отсутствием в человеке совести и чести. Вы готовы осудить г. Дыммана как проповедника безнравственности... Но не будьте слишком торопливы: г. Дымман спешит предупредить вас. Он сам не менее вас ненавидит обман и подлость и вследствие того вот как объясняется с юношею относительно правил общежития:

«Боюсь я, чтобы ты, юноша, будучи, может быть, очень юным, этого всеми принятого общежития не понял превратно и не подумал, что надобно сделаться обманщиком или коварным лицемером. Нет, это две вещи совершенно разные. Для лучшего твоего уразумения привожу тебе пример: встречаешь ты, положим, отъявленного недоброжелателя и во всем дурного человека, но вместе с тем по его отношениям и степени, на которой он стоит, человека сильного; то вместо того, чтобы обнаружить к нему явную ненависть и отвернуться от него, ты должен, не показывая к нему ни малейшего нерасположения, обойтись с ним учтиво и вежливо. Это есть общежитие. Бесстыдные и бесчестные обман и коварство суть слишком известные пороки, чтобы им приводить примеры» (с. 190).

Ясно ли? От вас требуется только общежитие, а бесчестных поступков вам вовсе не предписывают. И отчего же не признать благоразумными и добродетельными, например, следующих поступков, предписываемых юношам г. Ефимом Дымманом:

«Для дальнейшего пользования обворожительным вниманием советую тебе, юноша, завести, непременно завести книгу, в которую должен ты вписывать по алфавитному порядку имена и отчества всех твоих начальников, товарищей и знакомых на тот конец, чтобы, перечитывая от времени до времени, мог бы ты каждого называть по имени и отчеству, что с твоей стороны будет очень учтиво и внимательно, а для тех, которых ты будешь так величать, чрезвычайно приятно. Сверх того, знание имен и отчеств будет тебя часто выводить из затруднения при надобности писать письма к старым своим знакомым, которых долго не видел.

Пример. Обедаешь ли ты у знатного лица и за столом, в общем разговоре, какой-нибудь значительный человек, с которым ты никогда не имел и не имеешь прямых сношений и сам не знаешь его имени и отчества, вдруг при всех называет тебя, человека малозначащего, по имени и отчеству. Вообрази себе это живо, и ты поймешь, как было бы оно лестно и приятно для твоего благородного самолюбия» (с. 225).

В сношениях с людьми нужными и даже ненужными г. Дымман советует постоянно похваливать их, так как похвала никогда ничего не испортит и так как нет человека, у которого не было бы чего-нибудь стоящего похвалы:

«Не опасайся, чтобы кто-нибудь мог тем обидеться, и будь уверен, что как бы кто твои похвалы ни принимал, но последствия всегда выйдут одни и те же, т. е. что он к тебе будет расположен наилучшим образом. К этому еще надобно добавить, что если бы ты в беседе с кем-нибудь не находил предмета к разговору, то начинай смело хвалить его самого или его одежду, экипажи, лошадей, дом и все, что у него знаешь хорошего. Разговор, начатый таким образом, всякий станет продолжать охотно и всегда за него будет к тебе признателен. Такова человеческая природа!» (с. 254).

Кроме похвалы г. Дымман советует пускать в дело и корысть, т. е. невинным образом подкупать значительных людей:

«В знакомствах и отношениях с людьми значительными можно с умом и ловкостью употреблять самую ничтожную корысть с успехом, например, приноровить кстати приятный сюрприз их детям, поднести им какую-нибудь безделку нового изобретения, проиграть самые незначительные деньги в коммерческую игру, и другими подобными угождениями можно снискать расположение самого бескорыстного человека» (с. 252).

Такое практическое правило выведено г. Дымманом из того наблюдения, что, «к несчастью, теперь корысть сделалась сильнейшим двигателем всего человеческого рода» (с. 252).

То же самое замечает г. Ефим Дымман и относительно гордости. Порок этот он считает «до того безумным, отвратительным и неприличным человеку, что так и хочется сказать гордецу: надменный, надутый гордец! К чему ты гордишься? Вразумись, заблудший...» (с. 247). Однако же юноше г. Дымман не советует так отделывать гордецов, а дает такое правило. «А гордецами смело повелевай одним угождением; им же угождать нетрудно: знай перед ними рассыпай пустую похвалу, и сделаешь из них, что тебе угодно» (с. 248).

Но довольно, кажется. Вы познакомились, читатель, с «Наукой жизни» и, конечно, исполнились уже благородного негодования к ее правилам. Вы находите, что они безнравственны, что иезуитство и маккиавелизм (Макиавеллизм - политика, использующая любые средства - насилие, обман, убийства и т. п. - для достижения цели. ) их возмутительны для честного человека, для которого дороги убеждения, что житейская дипломатия «Науки жизни» в сущности есть не что иное, как последняя степень нравственного и умственного растления... Воспламеняясь благородными чувствами, вы начинаете смотреть на автора «Науки жизни» как на что-то исключительное, чудовищное, долженствующее пугать людей; вы полагаете, что теории его так дики, что никого не заразят; вы даже свысока удивляетесь, зачем мы так долго останавливаем ваше внимание на такой ничтожной брошюре безвестного автора, не имеющего ничего общего с современными стремлениями нашего общества... Но успокойтесь, читатель, вникните в дело хладнокровно и примите, пожалуйста, во внимание несколько обстоятельств, которые мы вам сейчас изложим.

Мы сами с первого раза возмутились было бесцеремонными советами г. Дыммана и готовы были счесть его человеком отсталым, явлением исключительным в нашем обществе, которое так быстро идет по пути прогресса. Но после некоторого размышления мы решительно переменили свой взгляд. Действительно, говоря отвлеченно, нельзя не признать вполне справедливым то негодование, которое человек, смотрящий со стороны, должен почувствовать к теориям г. Дыммана. Но в том-то и дело - имеем ли мы право поставить себя совершенно в стороне от этих теорий. Что касается до нас, то мы готовы признаться (как это ни горько), что в деле нравственности общественной мы не решаемся считать себя совершенно чистыми от последования советам г. Ефима Дыммана. Такое признание, конечно, вызовет у вас презрительную улыбку. Но не торопитесь: мы в своих недостатках признаемся так смело потому ведь только, что уверены и в вас найти те же самые... Да, читатель, кто бы вы ни были, но ежели только вы живете и действуете среди современного русского общества, то я смело говорю, что вы не можете стоять слишком высоко над «Наукою жизни» г. Ефима Дыммана. Скажите, что вас возмущает в ней? То, что человек, по-видимому, понимающий и уважающий правду и добро, сознательно приносит их в жертву житейским выгодам? Да кто же из нас этого не делает? Кто же из нас беззаветно и всецело отдается своим чистым стремлениям, не оглядываясь назад, не увлекаясь соблазнами мира, не боясь ни гонений, ни пытки, ни смерти? Где этот рыцарь без страха и упрека, где этот человек не от мира сего?